Избавления от советской бедности и униженности, бессилия и несвободы, не произошло
События и публикации 24 июля 1992 года
комментирует обозреватель Аркадий Дубнов*
Тому, кто помнит лето двадцатилетней давности, 1992 года, первое лето постсоветской России, не нужно долго объяснять, сколь драматическим выглядело то время. До расслабленности, которым всегда славился отпускной сезон, в который по давней привычке входила страна в июле-августе, было далеко. Во всей атмосфере жизни, бытовой либо политической, ощущалось напряженное раздражение. Гайдаровские реформы с «помощью» хасбулатовского Верховного Совета начали тормозиться. У большинства россиян пока особого облегчения это не вызывало, они просто не способны были пока это почувствовать на себе: цены росли вместе с инфляцией. Экономика начинала накачиваться деньгами, предполагалось, что это позволит смягчить шоковую терапию рынка.
«Известия» 24 июля вышли на первой полосе с корреспонденцией, названной эпически просто: «Борис Ельцин в Омске».
Автор рассказывает: «В пятницу утром президент, прибывший в Омск накануне, побывал в производственном объединении «Омскнефтеоргсинтез». У проходной собралось много людей, и спрашивали они, конечно же, прежде всего о ценах. «Мы твердо сказали Международному валютному фонду, что на его требование о немедленном освобождении цен не пойдем, а будем делать это поэтапно», – отметил президент. К концу этого года, по мнению Бориса Ельцина, цены стабилизируются, хотя и на высоком уровне. В целом же, продолжал президент, реформа «идет тяжело, страдает народ, тяжело всем», но в 1993 году он ожидает стабилизации в экономике и финансах.
Касаясь хода земельной реформы, Борис Ельцин сообщил, что в бюджете этого года предусмотрено выделить 94 млрд. рублей на поддержку фермерских хозяйств, однако поддержка фермерства не означает, что нужно разгонять колхозы и совхозы, которые работают нормально.
Ельцин старался быть откровенным с народом, он понимал, что беспрецедентный кредит доверия, который помог ему годом раньше подавить путч ГКЧП, а затем сломить сопротивление деморализованного горбачевского руководства СССР, все еще сохраняется, хоть и заметно сократился.
Когда Ельцин упомянул о переговорах с МВФ, он затронул чрезвычайно болезненную тему для российского руководства. Как вспоминал потом бывший в те годы главой миссии МВФ в России Мартин Гилман в своей книге «Дефолт, которого могло не быть» (Москва, 2009, стр. 178), в самые тяжелые годы реформ Россия не получила адекватно экономической поддержки. По его данным, общий объем выданных России кредитов и грантов за 1992–2002 годы составил всего 20 миллиардов долларов, «на удивление мало» – менее 0,5 процента ВВП России за тот же период.
Ельцин в Омске интерпретировал состоявшиеся с прибывшим в Москву руководством МВФ переговоры, где оно подтвердило, что финансовая помощь России будет оказана только в случае проведения последовательной политики реформ, согласованной с Фондом. Это означало сокращение бюджетного дефицита, обуздание инфляции, развитие рыночных отношений, либерализация внешнеэкономических отношений. Условия были жесткими, несмотря на заинтересованность Запада в том, чтобы не допустить хаоса и гражданской войны в России, напичканной ядерным оружием, замечают авторы книги «Перестройка и крах СССР» (С.-Петербург, 2010, стр. 176). «Однако МВФ, правительства США и Германии останавливал опыт перестроечных лет, когда кредиты предоставляя, а назревшие рыночные реформы не проводились», пишут авторы.
Однако, если честно, то лето 92-го мне больше запомнилось предощущением близкой грузино-абхазской войны. В середине июля, будучи обозревателем еженедельника «Новое время», я провел пару недель в Грузии, Абхазии и Чечне. Вернувшись из командировки, я рассказал своему главреду, что, кажется, войны не избежать, слишком там все накалено и даже опытный и хитрый «седой лис» Шеварднадзе, к тому моменту уже возглавивший Грузию, не сможет предотвратить события. Помню, мне не слишком поверили в редакции, – это казалось невозможным. Однако оно случилось. Пришлось писать большую статью, когда война уже полыхала…
Вспомнил об этом, прочитав заметку из Тбилиси в «Известиях» от 24 июля, – «В Грузии могут появиться новые очаги конфликтов», написанную Михаилом Джинджихашвили.
«Республика Абхазия – так отныне будет официально называться теперь уже бывшая Абхазская Автономная Советская Социалистическая Республика, пишет автор. Такое решение приняла сессия Верховного Совета Абхазии, состоявшаяся 23 июля. Согласно решению той же сессии в Абхазии вводится старая конституция 1925 года. Чем же обусловлены подобные шаги, которые очень многие политологи в Грузии оценили как сепаратистские. Спикер абхазскою парламента, под нажимом которого были приняты эти решения, Владислав Ардзинба(будущий первый президент непризнанной Абхазской республики, скончавшийся в 2010 году) объяснил это так: дескать, Грузия сравнительно недавно отказалась от действующей конституции 1978 года и ввела в действие Основной Закон 1921 года. А в нем вообще не указана Абхазская Автономная Республика, а указан только Сухумский округ».
