А демократы всё спорят по поводу договора…
День за днем. События и публикации 7 августа 1991 года
комментирует обозреватель Олег Мороз*
«Российский президент не должен его подписывать!»
7 августа 1991 года. Уже два дня как заговорщики поставили на новом Союзном договоре жирный черный крест. Не ведая этого, демократы продолжают вести ожесточенные споры вокруг его текста.
Хотя Ельцин, как и лидеры других республик, согласившихся подписать Союзный договор, дал ему предварительное «добро», не все в России с этим согласились. В подготовленном тексте Союзного договора действительно было немало прорех и несуразностей, заметных невооруженным глазом. В том числе прорех и несуразностей, опасных для России. На них попытались обратить внимание российского президента известные демократические деятели − Юрий Афанасьев, Елена Боннэр и другие, − опубликовав в «Независимой газете» обращение к Ельцину.
Собственно говоря, к этому моменту текст договора еще не был опубликован, и авторы обращения опирались на прежний текст, появившийся в печати 27 июня, видимо полагая, что особых расхождений между предпоследним и последним вариантами не будет.
Прежде всего, они обращали внимание на то, что лежащая в основе договора «попытка соединить несоединимое − государственный суверенитет республик и по-прежнему унитарный характер Союза − делает этот суверенитет чисто декларативным, а сам Союз заведомо нежизнеспособным образованием, обреченным на непрерывные и, может быть, кровавые конфликты».
«Никто до сих пор не смог внятно объяснить, − говорилось в обращении, − что это значит − суверенные государства образуют еще одно самостоятельное, суверенное государство, руководство которого наделяется при этом более широкими, чем они, правами и полномочиями (к этому моменту права попытались выровнять − О.М.). Никто не в состоянии объяснить, зачем России, как и любой другой из республик, иметь над собой двух президентов, если мы не хотим зависеть от их взаимоотношений. Зачем нужны два Верховных Совета − источник «войны законов»? Зачем нужны − одно над другим − два правительства? И можно ли правовому государству жить по двум Конституциям сразу? Наконец, надо ли вообще создавать такой Союз, в который заведомо не хотят вступать шесть из бывших пятнадцати союзных республик (к этому моменту число их вроде бы сократилось до четырех−пяти − О.М.), тогда как на других основах они все готовы к экономической интеграции и сотрудничеству?»
Недоумение авторов вызывало и то, что Россия и Украина собираются подписать договор в разное время, причем Украина вообще еще не решила, войдет ли она в Союз. Если Украина откажется подписать договор, это вообще лишит его смысла.
Ничего хорошего, полагали авторы, не сулит и то обстоятельство, что Россия собирается подписать договор, в то время как не решен вопрос, в какой форме его будет подписывать Татарстан − это еще одна мина, положенная в основание «обновленного Союза» (авторы обращения не знали, что к этому моменту Татарстан уже удалось «уговорить» − подписывать договор в составе делегации РСФСР).
В заключение обращения говорилось: как убеждены авторы, президент России не может подписывать договор, не познакомив с его окончательной редакцией население страны и не дав ему убедительного ответа на все вопросы; более того, никто не вправе на десятилетия вперед решать судьбу народов, не получив их ясно выраженного согласия на это. Авторы обращения требовали, чтобы основные условия, на которых Россия будет готова вступить в новый Союз, были вынесены на всероссийский референдум.
Ельцин ответил авторам письма. Его ответ был опубликован в той же «Независимой газете» 13 августа.
По словам Ельцина, в обращении к нему присутствует некий подтекст: мол, подписание нового Союзного договора ставит под сомнение суверенитет России.
«Хочу заявить, − возражает на это Ельцин, − нет и еще раз нет! Напротив, до тех пор, пока договор не заключен, Россия будет оставаться заложницей центральных структур. Можно ли не замечать, сколь тяжело сегодня дается нам каждый шаг на пути обретения подлинного суверенитета? Будем реалистами: союзные ведомства добровольно, без соответствующего правового давления не отдадут нам свои функции. Они будут использовать любую возможность, чтобы сохранить контроль над потенциалом России».
