«Третья и последняя форма» исторической российской империи
События и публикации 19 сентября 1992 года
комментирует обозреватель Аркадий Дубнов*
1992 год для России был не только временем социальной и экономической депрессии. Первое лето после развала СССР страна испытывала сильнейшее центробежное раскачивание. В регионах с преимущественно мусульманским населением зрело недовольство Центром, которое позволяло местным политикам канализировать его в сепаратистские настроения.
«Российская газета» от 19 сентября печатает крохотную информацию с цитатой из интервью, которое дал лидер «Яблока» Григорий Явлинский итальянской газете «Стампа». Заголовок характерный – «Явлинский сомневается»:
«Полная и необратимая дезинтеграция России – это реальная перспектива на ближайший год или максимум два года, – заявил известный экономист Г. Явлинский. – У нас уже есть две республики, которые официально не являются частью России. – Татарстан и Чечня. Это только начало».
Алармизм – характерная черта многих публичных российских политиков того времени, избежавших ответственности за принятие решений власти. Борис Ельцин к этому моменту взял на себя ответственность за экономическую политику, которую проводила правительственная команда реформаторов во главе с Егором Гайдаром. Явлинский уже тогда позиционировал себя антагонистом Гайдара по большинству аспектов политики российских властей.
Национальная политика – не исключение… Впрочем, противостоять националистам оставалось уделом исключительно президентской ветви власти и, в первую очередь, самого Ельцина.
Действительно, татарский сепаратизм к середине 1992 года представлял, пожалуй, даже большую проблему, чем чеченский. Еще 30 августа 1990 года Верховный Совет Татарской АССР принял Декларацию о государственном суверенитете Республики Татарстан. В декларации, в отличие от некоторых союзных и почти всех других автономных российских (кроме Чечено-Ингушетии) республик, не было указано нахождение республики ни в составе РСФСР, ни СССР и было объявлено, что как суверенное государство и субъект международного права она заключает договоры и союзы с Россией и другими государствами.
Затем, 18 октября 1991 года, менее, чем через два месяца после провала путча ГКЧП, Верховный Совет республики принял постановление об акте о государственной независимости Татарстана. Чуть позже, когда началась подготовка Договора о создании вместо СССР конфедеративного Союза Суверенных государств (ССГ), Казань объявила о желании самостоятельного вступления в ССГ.
А когда эта идея рухнула после подписания Беловежских соглашений вместе с СССР, и вместо него было объявлено о создании СНГ, в Казани 26 декабря 1991 года была принята Декларация о вхождении Татарстана в СНГ на правах учредителя.
Впрочем, бывшие союзные республики, в два приема, в Беловежье 9 декабря и в Алма-Ате 21 декабря объявившие о своем согласии быть отцами-учредителями нового Содружества, предпочли «не заметить» стремления Татарстана присоединиться к «отцовскому статусу» СНГ. 21 марта 1992 года в Татарстане прошел референдум. На вопрос: «Согласны ли Вы, что Республика Татарстан – суверенное государство, субъект международного права, строящее свои отношения с Российской Федерацией и другими республиками, государствами на основе равноправных договоров?» проголосовало положительно более половины граждан республики, принявших участие в голосовании.
Однако, за неделю до этого, постановлением Конституционного суда от 13 марта были признаны не соответствующим Конституции РСФСР 1978 года ряд положений Декларации о государственном суверенитете Татарской ССР от 30 августа 1990 года, ограничивающие действие российских законов на территории Республики Татарстан, а также постановление Верховного Совета Татарстана «О проведении референдума… о статусе республики».
31 марта 1992 года Татарстан отказывается подписать Федеративный договор. После этого начались долгие и вязкие переговоры между Москвой и Казанью. Особого успеха они не принесли, и 30 ноября 1992 года была введена в действие новая конституция Татарстана, объявившая его суверенным государством.
В декабре 1993 года в Татарстане был объявлен бойкот всероссийского референдума по проекту новой Конституции России. Однако часть жителей республики принимает участие в голосовании, три четверти которых проголосовало за принятие нового Основного закона, определяющего Татарстан в качестве субъекта Российской Федерации.
Тем не менее, несмотря на умозрительность идеи провозглашения полного государственного суверенитета Татарстана, сопротивление ее сторонников продолжалось. В заключенном в феврале 1994 года Договоре о взаимном делегировании полномочий с российской Федерацией Татарстан объявлялся объединенным с Россией ассоциированным государством с конфедеративным статусом.
И только спустя еще восемь лет, в апреле 2002 года, после прихода к власти Владимира Путина Госсовет Татарстана принял новую редакцию конституции республики, приведенную в соответствие с российским Основным законом.
Татарский сепаратизм 1990-х и 2000-х годов основывался, в том числе, на обвинении русских в осаде Казани и подкреплялся лозунгами «Я помню 1552 год» и «Холокост татарского народа – 1552!», татарские националисты ежегодно отмечают неофициальный «День памяти защитников Казани», считая Казанское ханство мирным, а Московское княжество агрессивным образованиями.
Борьба татарских националистов за выход Казани из-под крыши российской государственности была упорной и не имела прецедентов в истории постсоветской России. От исхода этой борьбы зависела судьба всей огромной многонациональной и полиэтнической державы, даже после утери союзных республик остававшейся самой большой по территории страной в мире.
Но, несмотря на ожесточенность татарской фронды, она проходила достаточно мирно, и практически в правовых рамках. В отличие от кровопролитной истории вооруженной чеченской фронды, последствия которой и сегодня сотрясают Северный Кавказ.
