Ельцин Центр

Он стал тяжелейшей гирей на шее Ельцина

День за днем. События и публикации 21 ноября 1993 года комментирует обозреватель Олег Мороз*

Две главные газетные темы
Идет к концу ноябрь 1993 года. В газетах преобладают две темы: приближающиеся выборы в Госдуму (они намечены на 12 декабря) и антипрезидентский мятеж 21 сентября — 4 октября. От этой второй темы ни общество, ни пресса никак не могут «отключиться»: слишком мало времени прошло.
Даются портреты главарей мятежа. В «Московских новостях» за 21 ноября 1993 года (стр. 11) — портрет Руцкого, написанный его бывшим пресс-секретарем Николаем Гульбинским (его бывший шеф еще сидит в «Лефортове»).

Собственно говоря, именно Руцкой и начал ту двадцатимесячную «войну» против президента и правительства реформ, которая, в конце концов, привела к реальной, без кавычек, хотя, к счастью, недолгой — она длилась чуть более суток — войне, к кровавым столкновениям 3-4 октября 1993 года. Руцкой начал войну во время своей поездки по оборонным предприятиям Сибири в начале декабря 1991 года. Как раз в ходе того турне, обрушившись на новое, лишь недавно сформированное правительство, он прилепил к нему нелепое словосочетание «ученые мальчики в розовых штанишках». После оно на все лады, бесчисленное число раз повторялось «доброжелателями» команды Гайдара.
Вообще то, напомню, правительство возглавлял не Гайдар, а непосредственный начальник Руцкого — президент Борис Ельцин. Можно было бы и поостеречься в выражениях. Но нет, не поостерегся. Очень уж хотелось поскорее заявить о себе как о центральной фигуре во власти, как об истинном защитнике народных интересов, в общем — перехватить политическую инициативу. Так что, повторяю, атаки на реформы начались еще до того, как начались сами реформы. Одновременно началось предательство Руцкого по отношению к Ельцину, который поверил ему, сделал его своим заместителем на высоком государственном посту.

Его пытались образумить…
Нельзя сказать, что никто из приближенных Руцкого не пытался его образумить. Гульбинский цитирует записку, которую он представил вице-президенту уже в самолете, когда они возвращались из той самой поездки по Сибири:

Гульбинский был не одинок в подобных советах: руководитель секретариата вице-президента Алексей Царегородцев написал под текстом этой записки, что Руцкому впредь ни в коем случае в своих выступлениях не следует употреблять такие слова и выражения в отношении критикуемых им членов правительства: «сопляки», «подонки», «бандиты», «фашисты», «библиотечные работники», «попейте сладкой водички, чтобы глюкоза вырабатывалась».
Руцкой, естественно, пропустил эти советы и предостережения мимо ушей и причислил Гульбинского к «агентам влияния» Бурбулиса. Несколько позже, 18 декабря, в «Независимой газете» он вновь подверг правительство резкой критике: оно и такое, и сякое, и неуправляемое, и дезорганизованное, не знающее, куда, к какой цели оно идет. Вновь выступил против либерализации цен, еще только готовившейся, заявив, что, если она не будет отменена, он, Руцкой, уйдет в отставку. Не ушел. До конца цеплялся за кресло, покуда его из этого кресла не выкинули 4 октября.

Ему нужны были враги
Вообще то, пристально наблюдая за Руцким, его в ряде случаев вполне можно было отнести к «клиентам психиатра». И относили. По словам Гульбинского, однажды ему в Кремль по АТС-II (так называемая «вертушка») позвонил человек, представившийся генерал-лейтенантом медицинской службы:

Но не вовлекаться в конфликты Руцкой не мог. Гульбинский:

«Характер у него тяжелый, армейский», — вспоминал бывший руководитель секретариата вице-президента Алексей Царегородцев. Конфликтуя с кем то, Руцкой зачастую полностью терял контроль над собой. «Ублюдки», «гермофродиты», «подонки», «предатели» — это еще самые мягкие выражения из тех, которыми он охарактеризовал своих «товарищей по партии», после того как правление НПСР (той самой «Народной партии Свободная Россия». — О.М.) решило принять участие в одном из мероприятий в поддержку Ельцина.
После ареста и заключения в «Лефортово» 4 октября у Руцкого, видимо, вообще «крыша поехала». Бывший генпрокурор Алексей Казанник вспоминает, что следователи ему докладывали: Руцкой даже перестал узнавать людей, а фразы у него состояли почти из одного мата.

