Накануне исторического выступления Ельцина
День за днем. События и публикации 27 октября 1991 года
Предпоследней, 27 октября 1991 года, о своей независимости объявила Туркмения, которая долго, по какому-то хитроумному замыслу своего вождя Сапармурата Ниязова, будущего Туркменбаши, «отца» всех туркмен, тянула с этим.
«Зависимыми» оставались лишь Казахстан и Россия. Что касается Казахстана, его президент Нурсултан Назарбаев до конца вел двойную игру – хотя и стал давно полновластным хозяином своей республики, но в то же время на всякий случай подставлял плечо Горбачеву, который прилагал отчаянные усилия для сохранения Советского Союза.
Если же говорить о России, о ее невыходе из СССР – куда ж ей, собственно, было выходить? Поднимать об этом вопрос было бы нелепо.
В принципе, наверное, здесь бы и можно уже было поставить точку: если почти все республики, входящие в состав страны, стали независимыми от нее, а о своем суверенитете вообще заявили все (при этом настаивали на верховенстве собственных законов над общесоюзными), то, по всем законам логики, страны больше нет. Однако каким-то непостижимым образом, хоть и в общипанном виде, страна все же продолжала существовать еще почти два месяца, причем все это время шла яростная борьба за ее спасение.
125 граммов хлеба на человека. По карточкам
27 октября 1991 года – воскресенье. Выходят лишь некоторые еженедельники, в том числе «Московские новости».
На второй полосе – разнообразные шутливые и полушутливые заметки (надо же читателю хоть в выходные расслабиться). Но среди них – заметка страшная:
«На Забайкальской железной дороге впервые со времен гражданской войны совершено нападение на пассажирский поезд».
Жители двух поселков остановили этот поезд и выгрузили из вагона-ресторана весь, какой там был, хлеб. На грабеж их сподвиг самый натуральный голод: как пишут авторы, по месту жительства гражданам из этих поселков по карточкам полагается… 125 граммов хлеба на человека. При этом очередь занимают с вечера и постоянно отмечаются. Не отметился вовремя, – вылетаешь из очереди.
125 граммов хлеба в день – это меньше, чем выдавали, опять же по карточкам, рабочим во время войны. Такая норма – 125 граммов – полагалась лишь служащим, иждивенцам и детям до двенадцати лет. Эти представляли для страны меньшую ценность.
Этот случай с ограблением поезда в Читинской области (а было немало и других подобных) – хорошая справка для тех, кто до сих пор долдонит, что никакой угрозы голода осенью 1991-го в стране не было, что все это выдумали реформаторы для оправдания своих «грабительских» реформ.
Котлеты для начальства: только мясо, без хлеба
А рядом другая заметка – как кормят начальство в Доме приемов МИДа СССР:
«Почти все официальные встречи заканчиваются за обеденным столом. Их в особняке несколько. За самым большим, в Каминном зале, могут отужинать 52 человека. Еду им готовят на кухне в цокольном этаже. Правда, президентов кормят отдельно, с личной кухни Горбачева – привозят еду из Кремля. Меню преимущественно русское, но повара знают и другие кухни. Кстати, есть здесь традиция: не брать поваров из ресторанов: в котлету госсекретаря хлеба вместо мяса не положишь, да и с полными сумками здесь уходить не принято. Оборудование на кухне западное, приправы тоже, но все продукты… отечественные. Напитки – минеральная вода, соки, сухие грузинские вина, молдавский коньяк».
Вот так. Одним по 125 граммов хлеба в день «на рыло», да и то не достанешь. А другим… Если этот самый хлеб вздумаешь в котлету запихнуть, – гляди, башку оторвут!
В общем, как шутили во времена Великой французской революции, – «Свобода! Равенство! Братство!»
Начальству голод действительно не грозил. Возможно, поэтому Горбачев и не торопился с реформами.
Так цены освободят или опять поднимут?
Вроде бы все уже знают: грядет освобождение цен, либерализация их – центральный момент в попытке перейти к рынку, без этого ни о каком рынке нечего и мечтать. Но… Судя по тому, как ведут себя некоторые «торговые точки», может и не будет никакой либерализации, а так будут, как и прежде, потихонечку, а может и не потихонечку, поднимать цены? На этом все и закончится, кто их знает?
Заметка в «Московских новостях» за 27 октября 1991 года: в Москве в одном из магазинов на Тверской «можно свободно купить великолепный набор шоколадных конфет, о существовании которых здесь давно забыли». Цена, однако, заоблачная – 189 рэ при весе набора 850 граммов (не такой уж и тяжелый). Набор великолепный, но раскупается он, по свидетельству продавцов, «не особо». Не привыкли граждане к таким ценам. Привыкнуть надо.
А в других магазинах и при повышенных ценах товар не залеживается. В рыбных, например. Вообще ситуация неопределенная. Самые прозорливые люди понимают: при освобождении цен они скакнут еще выше, чем сейчас, при их «повышении». Так что чего уж тут… Надо покупать.
Самое удивительное, однако: какой-то журналист где-то будто бы увидел «завизированный проект решения Совмина РСФСР» о повышении общего уровня цен в два-три раза. Вот этого уже не могло быть, потому что не могло быть никогда. Я имею в виду – не могло быть такого «завизированного» (кем, интересно?) проекта и такого решения накануне либерализации цен. Так, видимо, – вброс ложной информации. Опять-таки – чтобы торговля шла побойчее: покупайте, мол, за эту цену, а то завтра все в два-три раза подскочит.
«Так все-таки россиянам ждать свободных цен или в очередной раз директивно повышенных?»» – спрашивают «Московские новости».
