Ельцин Центр

 

День за днем. События и публикации 17 апреля 1992 года

комментирует обозреватель Аркадий Дубнов*

 

Читая газеты 20-летней давности, иногда испытываешь шок, вспоминая, – а то и, скажу честно, – порой обнаруживая, какого рода потрясения, – политические, военные, бытовые, социальные, психологические, – переживали мы тогда.

 

Обычный номер «Известий» от 17 апреля 1992 года. Читаю заголовки:

 

«Оппозиция блокировала Дом правительства»,

«Когда решается судьба демократии, оппозиция означает одно – реакцию»,

«Расстрачивая интеллектуальный потенциал, мы лишаем страну будущего»,

«Решается судьба Каспийской флотилии»,

«Стрельба в Молдове не стихает».

 

В Москве идет Съезд народных депутатов РСФСР. Шапка «Известий» гласит: «Волею съезда российская земля по-прежнему не имеет хозяина». Но текст шапочной статьи, скорее, о том, что на Съезде народных депутатов спорят о названии страны. Раз остались еще Советы, значит Россия – советская, говорят одни. Другие считают, что раз 95 процентов промышленности под государственным контролем, то государство остается социалистическим, значит, по-прежнему – РСФСР. Другие настаивают на коротком имени «Россия». За это голосуют 871 депутат. Наконец, выясняется, что делегаты от национальных республик выразили протест против решения съезда, апеллируя к тому, что был заключен Федеративный договор, ставший составной частью конституции России, то должна быть «Российская Федерация, Россия», на чем с самого начала настаивал президент Ельцин. Повторное рассмотрение вопроса перенесено на следующий день работы съезда.

 

Сегодня мы знаем, что это решение было, в конце концов, принято. «Советские» и «социалистические» анахронизмы не прошли. Впрочем, если бы и прошли тогда, то позже все равно были бы отменены. Спустя год с небольшим была принята новая конституция России, в которой «советскости» и «социалистичности» все равно бы места не нашлось…

 

А вот комментарий в том же номере известного экономического обозревателя тех дней Михаила Бергера (сегодня – медиамагната) «Декларация как способ преодоления кризиса». Он пишет, пожалуй, о главном итоге съезда, принятии декларации о поддержке экономической реформы, по его словам, «снявшей с повестки дня вопрос об отставке правительства».

 

«Егор Гайдар расценил как проявление мудрости и ответственноти законодателей. По его мнению, записанное в декларации положение о том, что Съезд поручает правительству разработать перечень мер по поэтапному выполнению постановления о ходе экономической реформы с учетом реально складывающихся экономических условий, дает кабинету свободу маневра», утверждает автор. Он приводит слова Гайдара о том, что «Декларации принимались нынешним составом народных депутатов только три раза. Первая провозглашала независимость России, вторая была о правах и свободах человека и третья – о поддержке экономической реформы». Михаил Бергер стремится показать, что принятие декларации – значительная победа правительства Гайдара и поддерживающего его президента Ельцина. В доказательство этого он напоминает, что принятая прежде «декларация о суверенитете изменила всю государственную политику России и стала точкой отсчета для всех последующих решений и поводом для ревизии многих предыдущих».

 

Однако, «Известия» тех лет, где главный редактор такой выдающийся профессионал, как Игорь Голембиовский, не могут позволить себе стать примитивной «агиткой», такой газета уже не была и в позднесоветские годы. Поэтому в газете 20-летней давности мы видим прообраз рубрики, под которую сегодня серьезные газеты отводят целые полосы, «Мнения».

 

Эмоциональный текст кандидата философских наук Светланы Клишиной: «Когда решается судьба демократии, оппозиция означает одно – реакцию».

 

Жестко. Звучит не иначе, как – «кто не с нами, тот против нас!». Клишина взывает к российской интеллигенции, утрата поддержки которой гайдаровским правительством реформаторов воспринимается крахом всех надежд покончить не просто с социалистической экономикой, с равенством в нищете и прозябании, но со всей коммунистической идеологией, диктатом партии и своеволием кремлевских старцев, которое еще ох, как свежо в памяти в 92-м!

