Великолепная пятерка выдающихся людей
В Риме, на Вилле Медичи, 19 мая прошло вручение «Премии имени Н.В. Гоголя в Италии», учрежденной Фондом «Президентским центром Б.Н. Ельцина» в 2009 году. Ее лауреаты – блистательные участники диалога культур России и Европы. Их - пять человек.
Фонд первого президента России Бориса Ельцина учредил премию в 2009 году к 200-летию со дня рождения великого русского писателя. Ее лауреатами могут стать писатели и переводчики, издатели и историки искусства, художники, деятели театра. В нынешнем году жюри, которое с итальянской стороны возглавляет Мария Луиза Спациани, с российской - Андрей Битов, назвало лауреатами Питера Брука, Тонино Гуэрру и Петера Урбана (Германия), Евгения Солоновича, Антонеллу д’Амелия и Даниелу Рицци (Италия).
Английский режиссер Питер Брук награды удостоен за выдающийся вклад в развитие мирового театрального искусства. В частности, за постановку спектакля по пьесе Антона Чехова "Вишневый сад" и спектакль, основанный на переписке Чехова с Ольгой Книппер-Чеховой "Твоя рука в моей руке". Тонино Гуэрра - за выдающийся вклад в развитие мировой культуры и российско-итальянского культурного диалога. Петер Урбан - за перевод академического собрания сочинений А.П.Чехова на немецкий язык. Евгений Солонович - за переводы итальянской поэзии на русский. Антонелла д’Амелия и Даниела Рицци отмечены за участие в проекте итальянских славистов "Русские в Италии": расшифровку и публикацию архивов и художественного наследия представителей русской культуры в Италии.
В состав жюри кроме сопредседателей в этом году вошли писательница, гоголевед Рита Джулиани, переводчик Анна Раффетто, главный редактор журнала "Иностранная литература" поэт, прозаик Александр Ливергант, а также Владимир Аристов. Почетный Президент премии - гоголевед Юрий Манн.
Один из лауреатов этого года Питер Брук дал эксклюзивное интервью "Новой газеты", которое публикуется с любезного разрешения издания.
Господин Брук, ваш театр ведет многолетний диалог с Чеховым. Что он значит для вас? Итак, Чехов. Театр для меня - цепочка, которая берет свое начало в эпоху, предшествующую греческой трагедии, и тянется до сегодняшнего дня. И если Шекспир раскрывал то, что человека как такового превосходит, то на противоположном полюсе - другой драматург, создавший невероятно точный, меткий театр, соразмерный человеку и жизни. При этом у Чехова я нахожу то же богатство, что и у Шекспира, разница лишь в форме. И тут есть одна загадка. Именно из России пришла великая и разрушительная идея формы. Сама по себе парадоксальная, ибо русские же доказали, что форма не важна, она лишь помогает глубинному найти выражение. Форма должна все время видоизменяться. И ошибаются те, кто говорит, что абстрактное искусство это формализм, а реалистическое – нет. Реализм Станиславского - тоже формализм, рожденный своим временем. Когда я ставил «Вишневый сад», то думал, как подробно, обстоятельно Чехов расписал для Станиславского сценические ремарки… Но если сегодня какой-нибудь идиот, собравшись ставить Чехова, говорит: «ах, не зря же автор дал сценические ремарки, им надо следовать», - он ничего не понимает ни в жизни, ни в театре. Театр это жизнь, а жизнь постоянно меняет форму. Когда мы репетировали «Вишневый сад», я не собирался создавать нечто революционное или иконоборческое. Главным был поиск правды этой пьесы. Но я экспериментировал. Вначале придумал театр наоборот - где актеры находились бы на разных уровнях зрительного зала, кто-нибудь прохаживался бы по балкону. Получалось очень театрально – но от этого сразу погибали и интимность пьесы, и глубинный реализм Чехова. Постепенно нам удалось создать спектакль с минимальными декорациями и бутафорией. Вместе с актерами мы сочинили свой вариант пьесы и, сыграв спектакль по-английски в Нью-Йорке, показали эту версию в Москве. Нашли определенный темпоритм и решили играть без антракта. Так же, как и Мейерхольд, но на свой лад мы поняли, что «Вишневый сад» - единая музыкальная тема, идущая от начала до конца пьесы, и прерывать или разбивать ее на части нельзя. Поэтому я поставил эту пьесу как бы сплошным потоком, где одна сцена влечет за собой другую. Получилось единое целое, и явной стала человечность Чехова. Но сегодня эта форма уже отыграна, сегодня эту пьесу надо ставить по-другому.
Расскажите, пожалуйста, о спектакле «Твоя рука в моей руке», диалоге Мишеля Пикколи и Наташи Пари.