«Он жил в мире эмоций, а не разума»
Гульбинский:
«Эпизоды политической биографии Руцкого показывают, что он жил в мире эмоций, а не разума. Только в этом мире он мог эффективно действовать — увлекать, вести за собой, поражать воображение избирателей. Он был мастером сопереживания и самовнушения при полном отсутствии рефлексии, привычки к анализу и умственной работе. Он мог часами рассказывать

какой-нибудь зарубежной делегации о своих сельскохозяйственных прожектах, но работать с документами больше 20 минут был просто не в состоянии. Писать и вовсе не любил, наверное, не в последнюю очередь из-за большого числа орфографических ошибок, которые он делал даже в самых простых словах».

Кстати, вот о сельскохозяйственных прожектах Руцкого. Кажется, какая может быть связь между генералом авиации и сельским хозяйством? Дело в том, Борис Николаевич делал подчас весьма странные, опрометчивые шаги. Так, с подачи того же Бурбулиса он в какой-то момент, в феврале 1993-го, зачем-то «бросил» Руцкого… на аграрную реформу. Первым предположением было: тут сказалась распространенная еще во времена Политбюро манера поручать сельское хозяйство попечению ни на что другое не пригодных партфункционеров. Чтоб не путались под ногами.
Однако если в те, советские времена это не влекло за собой каких-то катастрофических последствий, поскольку эта область — колхозное сельское хозяйство — все равно была в безнадежном состоянии,-то теперь, когда правительство собралось проводить на селе энергичные реформы, назначение подобного «куратора» являло собой совершенно убийственный шаг.
Гайдар:

В принципе, будь на то его желание, Руцкой мог бы, конечно, подключиться к работе правительства, помочь ему своим статусным весом вице-президента, где-то что-то посоветовать, где-то что-то подправить, однако новый агрокуратор, движимый этой самой своей безграничной амбициозностью, все желал сделать по-своему. К тому же, мы знаем, к этому времени он уже определился как решительный противник гайдаровских реформ (то, что Ельцин, назначая Руцкого сельскохозяйственным куратором, закрыл на это глаза, — пожалуй, самое удивительное).
Выдвинув несколько «гениальных» идей, вице-президент со свойственной ему вулканической энергией бросился их осуществлять. Одна из идей — привлечь к аграрной реформе ВПК и армию. С экономической точки зрения затея была довольно сомнительной: даже если бы удалось соединить усилия двух в ту пору безденежных сфер — АПК и ВПК, — деньги от этого никак не могли бы появиться. Тогда Руцкой бросился искать иностранные инвестиции, раззвонил повсюду, что в преобразовании сельского хозяйства ему готовы помочь банки Англии, Германии, фирмы Австрии, Италии, Японии… Однако вскоре выяснилось, что обещанные инвестиции существуют в основном лишь на уровне разговоров и обещаний. Иностранцев российская сельхозпродукция мало интересовала. Больше интересовали сырьевые, топливные ресурсы. Все ограничилось созданием нескольких совместных предприятий…