Так закончилась «война законов» между Сухуми и Тбилиси, начавшаяся в 1989 году бурными событиями в Абхазии в 1989 году, когда там в селе Лыхны под Гудаутой прошел «всеобщий сход абхазского народа», потребовавший от советского руководства в Москве восстановления «ленинских принципов федеративной политики» и предоставления Абхазии статуса союзной республики и выведение ее из состава Грузинской ССР. В Тбилиси на это реагировали чрезвычайно болезненно, что способствовало повышению популярности среди населения радикальной «национал-патриотической основы построения грузинского государства», которая стала программой Звиада Гамсахурдиа, приведшей его на пост президента Грузии в мае 1991 года. Его лозунг построения моноэтничного грузинского государства стал стержнем официальной политики Грузии и средством сплочения нации. Была ликвидирована автономия Южной Осетии, в стране началась откровенная травля негрузинского населения, из нее начали высылаться аварцы, русские духоборы, лезгины, и те немногочисленные турки-месхетинцы, которые сумели вернуться на свою историческую родину. В Абхазии, наоборот, резко вспыхнули антигрузинские настроения и после произошедших в 1989 году массовых столкновений между грузинами и абхазами противоборство перешло в законодательную область. Под лозунгом возврата к независимой республике 1918-1921 годах власти Тбилиси отменили все государственно-правовые акты советского периода. Тем самым были отменены и акты о союзном единстве Грузии и Абхазии(1921) и об автономном статусе Абхазии в составе Грузинской ССР(1931).
В ответ на сессии Верховного Совета Абхазии в августе 1990 года была приняла Декларация о государственном суверенитете Абхазской АССР. Она объявляла Абхазию «суверенным социалистическим государством, обладающим всей полнотой власти на своей территории вне пределов прав, добровольно переданных ею Союзу ССР и Грузинской ССР на основании заключенных договоров».
А 14 августа 1992 года грузинские войска под предлогом необходимости охраны железных дорог вошли на территорию Абхазии. Так началась кровопролитная и трагическая грузино-абхазская война, которая, в конце концов, через 16 лет, в августе 2008 года привела к признанию Россией независимости Абхазии, равно как и Южной Осетии.
В том же номере «Известий» информационная заметка, характеризующая состояние дел того времени в другой постсоветской республике Южного Кавказа.
Ее текст приведем полностью: «Сообщения ряда СМИ о том, что прокуратура Азербайджана будто бы возбудила уголовное дело против Директора Российской Службы внешней разведки Евгения Примакова, экс-президента Азербайджана Аяза Муталибова и командующего 14-й армией в Приднестровье Александра Лебедя, не нашли подтверждения. «Уголовное дело, возбужденное после событий 20 января 1990 года, находится все еще в стадии расследования», – отметил генеральный прокурор Вагиф Назаров. По его словам, фамилия генерала Лебедя не фигурирует в деле».
20 января 1990 года в Баку, где бушевали беспорядки и происходили армянские погромы, были введены части Советской армии. Потом в Азербайджане утверждали, что причина ввода была отнюдь не в том, чтобы остановить погромы, а чтобы спасти от свержения коммунистическое руководство республики, подвергавшееся атаке Народного Фронта. Отчасти, в этом утверждении была правда, иначе бы в Москве не стали бы действовать с таким опозданием, когда погромы уже перешли критическую черту и были убиты сотни человек…
Именно Аязу Муталибову, бывшему в те дни председателем Совмина республики, а уже 25 января того же года избранного 1-м секретарем ЦК Компартии Азербайджана, принадлежала главная роль в том, что советские войска оказались в Баку. Это стало причиной возбуждение в 1994 голу против него уголовного дела, но к тому моменту Муталибов уже жил в Москве.
И только недавно, в июне этого года ему разрешили вернуться в Баку, назначили ему президентскую пенсию, предоставили государственную машину и водителя и трех телохранителей. К этому моменту 74-летний Муталибов уже перестал представлять какую-либо опасность президенту Азербайджана Ильхаму Алиеву. Возможно даже, мог стать полезным ему в клановом противостоянии с внутреннеполитическими противниками. Что касается главы СВР Евгения Примакова, то его роль лидерам Народного фронта, которые в середине 1992 года пришли к власти в Баку, казалась решающей в январских событиях 1990 года. Однако, скорее всего, внутриполитическая конъюнктура в Баку требовала раздувания образа внешнего врага, виновного в поражениях азербайджанской армии в сражениях с армянами на карабахском фронте. Представители российского руководства были основными кандидатами на эту роль…
Однако, пожалуй, самыми характерными публикациями тех дней в либерально-демократической российской прессе, – а «Известия» под руководством покойного ныне Игоря Голембиовского, несомненно, были одним из флагманов этой прессы, – были сетования по поводу отката назад в ходе демократических преобразований.
