Ельцин Центр

 

В драматическом этом году есть множество скрытых, странных пружин, неявных парадоксов, которые мы сейчас, уже из другой эпохи, попросту не замечаем. Ну, вот, например, смотрите.

 

В январе окончательно провалилась попытка силового захвата Прибалтики. В марте – попытка «схлопнуть» результаты выборов на российском съезде. И там, и там с одной стороны стояли войска, с другой – отчаявшаяся, на все готовая народная масса. Я называю ее народной, именно так, хотя в основном, конечно, это были вышедшие на улицу интеллигенты. Но не только. Они потянули за собой все слои населения.

На улицах разных городов едва ли не вспыхнула гражданская война. Это не преувеличение. Просто представьте себе – протестующая толпа и БТРы. ОМОН. Две – совершенно очевидно враждебные – субстанции. Готовые прийти в соприкосновение и взорваться. Так было! Именно так…

 

Есть такая оценка – на митинги и демонстрации протеста в марте-апреле в Москве и других крупных городах выходили сотни тысяч людей, только в Москве до полумиллиона. Вы представляете себе, сколько это? Попробуйте сравнить эти людские массы с нынешними пикетами. С любыми…

Страшно себе представить.

 

И вот парадокс. В августе 91-го, когда все случилось, покатилось и достигло своего логического конца – людей у Белого дома было уже значительно меньше. Ну, вспомните. Сначала пришли сотни. Потом, да, уже тысячи.

Но не десятки тысяч. И не сотни. И уж точно не миллионы. Хотя было бы логично, да? Куда же девались все эти сторонники демократии? Яростные, протестующие, горячие, пассионарные?… Уехали в отпуск? Да вряд ли. Чтоб сразу все.

Тогда что – разочаровались? Но в чем?

 

В июле месяце – именно в июле – страна внезапно очутилась в какой-то странной, почти искусственной спячке. В июне мы еще переживали итоги выборов президента РФ, первую инаугурацию, всеми формально признанную победу Ельцина, и главное, начало Ново-Огаревских переговоров (которые тоже означали его полную победу, вроде бы). Уже работало Российское телевидение, неслыханная новость по тем временам. Начал работу российский МИД, пусть слабенький, но все-таки первые международные визиты, договоры, переговоры… То, о чем год непрерывно говорил Ельцин, постепенно становилось реальностью.

 

И вот наступил июль. И все замерло. Как будто замерло.

…Случилось то, чего вполне можно было ожидать – Горбачев сумел утопить процесс в политической рутине. Все стало опять непонятно. Слабо. Туманно. Неопределенно. Неясно.

 

Существуют стенограммы заседаний в Ново-Огарево. Их вели, с одной стороны, помощники Горбачева, с другой – помощники Ельцина. Сегодня они читаются, как детектив. Горбачев, Ельцин, Кравчук, Назарбаев, Каримов, Шушкевич и другие – пока еще главы союзных республик, - спорят о названии будущей страны, о ее бюджете, о налогах, об органах власти, о процедурных моментах перехода к новому союзу. Спорят, с текстом в руках, отстаивая каждую букву своей позиции – яростно, (и с верой, с надеждой притом) спорят о том, чего уже не будет буквально через несколько месяцев и даже недель.

Эти вещи обязательно надо печатать, читать, транслировать дальше. После чтения этих стенограмм совсем по-другому видишь весь этот процесс. Вообще по-другому.

…Но полного представления о том, что происходило в эти месяцы, конечно, они не дают. Почему? Тут очень важен контекст. Что происходит в невидимом, незримом политическом пространстве по бокам, сверху и снизу. Какой политический воздух окружает этот действительно исторический момент переговоров. Который мог бы закончиться триумфальным документом, новым Союзом, новой Конституцией, мирным рождением новой страны. По идее.

 

Так вот, возвращаясь к моей мысли, этот контекст, это воздух – рутина. Рутина не просто переговорная, юридическая. Рутина именно политическая. Вата. Когда и участники, и зрители начинают как будто задыхаться от обилия слов, терминов, подробностей, слоев…

От всего.

Горбачев был мастером именно этого метода – он умел утопить любую проблему в аппаратной рутине. Снять остроту. Сгладить конфликт. Окружить все этой ватой. Ватой доброго, мягкого, теплого, розового оптимизма. Лишить процесс конкретной основы. Твердости. Остроты. Движения. Обозримого горизонта.

И вот – как по мановению волшебной палочки – процесса уже и не существует. Он вроде бы есть, а вроде бы его и нет.

 

Как это делалось в июле 91-го?

Да, от переговоров в Ново-Огарево никто не уходил. Не прятался. Не переносил, не откладывал. Переговоры шли. Но при этом совершенно неожиданно начали возникать – одна за другой – новые проблемы. Такие, весьма неожиданные. Например, а что такое в сущности Россия? Федеративная республика? А вы уверены в этом? Открываем «Известия», читаем заголовок: «Новые республики России». Вчитаемся. «3 июля на совместном заседании палат Верховного Совета РФСР… был принят закон о приватизации государственных и муниципальных предприятий». Очень интересно, да? Но сейчас суть не в этом. Не в приватизации. Да кого она интересует сейчас! Идет главный, важнейший спор – чьи законы «первее», кто в стране решает все, кто задает тон, кто сильный? Вот поэтому в такой отчетной, сухой, малопонятной заметочке – разящей силы заголовок. Сбивающий с ног просто. Как это – новые республики России? Оказывается: «Неожиданно много времени заняло обсуждение пакета законопроектов, связанных с преобразованием Адыгейской, Горно-Алтайской, Карачаево-Черкесской и Хакасской автономных областей в Советские Социалистические республики в составе РСФСР».

