Энтропия сентября
День за днем. События и публикации 6 сентября 1991 года
комментирует обозреватель Борис Минаев*
комментирует обозреватель Борис Минаев*
Читать газеты за эти дни – сентябрь, октябрь, ноябрь – очень тяжело. Морально тяжело. Сейчас, через 20 лет. Видно, как медленно и верно разваливается все прежнее – прежняя система власти, прежняя система ценностей, прежние механизмы принятия решений, прежняя властная вертикаль, прежняя жизнь…
Открываю газету за 6 сентября. Горбачев и Ельцин дают интервью телеканалу в США. Совместное интервью! Такое раньше и представить было нельзя. Объясняют, что теперь их отношения изменились. Объясняют, что пусть американцы не боятся за ядерное оружие, оно под надежным контролем, и – добавляет Ельцин – вскоре все боеголовки будут перенесены на территорию России из Украины, Казахстана и Белоруссии. Думаю, в этот момент в коллективной американской душе раздался маленький, недоверчивый, но все-таки вздох облегчения. Украина, Казахстан, Белоруссия – кто это такие? Почему у них должно быть ядерное оружие?
Горбачев в это время сдержанно молчит, он еще мыслит категориями прежнего Союза – обороноспособность явно пострадает, прежняя система была выстроена десятилетиями, ну ладно, раз уж в тактических целях так надо, пусть… Горбачев не мыслит себя без коллективной договоренности республик, он абсолютно убежден, что весь этот нынешний кризис – ненадолго, не навсегда… Что месяц-два-три, и все встанет на свои места. Та же самая интонация сквозит и в комментариях трех монстров политической журналистики тех лет: Отто Лациса, Станислава Кондрашова, Владимира Надеина, трех известинских зубров. Их статьям посвящена целая страница. Выстроенные фразы, отточенная стилистика, логика, виртуозное, филигранное владение политическим анализом. Но в основе всех этих пассажей – все та же убежденность: конструкция вечная, простоит еще века, просто не надо сейчас слишком горячо махать руками, драть глотку, надо переждать, погодить, и все утрясется, все выстроится, ведь главная точка кризиса (путч) уже преодолена.
Вот в этой логике жила тогда вся страна.
Вся мыслящая, думающая, адекватная страна. Простые, трудовые интеллигенты, рабочие, служащие, даже домохозяйки – все с недоумением смотрели туда, наверх, не понимая, что там за свара продолжается, ведь все же уже хорошо… Никто не видел, не чувствовал того, что сделал путч. А сделал он страшное (см. выше) – развалилось все.
Все, что скрепляло, сдерживало, сшивало, ну как бы это сказать еще научнее, еще умнее, все, что было плазмой, живыми клетками этого организма – все умерло. Надолго, может быть, навсегда.
Я сейчас покажу вам с конкретными фразами и людьми, как это происходило. Но для начала – один диалог.
В дни путча я был в редакции «Огонька». И вот все кончилось, слава богу, уф, какое счастье, и мы с ответственным секретарем Перфильевым вышли из конторы, показав редакционные удостоверения милиционеру (он, мне кажется, в те дни всем отдавал честь), и стали забираться по ступенькам знаменитой лесенки, которая вела на Савеловскую эстакаду и дальше – к «Новослободской».
– Ну, что, Горбачев молодец, - сказал я, наивный 30-летний юноша. – И выглядит ничего. Довольно бодро. Перфильев, как мне тогда казалось, был значительно старше меня – лет на 10–15. Старый газетный волк. Он скупо проронил в ответ: – Да нет, ты знаешь, хребет-то ему сломали, я думаю… – Почему? – искренне удивился я. – Ну… так мне кажется.
На этом разговор закончился, и мы разошлись.
Так вот, возвращаюсь к настроению, царившему в то время в стране. Жуткое лицо путча, с этими танками, заскорузлым языком заявлений ГКЧП, с их перекошенными лицами на пресс-конференции, с этим ожиданием большой крови – настолько всех напугало, что потом возник вот этот всеобщий, общемировой, общесоюзный вздох облегчения.
Пронесло. Ура. Теперь все будет хорошо. Это было так очевидно, что наступившее затем состояние некоей неопределенности воспринималось, в общем, без какого-то напряжения и страха. Ну, вот, теперь Горбачев и Ельцин наконец объединились (а они действительно встречались каждый день, пытаясь согласовывать каждое свое действие). Ну вот, они работают над какими-то документами. Съезд принимает какие-то важные решения. Сейчас все образуется, устаканится. Возникнет какая-то новая конфигурация, как тогда любили выражаться, то есть новое правительство. Начнут, наконец, они работать, выходить из кризиса. Что-то делать, что-то предпринимать.
Ну, а вот как все было на внеочередном съезде народных депутатов СССР, который работал в эти дни («Известия» публикуют его стенографический отчет):
Выступает депутат Алкснис, полковник ВВС:
«Сегодня, вчера и позавчера в этом зале происходило то же самое, что произошло в январе 1918 года, когда было разогнано Учредительное собрание. Я не могу назвать по-другому. И если мы сегодня, поддавшись испугу, откажемся от своих убеждений, не думаю, что народ нас простит. Я понимаю, что все мы любим говорить от имени народа, но знаю, что народ нас действительно не простит…».
Депутат Бурых:
«Часто употребляя слово «народ», мы забываем, что он уже состоит из беженцев, семей, потерявших близких за годы перестройки, людей, подавленных тяготами разрушающейся экономики. И только право, только Конституция, только закон способны упорядочить нашу жизнь…».