24 июля в «Известиях» сразу две статьи такого рода, известного писателя (ныне покойного) Алеся Адамовича, – «Хуже социализма могут быть только его развалины» и политолога Лилии Шевцовой, – «Государственный поворот. Не ведет ли политика российских властей к созданию новой административной системы».
Вот самые характерные строчки из статьи одного из «прорабов перестройки», как модно было говорить в горбачевские годы, – Алеся Адамовича:
«…Ельцин победил танковые армады сегодняшних нахлебников «Матросской тишины», имея всего лишь десятки полувооруженных людей и сто тысяч невооруженных, потому, что был беспримерно деятелен и самоотвержен (по сути дела, блефовал, изображая силу, и тем не менее выиграл вместе с нами). Этот же Ельцин, получив в руки действительно огромные силы и возможности, не воспользовался ими (демократы не воспользовались), чтобы немедленно и повсеместно закрепить демократию на местах через обновление аппарата, через приватизацию, раздачу земли, собственности народу. А когда наконец приступили, все это сделать стало намного сложнее и труднее».
И дальше Адамович продолжает:
«…Нет, я не кого-то упрекаю – все мы оказались не на высоте. Именно Александр Солженицын когда-то предупреждал: руша Систему, коммунизм, остерегайтесь, чтобы не быть погребенными под их развалинами. Именно так получилось после путча: Система рухнула, ее столпы – КПСС, КГБ и пр. надломились, но рухнуло все нам на голову, мы все еще выбираемся и никак не можем выбраться из-под руин, обломков».
Вторит ему Лилия Шевцова, ныне ведущий аналитик Московского центра Карнеги, объясняющая происходивший за неполный год, пошедший после путча ГКЧП поворот в политике ельцинского руководства.
«Российская правящая команда, по многим признакам, отходит от либерально-демократических ориентиров. Подтверждения тому можно найти и в кадровых перестановках внутри исполнительной власти, и в перегруппировке в ельцинском окружении, и в нажиме на административные рычаги управления… И разве не доказательство происходящего поворота массовое бегство из лагеря демократов, превращение вчерашних либералов в проповедников прелестей державничества и авторитаризма? Причем у нас происходит то, чего не было ни в одной посткоммунистической стране – не только исполнительная власть, но и парламент активно занялся урезанием и без того хилых демократических свобод, заставляя нас с ностальгией вспоминать времена горбачевской гласности. «Все! – подытоживают аналитики и у нас, и за рубежом, – с реформами покончено. Наступает контрреформация».
Опуская промежуточные рассуждения, приведем финальный вывод Шевцовой:
«…Противоборство не завершено и логика административного развития еще окончательно не оформилась. Поэтому ее еще можно изменить. Но для этого необходимы два условия. Первое: консолидация демократов и их борьба за союз с прагматиками, чтобы не допустить прихода к власти реваншистов любого толка. Второе: формирование согласия между всеми умеренными политическими группировками, между центром и регионами, между центром и отдельными российскими республиками. Назначение этого «круглого стола» – достигнуть политического перемирия хотя бы на год. Инициатором и гарантом такого согласия сегодня может стать Ельцин и только он. Если этого не произойдет, будем считать, что нынешняя российская власть сделала свой выбор. И этот выбор – не в пользу демократии и реформ».
Круглого стола, которого так чаяла Лилия Шевцова, не получилось. Вместо него через год грянула «маленькая октябрьская гражданская война» 1993 года. Как это до обидного почти всегда в России, консолидация демократов не вышла тогда, 20 лет назад, не вытанцовывается и сегодня. Но коренное отличие тех дней от нынешних в том, что сегодня никому в голову не придет назвать возможным инициатором гражданского согласия в России ее президента…
Известный российский социолог Борис Дубин, описывая настроение умов начала 90-х в России писал в журнале «ProetContra» (сентябрь-октябрь 2011):
«Массовая неудовлетворенность победой над путчистами возникла в стране (тогдашнем СССР) практически сразу – уже с осени 1991-го. Причиной стало то, что акт триумфа, стремительного одоления угрозы не продолжился явными, убедительными, необратимыми переменами, на которые надеялись самые разные слои населения. Вопреки ожиданиям, не произошло быстрейшего, разом, избавления от советской бедности и униженности, бессилия и несвободы, второсортности и двоедушия».
Аркадий Дубнов
Международный обозреватель газеты «Московские новости». Закончил МЭИ, работал в НИИ и на АЭС. В журналистике с 1990-го: «Демократическая Россия», «Новое время», «Радио Свобода», «Время новостей». 20 лет наблюдает за тем, что происходит на месте бывшего Союза.