В этом смысле вектор будущих проблем, раздирающих Россию, был обозначен Явлинским точно. Однако рецепт их упреждения указать оказалось гораздо сложнее и лидер «Яблока» сделать это был не в состоянии.
Впрочем, у этой проблемы, возникшей с распадом СССР, есть и другой ракурс. На нее обращает внимание известный политолог, директор московского Центра Карнеги Дмитрий Тренин в своей книге «Post-Imperium».
«Если взглянуть на ситуацию под другим углом, пишет Тренин, – то население России, сильно уменьшившись по сравнению с населением СССР, одновременно стало более однородным. В 1989 году русские составляли примерно половину граждан Советского Союза (В 1913 году лишь 43 процента населения империи были великороссами, но государство официально рассматривало всех восточных славян – малороссов, белорусов и великороссов – как единую этническую группу). Относительное снижение веса этнических русских стало одной из глубинных причин распада советского варианта империи. В то же время доля русских в населении сегодняшней России составляет примерно 75 процентов. У Российской Федерации после крушения империи появился неплохой шанс стать национальным государством».
Чем хороши политологические изыски, так это тем, что похожи на профессиональные упражнения юристов, способных с равным успехом служить прокурорами, а затем, по тому же делу – и адвокатами. Не было счастья, так несчастье помогло, так можно понимать выводы Дмитрия Тренина, успокаивающего тех русских патриотов, кто скорбит о развале Союза.
Впрочем, продолжая дальше свой анализ и ссылаясь на «некоторых наблюдателей», он пишет:
«Нынешняя Россия по-прежнему остается империей, только уменьшившейся в размерах. Согласно этой версии Российская Федерация – «третья и последняя форма» исторической российской империи. И российская «мозаика» обречена точно так же рассыпаться, как и советская. Как отмечает социолог Наталья Тихонова, непонятно, каким образом российская гражданская нация может возникнуть на основе таких этнических групп, как русские, татары, дагестанцы (в одну только эту категорию входят три десятка народностей) и якуты, если она не смогла сформироваться из русских, украинцев, белорусов и казахов».
Любопытные свидетельства на этот счет приводит известный российский специалист по исламу, профессор Алексей Малашенко в своей книге «Ислам для России» (Москва, РОССПЭН, 2007). Он цитирует бывшего президента Татарстана Минтимера Шаймиева, указывавшего, что у татар «особый менталитет, отличающийся от среднеазиатского и кавказского. Даже внешне татары выглядят больше как европейцы». «Хотим или не хотим, конфронтация между исламом и христианством сегодня в мире есть, говорит Шаймиев и добавляет, – а у нас (татар, очевидно – А.Д.) другой опыт».
Малашенко подробно анализирует эти конфессиональные аспекты, что дает новый ракурс при оценке дезинтеграционных тенденций, угрожающих России.
«В России нет единой мусульманской общины, а есть два сравнительно слабо взаимосвязанных сообщества, считает эксперт, – татарские имамы «не проходят» на Северном Кавказе, кавказцы не выступают в татарских мечетях. Координация между духовными лидерами заметна в основном при решении общих для мусульман задач, поставленных перед ними светской властью. Сложившееся положение вполне устраивает духовенство обоих сообществ. Религиозная солидарность носит ограниченный характер, что, например, проявилось во время первой и особенно второй чеченских войн».
Подобное положение дел, добавим от себя, удовлетворяет и Москву, вовсе не заинтересованную в умножении интересов мусульманских умм на Северном Кавказе и Поволжье, каждая из которых имеет собственные претензии к Центру. Ведь кроме опасности возвращения к сепаратистским настроениям, это грозит и новыми всплесками исламского экстремизма.
Как отмечает Алексей Малашенко, «реисламизация стимулируется обостренностью этнического сознания, которое в немалой степени подогревается противоречиями между федеральным центром и периферией». «Это характерно для Татарстана, замечает Малашенко, – где в 1990-е годы к исламу апеллировали националистическая организация «Иттифак» и Милли Меджлис, который в 1996 году принял программный документ «Татар Кануны», где, в частности, говорилось о необходимости возрождения шариата и джадидизма». Исламовед подчеркивает: «Иттифак» и Милли Меджлис обращались к исламу «в поисках национально-специфического пути развития».
Сегодня может показаться, что разбор этих свидетельств – удел историков и политологов. Однако реальности Дагестана, как, впрочем, и других российских регионов Северного Кавказа, заставляют вспоминать не только лежащий на поверхности прогноз Григория Явлинского, но и более сущностный скепсис социолога относительно перспектив формирования российской гражданской нации.
Заметим, что этот скепсис, в какой-то степени не чужд и президенту Путину. Недаром он совсем недавно вдруг заговорил о том, что хорошо бы придумать что-то наподобие старого слогана, «единой общности – советского народа».
Само по себе это выглядит забавным, если не было бы так грустно…
Что же касается «гражданской нации», то, как точно замечает Дмитрий Тренин, она «может возникнуть только после того, как общество прошло ряд стадий модернизации». Он подчеркивает – «гражданская нация не существует без институтов: верховенства закона, прав собственности, рыночных механизмов, социальной солидарности, системы ценностей».
И Тренин грустно замечает: «сегодня все эти ингредиенты в большом дефиците».
Аркадий Дубнов
Международный обозреватель газеты «Московские новости». Закончил МЭИ, работал в НИИ и на АЭС. В журналистике с 1990-го: «Демократическая Россия», «Новое время», «Радио Свобода», «Время новостей». 20 лет наблюдает за тем, что происходит на месте бывшего Союза.