Мне прислали пьесу, которую пару раз сыграли в Америке. Американский автор сделала своеобразный монтаж из переписки Чехова с Ольгой Книппер. В этом тексте скрыто что-то очень существенное, ведь в пьесах Чехова он все-таки говорит устами своих персонажей… Когда же читаем письма, потрясает именно голос самого Чехова. В его письмах - тоже огромное богатство. Я терпеть не могу наивную форму политического театра – театр существует не для того, чтобы поучать публику, а чтобы затронуть то, что за пределами слова. Наташа Пари и Мишель Пикколи на сцене сами глубоко взволнованы движениями души Чехова и Ольги, - и в этом драматическая суть спектакля. Мы играем для публики, которая, как правило, очень мало или почти ничего не знает о Чехове, тем более о Книппер. Но для зрителя, самого разного, Чехов и Книппер становятся реальными людьми. Это не просто чтение писем. Это, если угодно, новая, доселе неизвестная чеховская пьеса.
Помимо писателей и театральных реформаторов – кто-то еще из русских оказал влияние на вас?
Георгий Гурджиев. Я не был с ним знаком лично, но встречался с близкими ему людьми через год после его смерти, в 1950-м. На меня произвели большое впечатление их рассказы. Этот человек привнес в XX век сокровенное знание о человечестве и человеке на этой земле. Гурджиев испытывал жажду, необходимость знать, сам себя заводил все дальше и дальше. Потом начал делиться с учениками. Он, как Эйнштейн, Фрейд, и в своей области Маркс, обладал обширнейшими знаниями. В чем-то даже обошел и Фрейда, и Эйнштейна, потому что обладал знаниями гораздо более универсальными. Эйнштейн был человеком глубоко религиозным и никогда не отрицал этого. Научные открытия того времени привели его к той же грани, что и Гурджиева: он столкнулся с неизвестным в природе человека. Учение Гурджиева - не метод, не система, не теория, а приглашение к исследованию самого себя. Всем, кто с ним работал, он дал один основополагающий совет: никогда не верьте тому, что я говорю или пишу, воспринимайте это как приглашение к самостоятельной работе мысли. Я высказываю предложение: попробуйте сами его проверить. Этот принцип чрезвычайно важен и в театре.
Чем вы заняты в этом сезоне?
Сейчас мой театр «Bouffes du Nord» гастролирует со спектаклем «Одиннадцать и Двенадцать». Он - о религиозном споре, о том, что у человечества - одна, единая религия, хоть и выражается она в различных формах. Нельзя убивать ближнего во имя формы. Одни повторяют молитву 11 раз, другие - 12, и люди в нашей пьесе убивают друг друга во имя именно этого различия форм. Эта пьеса о необходимости уважения и к христианству, и к исламу. Мы ставили «Великого Инквизитора» по Достоевскому, чтоб показать: как в исламе есть люди, изменяющие своей религии во имя терроризма, так и в христианстве, как показывает Достоевский, инквизиция породила механизм насилия «во имя христианства». Сегодня мы видим тот же механизм работает «во имя других религий». Мне очень важно, что этот спектакль гастролирует сегодня во всем мире. Кроме того, мы готовимся выпустить «Волшебную флейту» Моцарта в собственной версии, очень простой и камерной.
Вы готовы снова приехать в Россию на гастроли?
Конечно. Мы могли бы показать одну из недавних премьер – спектакль по сонетам Шекспира. Играют Наташа Пари и выдающийся английский актер Александр Пантингтон.
Труппа театра «Bouffes du Nord» интернациональна. Вы много лет изучали диалог цивилизаций, художественные традиции Востока. Каков сегодня диалог Запада и Востока?
Говоря о культуре, мы ведь тоже говорим о форме. Важна не форма - хотя и она необходима, - а то, что происходит сегодня. Мир рушится резко и повсюду, растет несправедливость - и растет повсюду. Наивно было бы считать, что при помощи театра мы можем что-то изменить. Не можем. Но не надо опускать руки. Мы обязаны говорить о необходимости понимать друг друга без насилия, даже если не можем насилие предотвратить. Лучше сохранять надежду, даже если это наивно. Поэтому надо беспрестанно бороться, открывать новые формы и не давать им замкнуться в себе. Великое взаимоотношение форм - это когда африканец, русский, японец, англичанин и француз находят точки соприкосновения. Вся наша работа направлена на поиск этого мгновенья взаимоуважения, потому что уважения становится все меньше и меньше, на поиск надежды, потому что надежды тоже все меньше и меньше. Необходимо искать нечто, отличное от нашей повседневности. Только и всего.
Беседовала Наталья Солодилина
Источник: Новая газета
