Спасители или поверженные боги?
День за днем. События и публикации 4 ноября 1993 года комментирует обозреватель Андрей Жданкин*
4 ноября. Тогда, двадцать лет назад — обычный, почти предпраздничный день. До традиционных «ноябрьских» еще три дня, до Дня народного единства — 12 лет.
Однако день запомнился. 4 ноября 1993 года был торжественно освящен восстановленный собор Казанской иконы Божией Матери — на мой взгляд, взгляд человека, далекого от религии, один из самых красивых соборов Москвы — и не только среди «новоделов». Замечу, что этот собор стал первым из полностью разрушенных в советское время и восстановленных в постсоветский период храмов Москвы.
Немного отвлекусь на очень краткую историю этого собора. Первое упоминание о деревянной Казанской церкви на Никольской относится к 1625 году. В 1634 году храм пострадал от пожара и был восстановлен — уже в камне — на средства первого царя династии Романовых — Михаила Федоровича. Был освящен в 1636 году, в день, когда князь Дмитрий Пожарский торжественно внес икону Казанской Божией Матери в освобожденный Кремль. С тех пор традиция почитания иконы Казанской Богоматери распространилась по России, а сам собор получил особый статус патриаршего. Его настоятель занимал одно из первых мест в ряду московского духовенства. Два раза в год к нему устраивались крестные ходы — 8 июля на день обретения Чудотворной иконы и 22 октября на день освобождения Москвы (4 ноября по новому стилю — А.Ж.).
В советское время, в середине
К счастью, после уничтожения храма остались его обмеры, которые сделал архитектор Петр Барановский, реставрировавший храм в
«Вернувшийся из ссылки в 1936 году Петр Дмитриевич <Барановский> застал собор в процессе уничтожения. Барановскому не разрешили возвратиться на жительство в Москву, а поселили за стокилометровой чертой — в городе Александрове. Каждый день он приезжал в Москву, чтобы с риском для жизни обмерять памятник во время разборки. <…>
Когда в 1980 году П.Д. Барановский передавал мне обмерные кроки, его планы не шли дальше изготовления модели Казанского собора после вычерчивания точных обмерных чертежей. <…> В Обществе (имеется в виду Всероссийское Общество охраны памятников истории и культуры — А.Ж.) была организована комиссия по воссозданию Казанского собора во главе с академиком И.В. Петряновым-Соколовым. Он очень многое сделал, чтобы в 1989 году появилось решение исполкома Московского Совета о воссоздании памятника великой славы, о передаче его после окончания строительства Московской патриархии. Объявили сбор народных пожертвований, для чего напротив входа в ГУМ со стороны Никольской улицы установили временную деревянную часовню, рядом поставили сундук для сбора денег. Образовалась и Община будущего Казанского собора.
Не хочется говорить о плохом, но приходится. С первых дней работы над проектом эта Община постоянно препятствовала его осуществлению. Они стремились затянуть строительство, чтобы не иссяк поток пожертвований, которые использовали на свои нужды. В результате — разломали стены помещения, где я работал над проектом, выжили меня и помогавших мне архитекторов из мастерской, срывали начало строительных работ, писали бесконечные кляузы в разные инстанции, будучи полными невеждами в области строительных и реставрационных работ, выдвигали самые нелепые требования. <…> Только поддержка правительства Москвы помогла сдвинуть это дело с мертвой точки…»
4 ноября на освящении собора присутствовал и Ельцин. Президент сообщил: принято решение о возвращении церкви конфискованных в годы революции святынь — Владимирской иконы Божией Матери и рублевской Троицы. Они будут храниться в специальных саркофагах с необходимыми для сохранности условиями. К счастью, свое обещание Борис Николаевич не сдержал. Академик Янин при содействии тогдашнего министра культуры Мелентьева добился приема у Ельцина и убедил его отказаться от этой затеи. В итоге вышло правительственное постановление, опубликованное в «Российской газете», согласно которому «Троица» была навсегда объявлена принадлежащей Третьяковской галерее. Сегодня обе иконы хранятся в ГТГ. Точнее, в самой галерее висит «Святая Троица» Рублева, а Владимирская икона Божией матери находится в
То ли по иронии судьбы, то ли просто по случайному стечению обстоятельств, 4 ноября две центральные газеты приводят материалы, так или иначе затрагивающие актуальную для всех в те дни тему — возможное появление диктатуры в российском постсоветском обществе. «РГ» публикует интервью, которое Борис Ельцин дал германскому журналу «Штерн». А «Независимая газета» на первой полосе приводит статью политолога Андраника Миграняна «Авторитарный режим в России. Каковы перспективы?»
Из ответов Бориса Николаевича журналисту «Штерна»:
«…- 6. Ваши критики упрекают Вас в диктаторстве. Что могли бы Вы им ответить? Почему был необходим запрет газет и партий?
