Ельцин Центр

Хасбулатов открывает «сезон охоты» на Черномырдина

День за днем. События и публикации 4 февраля 1993 года комментирует обозреватель Олег Мороз

День за днем. События и публикации 4 февраля 1993 года комментирует обозреватель Олег Мороз*

Можно ли считать премьера реформатором?

Начало февраля 1993 года. Вот уже более месяца просвещенная российская публика, хотя бы мало—мальски интересующаяся общественной жизнью, теряется в догадках, относится ли новый премьер Виктор Черномырдин к когорте реформаторов или наоборот.

Признаков того и другого примерно поровну. С одной стороны, его выдвинул Ельцин, с другой — за него дружно проголосовал антиельцинский Съезд. С одной стороны, премьер сразу же заявил, что он за рынок, с другой — что «против лавочников». С одной стороны, подмахнул антирыночное постановление о регулировании цен, с другой — быстро его отменил…

Но где-то в двадцатых числах января появились несравненно более веские, чем собственные действия и слова премьера, свидетельства, что Черномырдин все-таки больше тяготеет к лагерю реформаторов, чем антиреформаторов: об этом убедительно говорило то, что сезон критики его правительства открыл спикер ВС Хасбулатов.

Конечно, критиковать никого не возбраняется. Это ведь когда еще было сказано, что у нас нет зон, закрытых для нее. Обращали на себя внимание некоторые обстоятельства этой критики. Во-первых, — уже упомянутый небольшой срок с момента избрания нового премьера. Во-вторых, — безапелляционное взваливание на него ответственности за хроническую и, в общем то, безнадежную проблему… борьбы с растущей преступностью (именно с ней была связана критика). И, в-третьих, — неадекватная угроза «убрать» правительство в случае, если оно эту явно непосильную для него проблему быстро не решит.

Разумеется, неадекватность здесь еще не достигала уровня «червяков», «дилетантов», «растерявшихся ребят» и прочих лестных выражений, которые неостановимо летели из уст плехановского профессора в адрес правительства Гайдара, но тоже, доложу я вам…

К этому моменту Хасбулатов явно оставил надежду увидеть в Черномырдине своего зама по работе с правительством и надежного соратника по антиельцинскому блоку. Выразительнее всего об этом свидетельствовало само время, выбранное для разносных атак на высший орган исполнительной власти, — напряженное время политической борьбы, предшествовавшей апрельскому референдуму (на референдуме, намеченном на 11 апреля, предполагалось выяснить, кого все-таки поддерживает народ — Ельцина или его противников). С тактической точки зрения, гораздо выгоднее было бы, если уж не удается сделать нового премьера своим горячим сторонником, попытаться хотя бы нейтрализовать его. Когда же и на это надежды нет, когда все ясно, — тут уж можно идти до конца…

Премьер выезжает «в свет»

В начале февраля Черномырдин посетил Всемирный экономический форум в Давосе и тут, естественно, предстал еще большим реформатором-рыночником. Он заявил, что «хотел бы развеять атмосферу недоверия, которая складывается на Западе вокруг нового кабинета России», и заверил участников форума, что реформы в России будут продолжаться во что бы то ни стало. По его словам, он «не только за реформы, но и за их углубление и расширение». «Однако, — сказал российский премьер, — мы не будем слепо копировать чей-то опыт — американский, английский, немецкий, японский… У нас есть свой — российский путь».

Как известно, глубокомысленные ссылки на некий особый, таинственный «российский путь» — это фирменное блюдо наших «патриотов»-антирыночников. То, что Черномырдин использовал здесь эту навязшую в зубах формулу, разумеется, просто свидетельствовало о его не слишком большой осторожности в подборе слов. Многие наши деятели считают обязательным при публичных выступлениях за рубежом продекларировать что-то подобное: дескать, мы не какие-то там эпигоны-подражатели, «у советских собственная гордость».

На конкретный вопрос, готово ли его правительство признать факт банкротства многих российских предприятий, Черномырдин ответил утвердительно.