Если согласиться с тем, что предлагают авторы обращения, придется, как пишет Ельцин, не только отложить подписание Договора, но и начать работу над ним «практически сызнова». «Лучшего подарка союзной бюрократии просто не найти!»
По словам Ельцина, он как президент буквально каждый день ощущает: чем дальше мы будем жить без нового договора, тем дольше продлится диктат союзных ведомств. Ельцин заверил: с его подписанием Россия не потеряет ни толики уже отвоеванного суверенитета − напротив, обретет реальные права в проведении самостоятельной внутренней и внешней политики. В частности, договор в корне изменит положение в сфере экономики, позволит перевести «под российский флаг» все предприятия и организации, действующие на территории России (за исключением некоторых, которые по логике договора «отойдут» к Центру) и двинуть наконец вперед экономическую реформу.
Ельцин сообщил весьма важную вещь: президент СССР заверил его, что после подписания Россией Союзного договора он издаст указ о переходе всего экономического потенциала России под юрисдикцию республики. Если же что-то помешает Горбачеву выполнить свое обещание, тогда такой указ подпишет он сам, Ельцин, как президент РСФСР: «Новый Союзный договор делает такой шаг вполне правомерным».
Хотя Союзный договор из-за путча так и не был подписан, Ельцин после его подавления действительно за своей подписью издал этот самый указ о переходе предприятий, расположенных на российской территории, под юрисдикцию России, − опираясь на ту самую договоренность с Горбачевым.
Что касается того, вправе ли он, Ельцин, подписывать договор, никогда и никем не обсужденный, российский президент напомнил, что обсуждений было достаточно. Кроме того, проект Союзного договора был опубликован, и каждый гражданин России мог с ним ознакомиться. Правда, тут Ельцин схитрил: опубликован все-таки был, как уже говорилось, не тот проект, который собирались подписать. Через два дня в печати появится и этот, последний, однако времени на его обсуждение уже не будет (точнее, не было бы − государственный переворот вообще снял этот вопрос).
Дальше у Ельцина опять шла патетика:
«Мы, члены Государственной делегации России, идем к подписанию нового Союзного договора, убежденные в правильности этого шага. Думаю, что за последние годы это самый значительный шаг на пути к процветанию России. Не сделать его − значило бы обмануть всех россиян, уставших от ожидания перемен. Не уверен, что граждане России согласятся терпеть наши политические споры, от которых жизнь легче не становится».
В общем-то терпение граждан действительно было на пределе…
Тем не менее, нетрудно видеть, что в своем ответе, внешне вроде бы убедительном, Ельцин обошел молчанием те нестыковки и несуразицы, на которые указывали авторы обращения. Основной смысл его ответа сводился к тому, что, возможно, текст договора и не вполне совершенен, но далее возиться с ним − дорабатывать и перерабатывать невозможно, время не терпит.
В общем, когда сопоставляешь предостережения демократов, адресованные Ельцину в связи с проектом договора, и его ответ, хочется сказать и тем, и другим: «И вы правы!» С одной стороны, проект, разумеется, был несовершенен; разумеется, неправильно было, что его не вынесли на широкое обсуждение, но… политическая ситуация была такова, что тянуть с его подписанием было уже невозможно. Если уж подписывать, так подписывать! Шансов на то, что он спасет Союз и без того было немного, − хотя бы из-за нежелания Украины подписывать этот договор, − но какой-то шанс все же оставался, и его надо было использовать.
Как оказалось, все эти споры были напрасны: для путчистов новый Союзный договор был неприемлем ни в каком виде…
Политики и правозащитники
Как-то в одной из наших бесед, в конце, Елена Георгиевна Боннэр неожиданно спросила меня:
– Как вы считаете, я политик?
По-моему, она рассчитывала на положительный ответ. Но я сказал:
– Вы не политик, вы правозащитница. По-моему, это очевидно.
– А в чем разница?
