Когда у демократии в России случился «спазм»
День за днем. События и публикации 17 ноября 1993 года комментирует обозреватель Аркадий Дубнов*
В середине ноября 1993 года стало известно, что Борис Ельцин дезавуировал данное им нескольким месяцами ранее обещание провести одновременно досрочные президентские и парламентские выборы. Страна готовилась уже только к парламентским выборам, первым в постсоветской России, 12 декабря предстояло избрать Государственную Думу. Одновременно с этим предстояло провести референдум по принятию новой российской Конституции.
Отказ Ельцина переизбираться досрочно вкупе с дискуссией по проекту Конституции породил жаркие споры относительно пути, по которому Ельцин намерен развивать политическую систему России.
Главный редактор «Независимой газеты» Виталий Третьяков, имевший в те годы все возможности удовлетворить свои амбиции в качестве публичного комментатора российской политики, дал своей авторской колонке в «НГ» от 17 ноября
«Президент не Гамлет»
Он — флейта, и аппарат знает, как на ней играть»
«Непредсказуемость действий нынешнего президента России уже вошла в поговорку, пишет Третьяков, — и многие видят в этом его сильную сторону как политика: неожиданные ходы сбивают оппонента (или противника) с толку, позволяют держать инициативу в своих руках и в конечном итоге обеспечивают победу.Вообще говоря, мировая политика ценит сегодня предсказуемых государственных лидеров, но в период национальной смуты и нестабильности, может быть, непредсказуемость и хороша, полезна и эффективна. Однако опыт нашей политической жизни, на мой взгляд, скорее доказывает предсказуемость Бориса Ельцина, даже более того — запрограммированность его действий, направленное движение к цели.
Говорят, Ельцин не понимает, какую Конституцию разработали для России, это окружение «делает царя», а демократически настроенный претендент в «конституционные монархи» сопротивляется. Нет, не получается такой вывод.
Вот цитата из ответов Бориса Ельцина па вопросы газеты «Известия» (16.11.93): «Не буду отрицать, полномочия президента в проекте действительно значительные, а как бы вы хотели? В стране, привыкшей к царям или вождям; в стране, где не сложились четкие группы интересов, не определены их носители, где только-только зарождаются нормальные партии; в стране, где чрезвычайно слаба исполнительская дисциплина, где вовсю гуляет правовой нигилизм, — в такой стране делать ставку только или главным образом на парламент? Да через полгода, если не раньше, люди потребуют диктатора. Такой диктатор быстро найдется, уверяю вас. И, возможно, в том же парламенте».
В колонке Третьякова многое интересно и необычно.
И,
Как вспоминал Егор Гайдар за два года до смерти, в
«…до осени 1993 года Борис Николаевич напоминал рыцаря без страха и упрека, но это был один человек, а после 1993-го уже другой…, был какой-то надрыв. И нравственный, и моральный, и физический».— Этот надрыв случился после путча? — спрашивает Кох.
— Да, думаю, после событий 3—4 октября 1993 года, отвечает Гайдар. — Понимаешь, приближенные чиновники и аппарат, они ему морочили голову. У него было ощущение безумной усталости, и на этом начали играть в стиле «Ну что вы беспокоитесь, не царское это дело! Сейчас придет такой то, например Сосковец, и все разрулит. Было бы что-то важное. А мы с вами пока поработаем с документами…».
Гайдар вслед за Третьяковым, говорит о самой знаменитой черте ельцинского характера:
— «Знаешь, Ельцина ведь недаром называют непредсказуемым. Например, все были убеждены, что он никогда не сдаст Коржакова. Даже Борис Абрамович был убежден в этом. Я собственными ушами слышал, как за полгода до снятия Коржакова, Барсукова и Сосковца он говорил, что даже если Коржаков расстреляет 100 человек у Кремлевской стены, то и тогда Ельцин его не снимет».
Виталий Третьяков же продолжает препарировать слова Ельцина (точнее, его спичрайтера, — интервью «Известиям» слишком тщательно прописано, чтобы быть наговоренным вслух… — А.Д.):
«Все осознанно, все целенаправленно. Правда, неверие в эффективность принципа разделения властей здесь становится догмой, а стереотип восприятия России как оплота царистской или вождистской (то есть недемократической) тенденции — аксиомой. И соответственно все «сдержки и противовесы» формируются так, чтобы подтвердить аксиоматичность «аксиомы», ибо диктатура парламента — это реально, а диктатура вождя — нереально. Почему нереально? Ответа нет».