Во сколько раз «подскочат» цены при их освобождении, или, говоря, по-иностранному, при либерализации, пока толком никто не знает. Однако наиболее продвинутые граждане понимают: при либерализации цен все-таки появится какой-то свет в окошке – и товары появятся, и цены на каком-то уровне стабилизируются; при обычном же повышении цен, которое будет происходить регулярно, никогда ничего на прилавках надолго не задержится и никогда ничего не стабилизируется; то есть в течение какого-то времени после повышения цен какие-то товары еще можно будет купить, но потом они снова исчезнут – до следующего повышения.
Патриарх призывает к смирению
На третьей странице «Московских новостей», традиционной «Странице трех авторов», один из авторов неожиданный – патриарх Алексий II.
Как и положено патриарху, вопросы он поднимает коренные, глубинные. «Тяжелая болезнь постигла Россию в обличье коммунизма, – пишет патриарх. – Может быть, она попущена нам, чтобы избавить от какой-либо более страшной грозившей нам чумы. Может быть, чтобы освободить Россию от левиафановской гордыни; может быть, в наказание за то, что с какого-то времени Россия перестала ходить перед Богом; может быть, чтобы научить нас молитве и сочувствию друг другу. Одного подвижника спросили: «Отче, кто научил тебя молитве?» И в ответ услышали: «Бесы! Они искушали меня так сильно, что защищаться от них я мог, лишь постоянно прибегая к молитве».
Так патриарх писал в этот день двадцать лет назад. Какую же «более страшную чуму», чем коммунистическое нашествие, можно себе представить? Фашизм? Так коммунизм мало чем отличается от фашизма. Это явления одного порядка. Еще и поспорить могут, кто из них мерзее. В разговоре со мной академик Александр Николаевич Яковлев как-то сказал: «У нас был фашизм почище гитлеровского». Он-то знал, что говорит: долгие годы он изучал преступления коммунистов как глава Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Эту его фразу я вынес тогда в заголовок нашего с ним интервью.
Научились ли мы за последние, послекоммунистические годы – за целых два десятилетия – «молитве и сочувствию друг другу»? Да нет, если брать наше общество в целом, мы, пожалуй, наоборот, стали разнузданнее и агрессивнее друг к другу. Так что и здесь «коммунистический» урок не пошел нам впрок.
Патриарх пишет и о том, что нас ждет впереди:
«Впереди нас ждут, может быть, еще более тяжкие испытания. Но хотя бы один урок должны мы вынести из коммунизма: насилием нельзя сделать мир людей лучше… В нашем доме холодно. Но его нельзя протопить динамитом. Настоящее не станет более обжитым оттого, что мы назовем наших врагов в прошлом или обнаружим их в нашем сегодняшнем окружении. «Не время выкликать теней, и так уж страшен этот час». Так говорил Тютчев».
Ну да, обычная церковная проповедь, призыв к смирению и всепрощению. Если бы только ее услышали и приняли как руководство к действию одновременно все люди на земле!
Но вот беда, невозможно такое. Допустим, я не стану «называть своих врагов», но рядом со мной кто-то же станет называть своих. Кто-то назовет своим врагом и меня… Ох, трудное, невозможное это дело – нравственное совершенствование всего человечества!
При этом я вовсе не хочу сказать, что каждый человек в отдельности не должен следовать мудрым советам отцов Церкви (хотя и к ним есть кое-какие претензии) и стремиться к самоусовершенствованию. Вот только надежд, что это проложит путь к спасению нашего общего терпящего бедствие корабля, современного «Ноева ковчега», – прямо скажем, никакой.
Что касается претензий к отцам Церкви, уже тогда стали появляться о былых (а может, еще и продолжающихся) связях высших церковных иерархов, в том числе и самого патриарха, с КГБ. Это не увеличивало доверия людей к их проповедям.
Помню, в ту пору я как-то брал у патриарха интервью и задал ему соответствующий вопрос – много ли священников состояло в советские годы на службе Лубянки? Из окончательного текста этот вопрос исчез, соответственно – вместе с ответом (не помню уж, каким он был). Не знаю, убрал ли его сам патриарх или его тогдашний пресс-секретарь или, по-другому, референт, ныне известный церковный деятель и публицист протодиакон, профессор Андрей Кураев. Болезненная это тема для церкви.
Хотя чересчур уж винить церковников в сотрудничестве с советской охранкой, как это делают некоторые, я бы не стал. Альтернатива у них была небольшая: либо сотрудничать, либо становиться на путь сопротивления и мученичества. Некоторые, как, например, мой добрый знакомый, отец Глеб Якунин, выбирали второе. Но нельзя этого требовать от всех. Слаб человек…
Кстати, упомянутый Андрей Кураев, видимо, участвовал и в подготовке статьи-проповеди Алексия II в «Московских новостях» за 27 октября 1991 года. В таких случаях бывает трудно различить, какое слово или какая редактура принадлежит обозначаемому под (или над) статьей автору, а какое – его пресс-помощнику, остающемуся в тени.
Олег Мороз
Писатель, журналист. Член Союза писателей Москвы. Занимается политической публицистикой и документалистикой. С 1966-го по 2002 год работал в «Литературной газете». С 2002 года на творческой работе. Автор нескольких сотен газетных и журнальных публикаций, более полутора десятков книг. Среди последних – «Так кто же развалил Союз?», «Так кто же расстрелял парламент?», «1996: как Зюганов не стал президентом», «Почему он выбрал Путина?», «Ельцин. Лебедь. Хасавюрт», «Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина», «Неудавшийся «нацлидер».