«И всех отчаявшихся и критикующих я могу понять, но не интеллигенцию. Потому что она получила главное: свободу духа – необходимое условие профессиональной работы. Неужели мы забыли, как тайком читали книги, боясь доноса, слушали «голоса», как мечтали о гласности, политической свободе и свободной от политики экономике, хвалили западную демократию и их систему парламентаризма, издевались над убогостью наших идеологических клише и тосковали при виде вездесущих лозунгов, которые настигали нас даже в лесу?».

Сегодня, когда мы уже прошли и испытали много, радости и разочарования, эйфорию и фрустрацию, можно снисходительно отнестись к эмоциям кандидата философских наук, наверняка, изнемогавшей от необходимости постоянно цитировать классиков марксизма-ленинизма в своих штудиях, лекциях и выступлениях. В таких случаях я всегда вспоминаю доцента Свердловского университета Геннадия Бурбулиса, специалиста по диалектическому материализму, которого в этом качестве я встретил впервые году в 89-м во время какой-то перестроечной тусовки в популярном тогда у либеральной московской публики Доме культуры МАИ. Помню, как брал у него интервью для прогрессивной латвийской газеты «Советская молодежь». Лексика Бурбулиса тогда представляла особую смесь стиля позднесоветского лектора общества «Знание» с претенциозностью выражений идеолога новорусского рыночного уклада. Это было занятное зрелище.

 

Но мало что указывало в те дни в его облике на будущего госсекретаря новой России, человека, сыгравшего выдающуюся роль в подписании Беловежских соглашений в декабре 1991 года и в организации команды молодых реформаторов, ставших костяком гайдаровского правительства.

 

Что касается обращения Светланы Клишиной к интеллигенции, то она сказала свое слово в поддержку команды Ельцина-Гайдара спустя год с лишним, в драматические дни начала октября 1993 года. Тогда тысячи москвичей по призыву Егора Гайдара вышли ночью к Моссовету, к другим важным объектам столицы, чтобы живым щитом защитить власть от красно-коричневой угрозы.

 

Публикуют «Известия» 17 апреля и другое мнение, сотрудника НИИ Льва Царевского. Оно призвано показать отношение к гайдаровским реформам значительной части технической интеллигенции, занятой в военно-промышленном комплексе.

«Мы – за сокращение оборонного комплекса, но не путем его бездумного разрушения, а благодаря переориентации… у сотен тысяч инженеров нет работы, простаивает дорогое оборудование... Сегодня наше правительство – то, за которое мы так активно боролись, уничтожает нас экономически. Такого уровня унижения и нищеты техническая интеллигенция, пожалуй, не знала никогда. Даже во времена большевиков, к которым трудно испытывать симпатии», пишет автор.

Я не знаю, как обстояло дело «во времена большевиков», но представляю ситуацию, о которой пишет Царевский, по 1970–80 годам прошлого века. Хорошо понимаю его тогдашнюю горечь, но справедливости ради, должен заметить, что было разное… Окончив МЭИ в 1974-м, я до 1990 года работал в НИИ Автоматизации черной металлургии, а затем во ВНИИ Атомного машиностроения. Разрабатывал и внедрял системы автоматизации прокатных станов на Новолипецком металлургическом заводе, системы автоматики на Калининской, Курской, Хмельницкой АЭС. Все это было реальной работой в реальном секторе. Но приходилось участвовать и в некоторых закрытых, абсолютно виртуальных проектах – по созданию так называемых мобильных ядерных энергетических установок. Должен сказать, что большего растранжиривания государственных средств трудно было представить. Солидная часть технической интеллигенции при поддержке прикормленных министерских чиновников просто морочила голову вышестоящему начальству, обещая достичь невиданных технологических прорывов, прекрасно понимая, что это блеф…

 

В конце 1990-го, спустя четыре года после Чернобыльской катастрофы, я ушел из «этого бизнеса», как сейчас принято говорить…

 