Рассуждая о политических приемах, применяемых Ельциным, одновременно осуждая и восхищаясь ими, Третьяков приходит к выводу, что они «делают из Бориса Ельцина действительно одного из крупнейших политиков XX века (в России уж точно). Но именно политика — в смысле человека, стремящегося завоевать власть (см. блестящее восхождение к кремлевским высотам от осеннего унижения 1987 года) и удержать ее. Не получается с другим, считает Третьяков — с умением через власть решать или по крайней мере «снимать» стоящие перед обществом и государством конкретные проблемы. Здесь ни один прогноз не сбылся, ни одна затея не доведена до конца, ни одна реформа не получилась. Что то, естественным образом, совпадало с прогрессивной и объективной реформаторской тенденцией,
Хорошо это или плохо? Конечно, плохо, но это — есть. С этим мы будем жить ближайшие годы. Люди жили и в худшие времена, поэтому важно не падать духом, а жить своей политической жизнью, пытаясь обыграть абсолютную власть на ее же поле, в рамках тех правил, которые хоть и меняются почти каждый день, но
Отдадим должное Виталию Третьякову, в своих лучших статьях ему удавалось сформулировать самый нервный контрапункт времени: «не падать духом…». Сегодня подобный совет, казалось, был бы еще более актуален, но сомневаюсь, что Третьяков готов его озвучить. Да и вряд ли он у него найдется. Кроме того, сомневаюсь, — что его готовы слушать, ныне другие оракулы…
Другое дело, что нынешнюю «абсолютную власть» «обыграть на ее же поле» несравнимо труднее, если это вообще возможно.
Вернусь еще раз к «Революции Гайдара». Рассуждая в послесловии к книге о выводах и уроках, сделанных из цикла интервью с министрами первого ельцинского правительства, Кох и Авен называют Ельцина «противоречивой и очень интересной исторической фигурой», признают, что «в 1992 году именно Ельцин провел колоссальные экономические реформы, и именно он развил линию на гласность, которую начал Горбачев. Новое позиционирование России в мире — это тоже Ельцин. Он остается противоречивой фигурой, но как мне кажется, в историю он, безусловно, войдет с положительным знаком».
Помощник президента США Билла Клинтона по России и странам СНГ, Строуб Тэлботт в своей книге «Билл и Борис» (Москва, «Городец», 2003) так описывает события ноября
«Видя, что старые враги перегруппируются, и, считая себя единственным лидером, который способен им противостоять, Ельцин отступился от клятвы провести президентские выборы в июне 1994 года, которую он дал всего шестью неделями ранее. Он объявил, что останется на посту до 1996 года, отслужив полный срок, предусмотренный его недавно предложенной, однако пока не принятой конституцией.Этот ход Ельцина, объявленный 6 ноября, вновь заставил переживать весь Белый дом, особенно политических советников президента и его консультантов по СМИ. На следующий день Клинтону предстояло выступать в программе Эн-би-си «Встреча с прессой», где ему наверняка зададут прежний вопрос: точно ли Ельцин демократ? Действительно ли, поддерживая его, мы поддерживаем демократию? Джордж Стефанопулос настойчиво советовал Клинтону «держать дистанцию» между собой и президентом России, «который вдруг может обернуться фашистом».
— Да ладно вам, резко ответил Клинтон. — Кончайте уже. Мы насовсем впряглись. Ельцин держится и надо держаться вместе с ним.
В эфире Клинтон сказал:
«До тех пока, Ельцин выступает за демократию, права человека и реформы, мне кажется, Соединенные Штаты должны его поддерживать. Он ведет себя мужественно и последовательно… Борис Ельцин по-настоящему понял одну вещь: он не должен быть единственным источником легитимной демократической власти в России, это неправильно…».
Забавным в этих воспоминаниях выглядит следующий эпизод, там где Тэлботт описывает разговор на троих, — к Биллу присоединилась Хилари Клинтон, тогда еще просто первая леди, которая, как замечает автор, «заработала себе противоречивую известность в вопросах здравоохранения, но во внешней политике держалась на заднем плане».
— Послушать этот народ, так они твердят одно: сбрось Россию со счетов. Она тонет. Отойди в сторону, а то нас тоже засосет, — рассуждал Клинтон.
— Но прежде, чем отступаться от России, вставила Хилари, — стоит взглянуть на Тайвань или Южную Корею. Эти страны тоже мучительно переходили к демократии. — После долгих лет диктатуры демократия наступает рывками и спазмами. По сравнению с Азией, у России все получается вовсе не плохо. Просто нужно дать им время.
Когда спустя 15 лет Хилари Клинтон стала госсекретарем США, то есть вышла на передний план во внешней политике, ее оценки России были уже существенно иными. Очевидно, она как раз оказалась в Госдепе в момент, когда российская демократия переживала очередной «спазм»…
Аркадий Дубнов