Киббуцы в Ростовской области
Другая идея Руцкого — на первом этапе, опираясь на эти самые зарубежные инвестиции, поднять сельское хозяйство Юга, а уж потом распространить достижения на всю страну. «Растаскивая ресурсы по всей России, — говорил Руцкой, — нам не решить проблему снабжения республики продовольствием».
Он отправляется в поездки в Ростовскую, в Курскую область, в Калмыкию, где рассказывает о своих грандиозных планах и примеряет их к местному сельскохозяйственному ландшафту.
Мой коллега по «Литературной газете», ее ростовский собкор Владимир Фомин так описывал посещение вице-президентом тамошних краев:
— По Ростовской земле Руцкой передвигался исключительно в вертолете, даже если куда-то на машине можно было за полчаса доехать. А если учесть, что его сопровождали еще несколько «вертушек» с начальством, грохот от передвижения этой кавалькады стоял невообразимый. Местные жители не знали, что и подумать. А в остальном все было, как в старые добрые времена — хлеб-соль, пробежка по поселку, предприятию или животноводческой ферме, короткие встречи в красном уголке с представителями коллектива, в большинстве случаев — опять-таки с начальством. При этом все поглядывают на часы — впереди другие поселки, фермы, встречи. Что дают эти визиты? Может быть, вице-президент желает узнать мнение крестьян о ходе земельной реформы, выслушать их предложения? Но еще в Ростове, в аэропорту, только сойдя с трапа самолета, он заявил, что приехал с готовым предложением создать на Юге России агрокорпорацию с участием предприятий Тюменской области, израильского и египетского капитала, заинтересованных в сырье, лесе, топливных ресурсах. Впишутся ли в эту модель нарождающиеся самостоятельные хозяева-крестьяне? Не станет ли новое агрообразование монстром, подобным нынешним АПК? Эти вопросы могли бы задать Руцкому ростовские фермеры, но вот незадача, — встреча с ними из программы поездки почему-то вылетела. Случайно? И случайно ли среди лиц, сопровождавших вице-президента в путешествии по области, не оказалось президента Ростовской областной ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств? Генералам милиции и МБ в вертолетах место нашлось, а ему — нет.
Стиль Руцкого во многом напоминал стиль Хрущева. Как Никита Сергеевич, восторгаясь достижениями американского кукурузного фермера Гарста, тут же загорелся перенести эти достижения на советскую почву, так и Александр Владимирович, посетив в Израиле киббуц «Гват» и, соответственно, тоже испытав восхищение, вознамерился учредить что-то вроде киббуцев на Дону (единственным опасением было — в области много казаков, и они «могут не понять»).

Второй Минсельхоз
Само собой разумеется, Руцкой принялся строить собственную структуру управления сельским хозяйством, параллельную структуре Минсельхоза. В его непосредственном подчинении было образовано 17 отделов с количеством сотрудников, превышающим численность аграрного министерства. Вице-президенту удалось организовать подчиненный ему Федеральный центр земельной и агропромышленной реформы. Указом Ельцина на него возлагалось руководство преобразованиями в аграрном секторе. Кроме того, Центр имел приоритетное право «формировать структуры в сфере торговли и услуг», разрабатывать государственную политику «рационального использования земельных, водных и лесных ресурсов, обеспечения населения продовольствием». Наконец, Центру принадлежало последнее слово «в выдвижении предложений по бюджетной, налоговой, кредитной, инвестиционной и ценовой политике в аграрном секторе». Согласно этому же указу, для поддержки сельского предпринимательства создавался Международный финансовый фонд земельной и агропромышленной реформы.
Хотя в реальности создать некое новое аграрное суперминистерство Руцкому все же не удалось — правительство и Минсельхоз решительно этому воспротивились, — тем не менее, наличие двух центров управления не могло не усугублять хаос, и без того царивший в сельском хозяйстве. Поток противоречивых указаний, которые, с одной стороны, шли от правительства и Минсельхоза, а с другой — от вице-президентского Федерального центра, по словам Гайдара, «создал максимально благоприятную обстановку для тех, кто хотел сохранить в неприкосновенности основы советского помещичьего строя». Противники аграрной реформы перешли от скрытого саботажа к активному противодействию ей.