Читая газету за 17 апреля, видишь, как проходил «цивилизованный развод» на постсоветском пространстве. В этот день «в Молдову для продолжения четырехсторонних переговоров об урегулировании конфликта в Приднестровье снова съехались министры иностранных дел России, Румынии и Украины», пишут «Известия». В те дни шли бои под Тирасполем, уже сообщалось о нескольких десятках погибших с обеих сторон, приднестровцев и молдаван. Однако горячая фаза конфликта была еще впереди, только 21 июля президенты России и Молдовы Борис Ельцин и Мирча Снегур в присутствии лидера Приднестровья Игоря Смирнова подписали соглашение «О принципах урегулирования вооружённого конфликта в Приднестровском регионе Республики Молдовы». Жертвами столкновений с обеих сторон, по различным данным, оказались более тысячи человек, почти половина из них – мирные жители. После июля 1992-го конфликт перешел в мирную фазу.

 

Беспрецедентные по массовости и продолжительности митинги проходили в столице Таджикистана. Страна находилась на пороге гражданской войны… Об этом тоже сообщают в тот день «Известия».

 

Однако, дыхание истории, которая продолжается еще и сегодня, если говорить высоким слогом, мы обнаружим в двух больших материалах газеты, которые вынесены на первую полосу.

 

«Кабул еще не пал, но власть сменилась. Сведения о судьбе Наджибуллы противоречивы», – гласит заголовок первой статьи. 16 апреля 1992 года афганские моджахеды свергли режим последнего прокоммунистического лидера Афганистана, после чего страна вступила в долгий период кровавых междоусобиц различных исламских партий и полевых командиров. Через пару лет на афганской сцене появились никому не известные доселе талибы (студенты), выпестованные межведомственной разведкой Пакистана. Измученные нескончаемой гражданской войной, афганцы окажут им поддержку и 27 сентября 1996 года движение «Талибан» захватит власть в Кабуле. А Мохаммад Наджибулла, скрывавшийся во времена правления моджахедов в миссии ООН в Кабуле, будет подвергнут талибами мученическим пыткам (некоторые источники утверждают, что активное участие в пытках принимали офицеры пакистанской разведки) и повешен на одной из кабульских площадей.

 

Но 16 апреля 1992-го до этого было еще далеко. В тот день Наджибулла вместе со своим братом пытался вылететь из Кабула на самолете ООН в Дели. Однако на аэродроме ему воспрепятствовали сделать это моджахеды, а также предавшие его ополченцы узбекского генерала Дустума, незадолго до этого переброшенные из Мазари-Шарифа в Кабул для защиты Наджибуллы. Ему пришлось укрыться в здании миссии ООН с помощью спецпредставителя генсека ООН в Афганистане Бенона Севана. Корреспонденты РИА Новости и «Известий» Андрей Правов и Владимир Снегирев сообщают: «жена Наджибуллы и две дочери уже прибыли в Дели к своему родственнику, бывшему афганскому послу в Индии, которого новые правители Кабула уже сместили с этого поста».

 

«Наджибулла фактически согласился передать полномочия четырем высшим генералам, которые перешли на сторону оппозиционных сил Ахмад Шаха Масуда», – пишут «Известия». Масуд, как потом станет известно, пытался избежать кровопролития в Кабуле, поэтому его силы не спешили входить в столицу. Гораздо агрессивнее вел себя другой лидер моджахедов Гульбеддин Хекматиар. В последующие за этим годы война между ними унесла тысячи жизни афганцев, а Кабул подвергся таким чудовищным разрушениям, с которыми не идет в сравнение ничто ранее там происходившее, в том числе, в годы советской военной интервенции.

 

Падение режима Наджибуллы 20 лет назад, оказалось звеном в цепи событий, превративших Афганистан в головную боль для мирового сообщества. Пророческими оказались слова Наджибуллы, сказанные им в одном из последних интервью «Нью-Йорк таймс», которые цитируют «Известия»: «Если фундаментализм возобладает в Афганистане, то война будет продолжаться долгие годы, а страна превратится в центр мировой контрабанды наркотиков и терроризма».

 

---