Золотые вообще слова произнес начальник технического отдела Горловского химического комбината Ю.А. Бурых. Но вот беда… В этом зале, состоящим из более чем тысячи депутатов – ВСЕ понимают право, закон, Конституцию, увы, по-разному. У них есть единственный шанс – сплотиться вокруг политического тандема Горбачев-Ельцин, принять программу переходных мер, работать вместе, короче говоря. Но они не могут…
Для тех, кто уже забыл реалии 20-летней давности, я напомню, что Алкснис, один из организаторов депутатской группы «Союз», на самом деле, был одним из духовных вдохновителей ГКЧП, человеком, который яростно боролся с демократией, с новым пониманием Союзного договора. Но дядька он был, конечно, неглупый. И вот в чем он прав – горбачевский съезд действительно по своей атмосфере, по своей стилистике, по музыке, если будет так позволено сказать, звучащих тут речей – действительно напоминает Учредительное собрание, когда в 1918 году, после свержения монархии, разные политические силы, собравшиеся в одном зале, имели исторический шанс спасти страну, договориться, но не договорились. Упустили момент.
Почему так происходит у нас в истории, почему повторяется? Я не знаю. Все боятся проиграть, что-то упустить. Никто не хочет искать компромисса. Никто не хочет перешагнуть через личные амбиции, антипатии, через групповую солидарность, ложно понятую ответственность. Я не знаю, почему. Но факт остается фактом – объединиться они не смогли.
Выступает депутат Г. Старовойтова: «… Межрегиональная депутатская группа поддерживает основные идеи Заявления, предложенного главами республик и Президентом СССР. Мы считаем, что ряд его положений нуждается в доработке и развитии…
Но в то же время в дни путча политические авантюристы, представлявшие высшие структуры власти в стране, подписали смертный приговор последней в мире империи. Будем реалистами – прежнего СССР больше не существует. Сегодня на съезде мы имеем возможность использовать исключительный исторический шанс: бескровно, цивилизованно и мирно начать строительство нового содружества наций».
Ну вот – точная, бескомпромиссная, трезвая и оптимистичная в то же время оценка ситуации. Я уверен, что роль Старовойтовой и вообще демократов того первого, горбачевского призыва (включая и Бориса Николаевича) еще будет высоко оценена будущими историками. Хочу напомнить, что до 8 декабря, до Беловежских соглашений оставались еще месяцы (если точнее – три месяца), которые можно было посвятить плодотворной законотворческой работе.
Но в том-то и дело, что большинство депутатов воспринимают поражение путча и Ново-Огаревское соглашение как свое личное политическое поражение. Не видят они контуров новой страны, не видят перспективы, не видят, как по-другому могут существовать республики.
Еще раз обращусь к этому ценнейшему документу – стенографическому отчету в «Известиях»:
Вот снова Бурых:
«…Оставлять огромную территорию прежней страны в столь ответственное время без единых законов – просто безумие… Сложнейший процесс перехода из двойного гражданства только в республиканское гражданство должен сопровождаться пусть старыми, плохими, но все-таки законами Союза ССР…».
Депутат Куценко:
«Верховный Совет СССР уже сегодня отпихнули. Председателя Верховного Совета СССР нет, нового не избираем. Спикеры палат сидят, но бездействуют. Фактически правит так называемая ново-огаревская команда».
Ну и так далее…
Не хочу сказать, что кто-то из депутатов был в чем-то неправ. Еще раз акцентирую на этом внимание – все были правы! И в правовом, и в юридическом, и в процедурном, и в философском, и в каком угодно смысле. Но они исходили из того, что будут так сидеть и говорить еще полгода! Горбачев истерически призывает: давайте быстрей, давайте без прений, давайте примем документ.
Но по тонкому замечанию старого газетного волка – хребет уже сломан. Даже депутаты уже не хотят его слушать, ему подчиняться. Двойственное поведение Горбачева во время августа исчерпало лимит его политической воли. Невозможно принять новую программу действий на этом съезде. Это в каждой строчке видно. В каждой букве этого отчета – съезд обречен на бесконечные препирательства.
А мы… Что делали в это время мы, обычные советские (пока еще) граждане? Искали товары в магазине. Любые. Продуктами на зиму запасались. Ждали перемен к лучшему. Смотрели американские фильмы на видеокассетах. Мы жили. Мы верили, что уж теперь-то страна повернет к лучшему. Что страна станет свободней. Что ее свободе больше никто и ничто не угрожает.
Тогда, кстати, в моде была идея, что за первым ГКЧП последует второй. Не верилось. Не хотелось об этом думать. А угрожало-то стране совсем другое. Неумение договориться.
Депутаты не понимали и не знали, как должен работать парламент в такой переходной ситуации. Да и парламентом-то этот съезд назвать трудно. Трибуной – да. Местом для пламенных речей – да. Учредительным собранием. Вечным русским Учредительным собранием. Без перспектив, без видения своей цели. Энтропия, которая незаметно расползалась по союзной экономике, голод, хаос, неуправляемость остановить такими вот речами было невозможно. Понадобились совсем другие люди. И другие меры.
Борис Минаев
Родился в 1959 году. Журналист, писатель. Работал в «Комсомольской правде», «Огоньке», с 2008 года – в журнале «Медведь». Автор книг прозы «Детство Левы», «Гений дзюдо», «Психолог», биографии Б.Н. Ельцина в серии «ЖЗЛ» (2010).