Угробил аграрную реформу
Трудно сказать, как пошла бы реформа на селе, если бы не этот странный, загадочный ельцинский шаг — передача ее на попечение авиационного генерала (в то же время и правительство не было от этой реформы отстранено). Но уж после того, как президент его сделал, можно было с уверенностью спрогнозировать: шансов на ее успех — никаких.
К середине осени 1992 года были подготовлены три программы сельхозреформ — официально принятая правительственная программа, программа Минсельхоза и программа Центра Руцкого. В результате в тот начальный период реформирования российской экономики не выполнялась ни одна из программ, и реформа на селе была фактически свернута.
По оценке Исполкома Крестьянской партии России, Руцкой, вопреки его заявлениям о стремлении вдохнуть жизнь в сельское хозяйство, показал себя противником аграрной реформы, фермерства, свободного земледелия, а его «командование» аграрным сектором нанесло «рекордный ущерб национальному достоянию».
Лидер этой партии известный журналист-аграрник Юрий Черниченко считает, что назначение Руцкого — человека, который никакого отношения к сельскому хозяйству не имел, — его куратором — «следствие искреннего презрения Ельцина к селу». Лично я так не считаю. Хотя Ельцин и стремился этим назначением отодвинуть Руцкого подальше от политики, никакого презрения к селу он этим не выказывал. Вновь вернусь к советским годам. Как известно, в те годы любого номенклатурного деятеля могли назначить на какой угодно пост: специалиста-металлурга «бросить» на физкультуру и спорт, отставного генерала — на руководство транспортом и т. д. Это считалось в порядке вещей. Главное, чтобы человек был «правильным» партийцем. Рудименты такого мышления, надо полагать, сохранились и у Ельцина. Более того, методы Руцкого, его энергичные, решительные, без излишней рефлексии действия на сельскохозяйственной ниве, по-видимому, в какой-то мере импонировали Ельцину. Во всяком случае, он не раз высказывался в его поддержку, охотно посещал с ним «передовые» хозяйства. И отстранил он его от этой работы в апреле 1993-го не потому, что вице-президент ее развалил, а по сугубо политическим мотивам.
Как бы то ни было, «аграрная эпопея» Руцкого 1992–1993 годов — яркая иллюстрация того, как связывались руки правительству реформаторов, как происходило усечение сферы его полномочий: шутка сказать, уже в самом начале реформ, в конце февраля 1992 года, из этой сферы была фактически выведена такая огромная область, как сельское хозяйство.