— Меня упрекают, с одной стороны, в нерешительности, в недостаточной жесткости, а с другой — чуть ли не в зажиме критики и инакомыслия. Зачастую обвинения эти раздаются из одного и того же источника.
Удивляет, что сейчас, когда чрезвычайное положение в Москве отменено и все партии и издания, не запятнавшие себя прямым участием в мятеже, вновь имеют возможность легально действовать, у части общественности за рубежом создалось впечатление о каких-то цензурных мерах и ограничении плюрализма. На самом же деле цензура просуществовала всего один-два дня и была отменена.
Мы не боимся ни критики, ни оппозиции. Более того — не мыслим без этого свободных выборов, с которыми связываем большие надежды. Россия буквально выстрадала понимание того, сколь пагубны могут быть последствия тоталитарной унификации и безальтернативности, отсутствия дискуссий. Лишь бы сила аргументов не подменялась силой оружия!
Демократия не только требует от всех, кто пользуется ее плодами, уважать права других, но и предполагает право государства действенно защищать порядок и законность…»
Статья в «Независимой газете» тоже касается методов правления Ельцина. Только автор статьи в «НГ» — известный политолог Мигранян не ограничивается сиюминутными вопросами и ответами:
«То, что произошло в Москве, начиная с сентябрьского указа президента о роспуске парламента и до запрета ряда оппозиционных партий, организаций и оппозиционной печати, укладывается в теоретическую модель, разрабатываемую мною с 1988 года, основной сутью которой было утверждение, что невозможно осуществить непосредственный переход от тоталитаризма к демократии. <…> В России был необходим и неизбежен авторитарный этап развития в политической сфере на пути к рыночной экономике и демократической политической системе. Ни режим Горбачева, ни режим Ельцина в соответствии с этой моделью не были демократическими; я их называл этапами разложения тоталитарной системы с продолжающимся кризисом управляемости, кризисом легитимности, отсутствием согласия по базисным ценностям среди основных социально-политических сил в обществе. Известный аргентинский политолог Гилермо О’Доннел предложил более удачное название подобного режима, назвав его делегированной демократией.Особенность подобного режима такова, что, как справедливо считает О’Доннел, этот режим может как развиваться в сторону более устойчивой консолидированной демократии, в случае успешного решения стоящих перед страной проблем, так и вползти в авторитаризм при неспособности справиться с этими проблемами…»
Я отыскал статью О’Доннелла — она так и называется «Делегативная демократия». Прочитал. Скажу честно — далось мне это не легко. Но оно того стоило. Удивительно, как человек за несколько десятков лет с такой точность спрогнозировал развитие
«Делегативные демократии основываются на предпосылке, что победа на президентских выборах дает победителю право управлять страной по своему усмотрению, при этом он ограничен лишь обстоятельствами существующих властных отношений и определенным Конституцией сроком пребывания у власти».
Эпоха Ельцина кончилась 13 лет назад. А слова актуальны как никогда. Ничего или никого не напоминает? И дальше:
«Президент рассматривается как воплощение нации, главный хранитель и знаток ее интересов. Политика его правительства может слабо напоминать его предвыборные обещания — разве президенту не переданы и полномочия управлять по своему разумению? Предполагается, что эта фигура отечески заботится о всей нации, а политической базой президента должно быть движение, которое преодолевает фракционность и мирит политические партии.
Как правило, в странах делегативной демократии кандидат в президенты заверяет, что он выше политических партий и групповых интересов. Разве может быть иначе для того, кто воплощает собой всю нацию?»…
С этих позиций, считает О’Доннелл, традиционные государственные, общественные и политические институты, такие, как, например, суды, законодательная власть — лишь помеха, нагрузка к преимуществам, которые статус демократически избранного президента дает на внутренней и международной арене. Подотчетность таким институтам представляется препятствием к полноте осуществления власти, делегированной «отцу нации»:
«Лидер должен исцелять нацию, объединяя ее разрозненные части в гармоническое целое. Поскольку плоть политики недужна, а раздающиеся голоса лишь свидетельствуют об этом недуге, делегирование предусматривает право (и обязанность) давать горькие лекарства, которые восстановят здоровье нации. С этой точки зрения, только голова тела все знает: президент и самые доверенные его советники — альфа и омега политики…»
Есть, конечно, у описываемых аргентинским политологом демократий и положительные стороны. Например, возможность принятия быстрых политических решений. Однако, в этой заманчивой стремительности таится большая вероятность ошибок. Никто в этом случае не гарантирован от рискованных методов проведения таких решений в жизнь. А если вспомнить, что вся ответственность сконцентрирована на президенте, то не удивительны и резкие колебания его популярности.
От роли посланных Богом спасителей к положению поверженных богов.
Андрей Жданкин