Я изложил, как я смотрю на это дело. Правозащитник стремится к поставленной (благородной) цели напрямик, не ведая компромиссов, и тем заслуживает уважение людей. Таков был, например, Андрей Дмитриевич Сахаров. В общем-то, он ведь не был политиком, хотя в своей правозащитной деятельности то и дело в политику вторгался (вообще грань между этой деятельностью и политикой довольно условна; правда, она все же есть). Политик же (я имею в виду политик демократической ориентации) движется к той же цели не напрямую, а маневрируя, заключая компромиссы. Недаром говорится: политика – искусство возможного.
Вот и в августовском споре между Ельциным и демократами-правозащитниками по поводу Союзного договора проявилась эта разница. Афанасьев, Боннэр, их коллеги по демократическому движению требовали, чтобы им предоставили «всё и сразу». Ельцин же понимал, что «всё и сразу» обрести не получится, надо набраться терпения.
Кстати, в том, как твердо он занял тогда позицию касательно Союзного договора (всё, подписываем, хватит болтовни!) – одно из доказательств, что он вовсе не стремился развалить Союз, в чем его бесконечно обвиняют. Ослабить Центр – да, ослабить союзную бюрократию – да, но Союз в том или ином трансформированном виде – сохранить! Такова была его тактика.
Полозков уходит в отставку
Сенсационное сообщение на первой странице «Известий»: в отставку подал первый секретарь ЦК Компартии РСФСР Иван Полозков. В то время это была одна из самых зловещих, самых реакционных фигур среди советских коммунистических бонз. И сплотились вокруг него, соответственно, самые оголтелые, самые «отмороженные» коммунисты.
Вот что писал, например, о Полозкове один из участников пленума ЦК Компартии РСФСР, состоявшегося 6 марта 1991 года:
«Если судить по докладу лидера российских коммунистов (то есть Полозкова – О.М.), то единственная причина наших бед – это заговор транснациональных корпораций, поддерживаемый национал-сепаратистами и союзом теневой экономики с коррумпированной бюрократией. И.К. Полозков «забывает» почему-то, что коррумпированная бюрократия вызревала не в лоне нынешних демократических организаций, а десятилетиями шла в первых рядах нашей собственной партии…
Немало новаций появилось на Пленуме и в оценке внутрипартийного положения. Здесь докладчику (опять-таки Полозкову – О.М.) и ряду выступающих тоже мерещатся заговоры. Сначала он обрушивается на некую анонимную супермогущественную группу, которая ведет лжеперестройку от имени партии с тайной целью дискредитировать КПСС (надо полагать, имеются в виду Горбачев и его единомышленники – кто же еще? – О.М.) Затем он обнаруживает кошмарный заговор демократического движения коммунистов, которые дошли до того, что самостоятельно «собираются и координируют свои действия»…
Что же призывает нас защищать первый секретарь ЦК КП РСФСР? Устои «социализма» образца 1930-х–70-х гг.? Объединение «здоровых сил» для сохранения российской государственности, в которой «забывают» о праве наций на самоопределение? Кладбищенское единомыслие в партии?»
Какая же причина заставила Полозкова подать в отставку (как всегда в таких случаях, видимо, не совсем добровольно подать, а – «по совету товарищей»? Надо полагать, серия провалов, которые потерпела возглавляемая им «российская» компартия. В марте–апреле, на Съезде, полозковцам не удалось сместить Ельцина с поста председателя Верховного Совета РСФСР, как они собирались это сделать… Кстати, в ходе этой попытки парламентская фракция «Коммунисты России» раскололась – из нее ушли эти самые «заговорщики», коммунисты-«демократы», возглавляемые Руцким, а сам Полозков вел себя как-то странно, несмотря на свою обычную жесткую коммунистическо-догматическую демагогию пребывал в растерянности… На пленуме ЦК КПСС в двадцатых числах апреля Полозкову и его команде опять-таки не удалось сместить Горбачева с поста генсека, что у них тоже было в планах… Из возглавляемой Полозковым компартии РСФСР толпами выходили коммунисты, доверявшие Горбачеву и идеям перестройки: в момент создания полозковской партии в КПСС насчитывалось около десяти миллионов россиян, а к 1 августа 1991 года в партии Ивана Кузьмича осталось лишь 6,8 миллиона членов… В общем не получилось у товарища Полозкова остановить реформы, все повернуть вспять.
