«Не считайте меня сумасшедшим…»
События и публикации 5 октября 1992 года
комментирует обозреватель Игорь Корольков*
В этот день двадцать лет назад на последней полосе «Известия» опубликовали заметку своего минского корреспондента Николая Матуковского «Герой Брестской крепости бросился под поезд». Заметка настолько маленькая, что приведу ее полностью.
«Как сообщила «Народная газета», произошло из ряда вон выходящее событие. Под поезд бросился герой Брестской крепости Тимерен Зинатов. Приехав в Брест в очередной раз из родного Усть-Кута, он долго бродил по улицам города, по пустующей легендарной цитадели, которую когда-то защищал. После этого старик бросился под поезд.
В предсмертном письме он написал такие строчки: «Если бы тогда умер от ран, я бы знал – погиб за Родину. А вот теперь – от собачьей жизни. Пусть так и напишут на могиле… Не считайте меня сумасшедшим».
В Интернете нашел более подробные сведения о Тимерене Зинатове. Служил курсантом пулеметной школы. Был ранен, попал в плен, бежал. Снова воевал. За участие в обороне Брестской крепости награжден орденом Отечественной войны второй степени. Жил в Усть-Куте Иркутской области. В отличие от многих ветеранов, никогда не просил помочь ему с покупкой автомобиля, телевизора, холодильника. Когда его семья втайне от Тимерена записала его на дефицитную мебель, старик устроил скандал. «Я Родину защищал, а не привилегии!» – говорил он.
Вместе с предсмертным письмом в кармане у ветерана нашли деньги, которые он привез для собственных похорон – Зинатов завещал похоронить его в Бресте. Расходы с похоронами местные власти взяли на себя и провели их по статье «текущее содержание объектов благоустройства».
Тимерен Зинатов утверждал, что именно он накорябал на стене одного из подвалов надпись, которая стала потом символом мужества и стойкости защитников Брестской крепости: «Умираю, но не сдаюсь. Прощай Родина! 22/Vll-41 года». Подтвердить это было некому. Единственное, что свидетельствовало в пользу ветерана, так это его поведение: совершенно бескорыстное. Он никогда не бил себя в грудь, не доказывал, что герой, о том, что с ним происходило в крепости, рассказывал бесхитростно, просто, без ложного пафоса, так, как это присуще только тем, кто хлебнул горя полной мерой.
Сообщение о трагической смерти ветерана мгновенно подхватили коммунистические и национал-патриотические СМИ. Дескать, вот она ельцинско-гайдаровская реформа!
Спекуляция – неотъемлемая составляющая и тех, и других. Они всегда с одинаковым цинизмом и подвиг, и трагедию использовали в пропагандистских целях. Как одно из доказательств преимущества коммунистической системы – их утверждение, будто в СССР ветераны были окружены теплом и заботой. Это неправда. Теплом и заботой ветеранов окружали 9 мая. В остальное время они оставались наедине с проблемами – низкой пенсией, плохим обслуживанием в поликлиниках, никудышним жильем…
Именно в советское время ходил скверный анекдот. В Москве открыли магазин для ветеранов Отечественной войны, в котором есть абсолютно все. Для ветеранов Отечественной войны 1812 года.
Я еще застал время, когда в городах и поселках на тележках, сколоченных из досок и поставленных на подшипники, двигались, отталкиваясь руками, безногие защитники Отечества. Они просили милостыню. Потом они как-то враз исчезли: одни умерли, а других просто убрали с улиц, чтобы те своим видом не оскорбляли страну-победительницу. Одним из таких «приютов» ветеранов стал остров Валаам. Вот цитата из заметки, размещенной на сайте Центра политических и социальных исследований Республики Карелия.
«…есть категория фронтовиков, несправедливо забытых, вычеркнутых из списков завоевателей великой Победы. Это обитатели домов-интернатов для инвалидов и престарелых, куда с конца сороковых годов прошлого столетия свезли с улиц городов, поселков и сёл неприкаянных безруких, безногих, слепых участников войны, просящих милостыню или жалобно играющих на гармошке на базарах и вокзалах. Как свидетельствуют данные правоохранительных органов тех времен, во втором полугодии 1951 года в городах задержано 107 766 нищих, в 1952 году – 156 817 человек, а в 1953 году – 182 342 человека. Среди задержанных инвалиды войны и труда составляют 70 процентов. По мнению представителей советской власти, подобное явление позорило страну-победительницу. Было решено искоренить нищенство, определив попрошаек в дома инвалидов и престарелых, убежать из которых они не смогли бы, для этого учреждения преобразовывались в дома закрытого типа с особым режимом.
В 1950 году по указу Верховного совета Карело-Финской ССР такое учреждение образовали и на Валааме, в бывших монастырских зданиях разместили дом инвалидов войны и труда. Они попадали сюда по разным причинам. Кто-то добивался этого сам, не желая быть обузой для родственников, от других отказались близкие люди, третьи не смогли приспособиться к мирным условиям. Те, кто в состоянии трудиться, работали, а, получив заработную плату или фронтовую пенсию, пропивали ее в одночасье, заливая алкоголем одиночество и тоску. А еще ходили на костылях и ездили на своём инвалидном транспорте – колясках, каталках, передвигавшихся с помощью, так называемых, «утюжков», специальных приспособлений на руках, за шесть километров от поселка к причалу, когда туда приплывали пароходы из Сортавалы, чтоб увидеть нарядных и веселых людей, посмотреть на настоящую жизнь. Некоторые же вообще никогда не покидали своих мест. Они постоянно лежали в корзинах – это инвалиды без рук и ног.