Эти области действительно стали потом республиками. Хоть и не советскими, и не социалистическими. Повысили свой статус, обрели государственность, органы власти. Да. Но изначально этот процесс «повышения статуса» был запущен союзной властью с другой, совсем другой целью – поставить вопрос о существовании России как переговорного субъекта. Если ее составные части еще «не определились», не подписали новый федеративный договор, не договорились между собой – так с кем же договариваться Кремлю?

Давайте не будем торопиться, товарищи.

 

Вообще, листая эти страницы подшивок, я поражаюсь тому, насколько советскими, кондовыми, прокремлевскими были тогда «Известия». Насколько тяжелым, шершавым, идеологически-выверенным, казенным языком они излагали. Тут же рядом в «Известиях» – другая замечательная заметка. Некий юридический анализ Ново-Огаревского процесса. «Как пройти путь к новому Союзу?».

Вот как этот текст начинается, беру ключевые фразы из первого же абзаца: «В Ново-Огарево удалось договориться о содержании документа. Теперь это содержание надо довести до конца, то есть до подписания и вступления договора в силу. Дело это не простое».

Давайте не будем торопиться, товарищи!…

 

Формально тут придраться не к чему. Юристы все же пишут, ученые люди. И они ставят вопросы! Им за это деньги платят! Как теперь понимать гражданство СССР? Как понимать границы СССР? Кто будет принимать новый закон – депутаты съезда? А полномочны ли они? А как быть с Учредительным собранием – его надо или его не надо? Вопросов куча, и все толковые. Но не оставляет ощущение, что смысл заметки – не в этих вопросах. Не в юридических процедурах, не в их белоснежной чистоте. Нет. Суть вот в чем. «Разные политические силы стремятся и будут стремиться использовать процесс подготовки к заключению договора в своих целях». Вот черт. Использовать процесс подготовки к заключению… Вата. Жуткая, безнадежная вата.

Давайте не будем торопиться товарищи.

 

Затор. Рутина. Именно это ощущение возникает у достопочтимой публики в июле 91-го. Они договариваются, да, о новом Союзе, они молодцы, да, но когда они наконец договорятся и договорятся ли они вообще? Могут ли договориться?

Горбачеву удалось добиться главного – интерес к политике у широких масс вдруг начал стремительно пропадать. Тем более, июль. Лето. Надо урожай собирать. Чего-то ремонтировать. В отпуск ехать с семьей. Выдох. Вдох.

 

На этом выдохе-вдохе процесс и застрял. Выдохнули, но не вдохнули. Как это происходило – сказать трудно. Вроде бы все хотели договариваться. А вроде бы уже не могли. Чего-то уже не хватало.

 

Теперь, через 20 лет, стало окончательно ясно – чего.

Много раз, в разных источниках (мемуарах, очерках, интервью) я читал о том, что одной из главных черт Горбачева-политика была его, как бы это сказать, идеалистичность, любовь к теории, к построению глобальных моделей будущего. Что он мог прервать ради такого глобального анализа реальности любые переговоры, мог часами говорить об этих вещах на заседаниях Политбюро. Но эту политическую «мечтательность» не надо переоценивать. Горбачев был мощным, жестким аппаратчиком. Чувствуя свою слабость в публичной политике (и не веря, не желая ее признавать), он искал способы усиления именно в закулисной, незримой стороне процесса. В июле 91-го года, я абсолютно в этом убежден, он уже находился в пространстве опасного выбора. Условно говоря, он заходил в одну комнату, где его помощники готовили его к Ново-Огаревским переговорам. Внимательно все это читал, выслушивал, высказывал свои замечания. А потом делал десять шагов, или переходил на другой этаж. И попадал во вторую комнату, где другие члены его команды предлагали ему совсем иные варианты развития событий. О том, что в Москве готовится военный переворот, знали американцы. Они предупреждали Горбачева, через его помощников. Но я думаю, это были напрасные хлопоты. Он и так все это знал.

 

В июле у Горбачева был еще шанс все это остановить, выгнать тех, кто сидел во «второй комнате», запереть ее на ключ, но он им не воспользовался. Он по-прежнему заходил в обе комнаты. Всех выслушивал. Всех поддерживал. Всех подбадривал, мотивировал. По-прежнему ждал. Ему хотелось отложить решение вопроса. Дождаться лучшей расстановки сил. Удачного стечения обстоятельств. А откладывать было нельзя. Это всего лишь моя версия. Версия, которая вряд ли будет иметь мощную фактологическую опору, даже в будущем. Многие вещи в политике так и остаются за кадром, за кулисами навсегда. Такова ее природа.

 

Но вот газетные заголовки, в тех же «Известиях», читаются сейчас, если исходить из этой моей версии, уже просто как открытая книга. Все расшифровано. Все понятно. Все очевидно. «ЦРУ прогнозирует, а крестьянину жать». Очень плохо было со сбором урожая в том тяжелом 1991-м году. Газета, как всегда, по советской привычке, пишет о резервах, о передовиках и отстающих, призывает горожан готовиться к тому, что придется попахать в колхозах. Обычная такая партийная заметка о готовящейся страде. Но при чем тут ЦРУ, какой-то секретный доклад… Что за жуткое обострение?

Какая-то работа на инстинктах – неурожай, голод, ЦРУ, происки империализма. К чему они готовятся, эти агитаторы? Какие установки они уже успели получить в ЦК?

Ну, или вот хороший заголовок: «Право человека на устойчивость рубля». Экономика, реформы, рынок, частная собственность, это все, конечно, хорошо, прекрасно. Но право человека – простого, трудового, и так далее – его не замай, не трожь, отойди, интеллигент проклятый.

 

…И опять серой какой-то пахнет в воздухе. Идет активная подготовка этого слегка заснувшего на июльской жаре населения к новому акту драмы.