В действительности закон о банкротстве — один из основных рыночных законов, — принятый с большим опозданием, достаточно ощутимо заработал в России лишь в 1996–1997 годах, и такая задержка также обернулась немалым уроном для еще только формировавшейся рыночной экономики.

Как бы то ни было, газетные заголовки тех дней бодро констатировали: «Виктор Черномырдин вернулся из Швейцарии приверженцем гайдаровского курса», «Черномырдин покинул Швейцарию достойным преемником Гайдара». В действительности, конечно, российский премьер покидал Давос не большим «гайдаровцем», чем приехал туда, но почувствовать, чего ждет от него цивилизованный мир, — это он наверняка почувствовал. И мгновенно откликнулся на это ожидание. Такого рода «поведенческие программы» вообще составляли его суть.

Медленным шагом, робким зигзагом…

Сказать, что Черномырдин последовательно, шаг за шагом преследовал цель финансовой стабилизации, главной при Гайдаре, было бы большим преувеличением. Этот путь изобиловал зигзагами, остановками, движением вспять. Так, нередко, говоря о бюджетном кредитовании, он несколько видоизменял формулировку, поясняя, что «теперь кредиты, особенно льготные, будут выдаваться избирательно и только приоритетным отраслям, направлениям и предприятиям». Не эффективным, а именно «приоритетным». Под приоритетными он, естественно, опять-таки имел в виду родной ему ТЭК, тяжелую промышленность, оборонку, финансово ненасытное сельское хозяйство. Советский хозяйственный руководитель постоянно в нем проклевывался. Пересилить собственную природу было невозможно.

В начале же февраля уже самым серьезным образом было подтверждено, что из жесткой финансово-кредитной политики будут делаться большие исключения. Верховный Совет с подачи правительства повторно принял решение о выделении топливно-энергетическому комплексу льготного кредита в 200 миллиардов рублей. Кроме того, Центробанку и Минфину было дано распоряжение переоформить на льготных условиях кредиты на сумму 148,1 миллиарда, предоставленные ТЭКу в 1992 году. Напомню, что решение об этом уже принималось в декабре, однако «по техническим причинам» Центробанк замешкался с его выполнением. И вот под аккомпанемент разговоров об ужесточении финансово-кредитной политики правительство Черномырдина настояло на его повторном принятии парламентом.

Со стороны депутатов этот демарш кабинета, естественно, не встретил особого сопротивления: как мы знаем, большинство «народных избранников» сами всегда выступали инициаторами щедрой раздачи бюджетных денег всем просящим. То, что это разгоняет инфляцию, их не беспокоило. Во-первых, большинство из них вообще плохо понимало, что такое инфляция, а во-вторых, вину за ухудшение финансовой ситуации в стране всегда можно было возложить на президента и правительство (что депутаты и делали с великой радостью и злобным азартом).

Как в былые времена, Черномырдин то и дело порывался рулить, командовать, администрировать. Например, он неустанно призывал промышленников помогать сельскому хозяйству, упрекал их, что они «ничего не делают для селянина». «Мы имеем мощнейшие танковые заводы, а трактора покупаем в Белоруссии!» — восклицал премьер, словно бы забывая, что в условиях рынка все эти воскресные проповеди уже перестают действовать, что единственный способ повернуть производственников лицом к аграриям — это заинтересовать их, организовать дело так, чтобы они почувствовали выгоду в сотрудничестве с сельским хозяйством.

Половинчатость и непоследовательность в проведении финансово-экономической политики, постоянное «инстинктивное» обращение к административным методам ушедшей советской эпохи оказались характерны для Черномырдина не только в этот, начальный период его деятельности, но сохранялись и в течение всего времени его пребывания на премьерском посту.