«Показать же богадельню эту туристам во всей ее «красе» было тогда совершенно невозможно. Категорически воспрещалось не только водить туда группы, но даже и указывать дорогу. За это строжайше карали изгнанием с работы и даже разборками в КГБ. И все-таки кто-то прорывался и все равно ходил туда. Но, разумеется, поодиночке или группочками по три-четыре человека. Надо было видеть потом опрокинутые лица этих людей, их шок от увиденного. Особенно страшно было встретить женщин в возрасте, потерявших мужей на фронте, да еще получивших не похоронку, а извещение «пропал без вести». Ведь некоторые из них свершали самые настоящие паломничества по таким заведениям. Пытаясь отыскать своих мужей, сыновей, братьев», – писал в книге «Валаамская тетрадь» экскурсовод Евгений Кузнецов. Сколько их было на острове, сегодня не может сказать никто. Нет данных. Предполагают, что не меньше тысячи».
Это не единственное свидетельство того, как на самом деле государство относилось к защитникам отечества. Не к той части, которую определили для плакатов, парадов и праздничных телевизионных программ, а для той массы, которая выжила и по всем гуманитарным законам требовала к себе внимания не в виде открытки раз в году, а в виде финансовых затрат – на пенсии, на квартиры, на лечение…
Есть избитая фраза, которую у нас любят повторять: война не закончена, пока не похоронен последний солдат. Я служил недалеко от Москвы, в Калужской области, под Козельском. Часть была режимная, и нам не позволялось выходить за КПП. Но вот что рассказывали сверхсрочники (потом – прапорщики), любители поохотиться. В лесу они часто наталкивались на окопы, в которых лежали останки наших бойцов. Истлевшие, они лежали так, как их застала смерть, с оружием в руках. Не преданные земле, забытые, видимо, считавшиеся пропавшими без вести. Не знаю, похоронили ли их. Минувшим летом по дороге на ракетную площадку, на которой служил, останавливался у совершенно свежего захоронения. Добровольцы, не уполномоченные государством, нашли несколько сот бойцов и похоронили их. На каждом холмике – каска. Ржавая, иногда пробитая.
Это я все о том, что, дескать, прежде берегли память о павших и живых, а теперь вот выжившие кончают жизнь самоубийством.
Не стану доказывать, что жизнь в период катаклизмов и реформ – большое удовольствие. Это нарушение привычного, устоявшегося. Люди вообще тяжело переносят перемены, а тем более – такие, какие свалились на них в конце жизни. Видимо, не вынес их и бывший пулеметчик Зинатов. Но драматизм ситуации в том и состоит, что и Зинатов, и миллионы других защитили государство-монстра, которое по несчастью оказалось нашим Отечеством. Эту коллизию очень хорошо передает афоризм: когда государству от нас что-нибудь нужно, оно называет себя Родиной. В 20-30-е государство отнимало хлеб, морило голодом, сажало и расстреливало. Таким образом оно перевоспитывало народ. Когда же грянула война, это государство назвало всех братьями и сестрами и кликнуло: Родина в опасности! И недоперевоспитанный, неправильный народ защитил его, государство, в основе которого лежало пренебрежение к человеку. Рано или поздно такая система должна была рухнуть.
Загляните в Интернет. На вас обрушится поток информации о том, как в нашей стране относятся к ветеранам. Вы прочитаете, что они все еще живут в халупах, без воды, без света, у них отнимают льготы, их не хотят лечить… Это при том, что уходят последние батальоны… Это при том, что тратятся колоссальные деньги на проекты, без которых Россия пока вполне могла бы обойтись.
На полках книжных магазинов России в серии «ЖЗЛ» появилась любопытная книга о легендарном советском разведчике Киме Филби. Ее автор – Николай Долгополов. Больше всего меня поразили не подробности шпионской работы агента, рассказанные в книге, а его жизнь в России. Точнее, как он, вышколенный английский джентльмен, ее воспринимал, оказавшись в Москве после бегства из Великобритании. Судя по всему, англичанин испытал шок от того, что увидел. Он рисковал жизнью ради справедливого общества, которое, как ему казалось, строили в Советском Союзе, а увидел совсем иное… И потому несколько лет беспробудно пил. Он был потрясен бедностью людей. Не мог понять, почему народ, победивший фашизм, живет, по сути, в нищете.
Ту же драму в Советском Союзе пережил и соратник Филби по разведывательной работе в составе «кембриджской пятерки» Гай Берджес. Он умер в Москве, когда ему был всего 51 год.
Автор книги приводит потрясающий по своему разоблачительному смыслу эпизод. Слова Филби пересказала автору книги бывшая жена разведчика Руфина Ивановна. «Берджес хотел видеть меня перед смертью, – рассказывал жене великий Ким, – хотел сказать мне что-то очень важное. А ему сообщили, что меня нет в Москве. Почему они так жестоки?» На самом деле Филби был в Москве и хотел проститься с товарищем. Но ему просьбу соратника не передали.
Игорь Корольков
Работал в «Комсомольской правде», «Известиях», «Российской газете» (1991 год), «Московских новостях». Специализировался на журналистских расследованиях. Лауреат премии Союза журналистов России и Академии свободной прессы.