Он мог бы войти в историю… Без знака «минус»
Кое-что напоследок… Если бы полковник Руцкой, окончив в 1990-м, сорока трех лет, Академию Генерального штаба, продолжал военную службу и спокойно обустраивал свою дальнейшую военно-воздушную карьеру, он, без сомнения, добился бы высоких чинов, а уйдя в отставку, остался бы в истории — по крайней мере, военной, — как герой-летчик. Основное геройство Руцкой проявил в Афганистане. Не Покрышкин, конечно, и не Кожедуб — не сбил ни одного самолета противника (таковых просто не было), зато его самого сбивали. Дважды. В первый раз афганские моджахеды огнем с земли, во второй — пакистанские F-16: то ли он по ошибке залетел на соседнюю с Афганистаном территорию, то ли тамошние летчики ненароком перескочили через границу. Так или иначе, — по-видимому, на его счастье, — Руцкой в конце концов оказался в плену не у афганцев, а у пакистанцев. Афганцы с ним долго не церемонились бы. Пакистанцы же вполне гуманно обменяли советского полковника на своего шпиона, пойманного в СССР. В общем герой. И к тому же счастливчик, без больших потерь выскочивший из таких переделок.
После этого и отдохнуть бы можно. Однако неуемная, вулканическая энергия Руцкого требовала нового выхода. Бывший летчик решил стать политиком. Такое время тогда было: многие меняли свою прежнюю профессию на эту, беспокойную и опасную.
Естественно, на первых порах афганское геройство Руцкого оказалось тут для него мощным подспорьем. Одна за другой перед ним открывались все двери. Народный депутат РСФСР, член Верховного Совета, затем — член Президиума ВС, председатель одного из комитетов… Параллельно — член ЦК Компартии РСФСР… Но и это не стало пределом. В мае 1991-го бывший афганский ас получает предложение Ельцина составить ему пару на выборах: он, Ельцин, идет в президенты, Руцкой — в вице-президенты.
Такое предложение было неожиданным для многих. Борис Николаевич сделал его в последний день, когда это еще было возможно. Видимо, будущий президент не без колебаний остановил свой выбор именно на Руцком: назывались и другие кандидатуры, которые он вроде бы рассматривал: Шахрай, Старовойтова, Бурбулис, Волкогонов, Бакатин, Собчак. Но все это были люди в общем-то из одного с Ельциным лагеря, а ему хотелось расширить круг своих избирателей. Так что выбор пал на Руцкого: Герой Советского Союза, ставший к тому времени заметной фигурой в коммунистической тусовке, однако при этом вроде бы решивший начать дрейф в сторону демократии (основал в Верховном Совете то ли группу, то ли фракцию «Коммунисты за демократию) — это как раз должно было привлечь к их тандему тех избирателей, которые не стали бы голосовать за одного Ельцина. Особенно полковник нравился женскому электорату: этакий рубаха-парень с роскошными усами, бравый современный гусар (правда, в народе закрепилось и другое прозвище гусара — «Сапог с усами»).
В августе 1991-го Руцкой совершил новые подвиги: стал одним из руководителей обороны Белого дома (правда, профессионалы потом говорили, что эта оборона была организована довольно слабо), вместе с другими сторонниками Ельцина летал в Форос освобождать Горбачева и арестовывать гэкачепистов… За эти подвиги президент присвоил ему звание генерал-майора.
Став высокопоставленным государственным деятелем, генерал, однако, так и не сумел переключиться с армейского, можно даже сказать — солдафонского, образа мышления и действий на гражданский, демократическо-интеллигентный, хотя такая перестройка в нем вроде бы и началась (говорят, в 1989-м, когда умер Андрей Дмитриевич Сахаров, Руцкой так прокомментировал это событие: «Еще один демократ отбросил копыта», — а спустя пару лет говорил об этом выдающемся деятеле совсем по-другому: «Перед Сахаровым я преклоняюсь — это нравственно могучий человек… Мы, афганцы, не забудем, что он — единственный, кто поднял голос против войны, на которую нас послали»). Следуя военной привычке, бывший полковник по-прежнему бросался в бой, не особенно соразмеряя свои силы с силами противника, пытался ошеломить его внезапной атакой, заставить быстро выкинуть белый флаг. Так, осенью 1991 года он почти ввел в Чечено-Ингушетии чрезвычайное положение, не хватило малого. Так что чеченская война чуть было не началась уже тогда. Во время грузино-осетинского конфликта Руцкой звонил Шеварднадзе и грозил, что «поднимет в воздух эскадрильи», будет бомбить грузинские города. Предъявил ультиматум председателю латвийского Верховного Совета Анатолию Горбунову, требуя, чтобы он немедленно освободил бывшего командира рижского ОМОНа Парфенова, хотя тот был задержан в Тюмени при содействии российского МВД. Наконец, генерал взбаламутил, «поставил на уши» и без того неспокойные территории — Крым, Приднестровье…
Однако самое забавное, пожалуй, заключалось в том, что вице-президент, бесконечно далекий от проблем экономики, принялся самоуверенно поучать профессиональных правительственных экономистов, как им следует проводить реформы — совсем не так, как они задумали (и как это утвердил президент и Съезд): сначала, дескать, надо покончить с госмонополией, далее провести «хотя бы выборочную» приватизацию и только после этого — отпустить цены.
Когда же реформы все же пошли не по его сценарию, Руцкой стал их твердым, последовательным противником. Более того, как уже говорилось, — одним из главарей антиреформаторских сил.
По ходу начавшегося многомесячного противостояния, чувствуя настроения сочувствующей ему толпы, генерал все более поворачивал голову назад — в сторону канувшей в небытие советской империи, все чаще призывал вернуться к ней, реанимировать ее.
Так тактический союз с Руцким на выборах 1991 года обернулся для Ельцина крупнейшим стратегическим промахом. Полковник авиации, не приобретший к моменту своего погружения в политику хоть сколько-нибудь твердых демократических, реформаторских убеждений и устремлений, влекомый одними только честолюбивыми порывами, стал тяжелейшей гирей на шее президента.

Олег Мороз

Писатель, журналист. Член Союза писателей Москвы. Занимается политической публицистикой и документалистикой. С 1966-го по 2002 год работал в «Литературной газете». С 2002 года на творческой работе. Автор нескольких сотен газетных и журнальных публикаций, более полутора десятков книг. Среди последних – «Так кто же развалил Союз?», «Так кто же расстрелял парламент?», «1996: как Зюганов не стал президентом», «Почему он выбрал Путина?», «Ельцин. Лебедь. Хасавюрт», «Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина», «Неудавшийся «нацлидер».