Ельцин дает правительству хорошую «вздрючку»

Ситуация в экономике между тем не улучшалась. Она и не могла улучшиться, учитывая непоследовательность и противоречивость многих управленческих решений. 4 февраля на заседании президиума правительства Ельцин устроил разнос кабинету: как допустили — цены в январе поднялись на 25 процентов, зарплата — на 50…? За это, сказал президент, надо привлекать к ответственности. Правда, не вполне ясно было, кого именно привлекать. Больше всего досталось министру экономики Андрею Нечаеву, хотя он-то тут был виноват лишь в малой степени. Любому мало—мальски сведущему человеку понятно было: главный виновник — геращенковский Центробанк, осуществивший летом и осенью гигантскую кредитную эмиссию (Ельцин назвал цифру — три с половиной триллиона рублей). Когда осуществлялась эта эмиссия, президент почему-то бездействовал, не поддержал правительство Гайдара, пытавшееся воспрепятствовать этому безумию. И вот теперь спохватился, начал раздавать тумаки, да и то не тем, кому нужно.

— Видит Бог, я всегда был ярым противником этой эмиссии, — говорил в тот же день, после заседания, Андрей Нечаев, выступая на «Эхе Москвы». — Если вести речь о министерстве экономики, то из тех трех с половиной триллионов кредитов по нашей линии прошло где-то лишь миллиардов двести… Я имею в виду инвестиционные и конверсионные кредиты, которыми занимается министерство. Конечно, я, как и все члены правительства, несу ответственность за эту кредитную политику, за то, что мы были недостаточно жестки по отношению к ЦБ, не смогли его убедить… Но, в общем то, это не прямая вина министерства экономики. Можно сказать, что упрек президента справедлив в целом, но он не очень справедлив по отношению именно к нашему министерству.

Впрочем, на самом заседании президиума правительства Нечаев, разумеется, не стал оправдываться, кивать на истинного виновника. Такое было не принято. «С президентом нужно всегда соглашаться, как же иначе», — сказал он позже журналистам.

Досталось и Министерству внешнеэкономических связей, которым тогда руководил Сергей Глазьев, — его работу Ельцин вообще оценил как бездеятельность. В общем, по словам президента, план 1992 года фактически провален. Сделано столько ошибок, что за них придется долго расплачиваться.

В знак крайнего возмущения Ельцин покинул заседание, не дожидаясь его конца.

Нажим на правительство — со всех сторон

Правительство Черномырдина ощущало мощный нажим не только со стороны президента. Другие силы толкали его в прямо противоположную сторону. Через неделю после «разносного» заседания кабинета состоялось следующее, расширенное его заседание, на котором обсуждался план проведения реформ в 1993 году, разработанный под руководством твердого рыночника Бориса Федорова. Помимо членов правительства, в нем приняли участие руководители парламента, Центробанка, главы местных администраций, представители промышленности. В основу плана были положены жесткие антиинфляционные меры, однако как раз они и встретили наиболее решительные и дружные возражения со стороны гостей. Председатель ЦБ Геращенко по-прежнему отказывался идти на какие-либо уступки в части сокращения кредитной эмиссии и повышения процентных ставок. Отраслевые лоббисты требовали от кабинета поискать какие-либо другие методы борьбы с инфляцией помимо жесткой финансовой политики, предполагающей сокращение дотаций, субсидий, льготных кредитов.

Иными словами, правительство оказалось между молотом и наковальней — между категорическим требованием президента навести наконец жесткий порядок в финансовой сфере и настоятельными призывами не жалеть денег «ради спасения производства и облегчения жизни населения». Хотя Черномырдин в своем заключительном слове высказался за намеченные его замом Борисом Федоровым финансовые ограничения, многие сомневались, что ему удастся последовательно проводить антиинфляционную политику на деле.

Покушение на Ельцина: не очень серьезно, но все же…

Драматические события происходили в ту пору не только во властных коридорах, но и рядом с ними. «Независимая газета» от 4 февраля 1993 года. На первой полосе — броский заголовок: «Иван Кислов — человек с ножом». Ниже: «Охотясь за Ельциным, он легко поднялся на крышу правительственного здания».