Кстати, непонятно, почему путчисты не привлекли его в ГКЧП. Он ведь для них был ну просто духовным родственником, «своим в доску».
Думаю, никакой серьезной причины для такого непривлечения не было. Просто Полозков был, видимо, «из другой компании». Да к тому же путчисты, надо полагать, опять-таки из соображений конспирации не хотели слишком расширять свой состав.
Страна в долгах, как в шелках
Еще одно сообщение «Известий»: Советскому Союзу в 1991–1994 годах придется выплачивать до 15 миллиардов долларов ежегодно в качестве процентов по своим долгам западным странам. Сегодня, при фантастических ценах на нефть, эта цифра кажется пустяковой, но тогда, когда эти цены не превышали 10–12 долларов за баррель, она была, конечно, чудовищной. Казна стремительно пустела.
Вот какая справка Внешэкономбанка легла на стол Егору Гайдару вскоре после того, как он стал вице-премьером российского правительства – главой его экономического блока:
«В связи с крайним обострением платежной ситуации страна в течение года неоднократно оказывалась на грани неплатежеспособности ввиду недостатка ликвидных ресурсов в свободно конвертируемой валюте, о чем неоднократно докладывалось руководству страны. В конце октября 1991 года ликвидные ресурсы были полностью исчерпаны, в связи с чем Внешэкономбанк СССР был вынужден приостановить все платежи за границу, за исключением платежей по обслуживанию внешнего долга… …К концу второй декады ноября ликвидных валютных ресурсов ожидается недостаточно даже для выполнения безусловных обязательств государства, и страна может быть объявлена неплатежеспособной».
В справке также говорилось, что в связи с недостатком валюты банк, среди прочих источников, использовал находившиеся на его счетах «средства валютных фондов предприятий, организаций, республик и местных органов власти». Почему-то, правда, умалчивалось, что использовались еще и деньги простых граждан.
В своей книге «Дни поражений и побед» Егор Гайдар так комментирует эту ситуацию:
«Итак, последний год своего правления коммунисты закончили тем самым, с чего начали 74 года назад, – реквизицией валютных счетов предприятий, организаций и граждан, хранившихся во Внешэкономбанке. В общем, нет ни хлеба, ни золота. И нет возможности платить по кредитам. А новых ждать неоткуда. Потрясающим сюрпризом для меня это не явилось, и все же до прихода в правительство оставались какие-то иллюзии, надежды, что, может, дела чуть лучше, чем кажется, что есть тайные, подкожные резервы. Но нет, ничего нет! Знаете, как бывает, когда видишь кошмарный сон? Конечно, страшно, но где-то в подсознании теплится надежда: ничего, стоит сделать усилие, проснуться, и ужасы исчезнут… А здесь делаешь это чертово усилие, открываешь глаза, а кошмар – вот он, рядом».
Между тем, в известинской заметке за 7 августа 1991 года говорится, что «официальные лица» пытаются успокоить общественность – ничего, мол, страшного, в долгах СССР нет: в конце концов «внешний долг в настоящее время не превышает лимита, установленного Верховным Советом, – 42 миллиардов рублей по официальному курсу».
Ну прямо, как в США сейчас, – там ведь тоже в последние дни шла борьба вокруг долгового лимита, установленного Конгрессом. Правда, есть тут небольшая разница: в США – мощная экономика, способная выдержать долг в четырнадцать с лишним триллионов долларов, а разваливающейся, полупарализованной экономике Советского Союза начала девяностых не под силу было выплачивать даже пятнадцать миллиардов в год в качестве процентов по долгам.
Олег Мороз