Иван Кислов — майор-строитель из Хабаровска. 33 года. Приехал в столицу, прихватив с собой в чемодане два самодельных взрывных устройства, начиненные крупной стальной дробью. Цель приезда — убить президента Ельцина, которого он считал ответственным за тяжелый кризис в стране.

Почти месяц майор скитался по Москве, стараясь выяснить, где живет президент, где и в какое время он бывает по работе. Во время этих скитаний, ночевок на вокзалах «бомбы» оказались подмоченными. Кислов их выбросил и купил нож-«лисичку». Как поясняет автор статьи, «именно такие ножи промышленного изготовления с лезвием длиной 12 сантиметров» предпочитают профессиональные убийцы.

Поначалу Кислов сунулся в дом на Тверской, где прежде жил Ельцин, но откуда к тому моменту уже съехал (майор этого не знал). Ему удалось не только определить, какой из подъездов — «президентский», но и подсмотреть номер кодового замка. Однако, проникнув за двери, он неожиданно для себя наткнулся на охранника. В принципе его могли бы задержать уже здесь, но охранник, видимо, поверил объяснению Кислова, что он ошибся дверью, и отпустил его с Богом.

После этого майор решил осуществить свой план на Старой площади, где располагался комплекс правительственных зданий и куда, по его предположениям, должен из Кремля наведываться Ельцин (хотя в действительности он там бывал крайне редко).

Если бы у Кислова была, скажем, снайперская винтовка, на этом можно было бы и остановиться, однако с ножом на крыше делать было нечего. Надо было пробираться куда-то вниз. При попытке проникнуть с чердака в правительственную резиденцию его и задержали.

Разумеется, шансов на успех в осуществлении его замысла у строительного майора изначально было немного, но, с другой стороны, то, что ему так долго позволили бродить по столице с такими замыслами в голове, наводило на кое-какие размышления…

Стоило ли удивляться нежеланию хасбулатовского парламента принимать упомянутый закон? В те времена, напротив, сильно удивиться следовало бы, если бы удалось отыскать хоть какой-то более или менее серьезный вопрос, в котором парламент не ополчался бы на президента. Именно эта агрессивная антипрезидентская хасбулатовская политика и привела в конце концов к кровавому октябрю 1993 года.

Что касается майора Кислова, судебно-психиатрическая экспертиза признала его невменяемым (диагноз — шизофрения). Он был отправлен на принудительное лечение. Трудно сказать, действительно ли майор был «психом». С советских времен повелось считать тех, кто покушается на вождей, безумцами. Достаточно вспомнить младшего лейтенанта Советской Армии Виктора Ильина, пытавшегося застрелить Брежнева. 21 января 1969 года, переодевшись в милицейскую форму и став в оцепление возле Боровицких ворот Кремля (в тот день проходила торжественная встреча очередного космического экипажа, вернувшегося из полета), Ильин с обеих рук из двух пистолетов стал стрелять по «членовозу», где, как он полагал, должен был находиться Генеральный секретарь «ведущей и направляющей». Однако генсека в «членовозе» не было, там ехали космонавты. Ильин убил ни в чем не повинного водителя, ранил звездоплавателей Берегового и Николаева, а также одного из мотоциклистов эскорта.

Ильину, естественно, тоже поставили «психиатрический» диагноз. Кому же не ясно: не может советский человек в здравом уме и твердой памяти покушаться на кого-то из всенародно любимых советских руководителей.

Олег Мороз

Писатель, журналист. Член Союза писателей Москвы. Занимается политической публицистикой и документалистикой. С 1966-го по 2002 год работал в «Литературной газете». С 2002 года на творческой работе. Автор нескольких сотен газетных и журнальных публикаций, более полутора десятков книг. Среди последних – «Так кто же развалил Союз?», «Так кто же расстрелял парламент?», «1996: как Зюганов не стал президентом», «Почему он выбрал Путина?», «Ельцин. Лебедь. Хасавюрт», «Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина», «Неудавшийся «нацлидер».