Интервью со Станиславом Шушкевичем
Да, конечно. Но дело в том, что, понимаете, это, в общем, смешная история. Если я пришел в... в Межрегиональную депутатскую группу, фактически к... к людям, чьи подходы я разделял, так вот, то здесь, в Белоруссии, оказалась абсолютно нелепая ситуация. Понимаете, абсолютно нелепая ситуация. У нас на первом плане были, в общем-то, такие невежды!
Ну, скажем прямо, у нас на Съезде народных депутатов СССР, ну, как бы не был хитер и извилист ЛУКЬЯНОВАнатолий Лукьянов — первый заместитель председателя Верховного Совета СССР (1989 – 1990), председатель Верховного Совета СССР (1990 – 1991), кто... кто хотите из руководителей, из тех, кто... это были... Или там возьмите... Я даже сейчас... В общем, фамилии вам не наперечисляю. Но Съезд вели умные люди, прожженные. РАФИК НИШАНОВИЧРафик Нишанов — председатель Совета национальностей Верховного Совета СССР (1989 – 1991) там, допустим, или еще кто-нибудь. Они угодничали, конечно, вот. Но обвинить их в политической неграмотности или вообще в общечеловеческой неграмотности было просто невозможно.
А у нас, выходит, председатель Центральной избирательной комиссии ЛАГИРМихаил Лагир — председатель Центральной комиссии по выборам народных депутатов Белорусской ССР (1986 – 1991), так он же понятия не имеет! Он только знает: ты начальник — я дурак. Но когда у меня там мои подчиненные, то я умник, а они все дураки. Понимаете, вот это... Он вышел на трибуну, ему депутаты вопрос, другой, а он ответить не может, так. В конце концов, пришлось равнять. Ну, единомышленников здесь... Я, понимаете, никогда не был диссидентом, и я даже не знал, что здесь сложился Белорусский народный фронт. У меня была какая беда — у меня было столько интересной работы, что я в 7 утра, я выходил, я шел пешком в университет, чтобы как-то размяться, так, это занимало 40 минут, 45. Вот. И потом я до 9-ти, а то и до 11-ти вечера торчал в университете. У меня была очень интересная работа. В это время здесь, оказывается, сложился Белорусский народный фронт, были белорусские... «Мемориал» там, диссиденты, а я вообще об этом не знал.
И вот когда началось то собрание, которое выдвигало кандидатов в депутаты, уже там... вдруг выдвигают какого-то Зенона Позняка в университете — он вообще не работает в университете — и еще одного проректора. Я уже тогда проректором был. За меня там 450 с чем-то голосов, на общем собрании, за проректора — что-то... что-то порядка 40 там или еще чего-то, а за Зенона Позняка — что-то порядка 50 или 60, еще на втором месте он был. Вдруг его все знают. И когда мне на трибуне, когда я отвечал на вопросы, спрашивали: «А что вы скажете о Белорусском народном фронте?» — я говорю: «Просто не знаю никакой Белорусский народный фронт».
Потому что я действительно этого не знал. Я знал, что такое КУРОПАТЫКуропаты — урочище на северо-востоке Минска, место массовых расстрелов и захоронений репрессированных в конце 1930-х – начале 1940-х гг., я не обращал фамилии на то, кто это разоблачил, это ЗЕНОН ПОЗНЯКЗенон Позняк — археолог, общественный деятель, один из создателей Белорусского народного фронта, это, конечно, очень большая его заслуга. Но не был диссидентом. А оказывается, на кафедре у меня было много таких... Но, понимаете, я... У нас не доходило дело до политических убеждений. У нас было столько вот работы... Вкалывай, делай — и ты заработаешь. Если ты приличный студент, ты еще полставки получишь у нас, потому что у нас был такой... То есть, ну, я бы сказал... хозрасчетное начало было, вот такое господство. У нас было много заказчиков, и я строил кафедру так — привлекать хороших студентов можно было... сейчас бы это назвали капиталистическим методом. Они могли у нас заработать. И вот это все меня увлекало. Чтобы это обеспечить, чтобы они работали, чтобы были хорошие работы, чтобы кандидаты защищались, то есть увеличивали свою зарплату вот таким вот образом. А здесь я вдруг выяснил, что есть люди, которые сгруппировались, которые единомышленники.
Но я взял эту программу Белорусского народного фронта, я подумал: вот мне есть к кому присоединиться. Вы задали вопрос о единомышленниках. Я посмотрел их программу — ну, с точки зрения пафоса, с точки зрения потребности меня как патриота Беларуси, там все в порядке. Но когда я посмотрел на конкретные вещи, которые они решают, вот как они хотят улучшить системы высшего образования, я подумал: боже мой, ну, ведь это же сборище таких... такой непотребщины. То есть люди вообще не понимают, что такое высшее образование, и у них прекрасные лозунги, как это... как это во... Поэтому не было у меня единомышленников в большом количе... У меня были индивидуумы, которые были со мной согласны. У меня не было команды, с которой я пришел.
Я пришел... по Ги Сорману также, в общем-то, плохо осознавая политическую роль интеллигенции. В общем, был той межклассовой прослойкой. Вот. Потом это постепенно начало доходить до меня.
Станислав Шушкевич о защите диссертации
Единственное, вот в чем я остался непорочен, я никогда не использовал какие-то недостойные, неприличные методы. Вот это, наверное, было свято. И в семействе я был так воспитан, и в общем-то, в университете господствовали такие принципы. Я вам хочу даже сказать, что университет этим принципиально отличался от Академии наук, где, в общем-то, во главе был мафиози, который, в общем, все избрания регулировал по мафиозному принципу: ты предан — будешь членкором, будешь... Несколько моих учеников уже были избраны членкорами, понимаете, в чем дело, а я не мог унизиться до того, чтобы... чтобы, в общем, пойти к нему в услужение. И я только одно понял, мне одно сказали: «Ты даже докторскую не защитишь, он же тебя не выпустит». Я подумал: нет, я защищу. Я поехал в Москву, на улицу Жданова, вот, во Всесоюзный научно-исследовательский оптико... институт оптико-физических измерений и там защитил диссертацию. И хоть туда направили из Минска телеги, но там был такой совет, что подкопаться под него было трудно.
Там был... были нобелевские лауреаты — БасовНиколай Басов, Александр Прохоров — лауреаты Нобелевской премии по физике (1964) за фундаментальную работу в области квантовой электроники, которая привела к созданию лазера и мазера, Прохоров, СеменовНиколай Семенов — лауреат Нобелевской премии по химии (1956) за разработку теории цепных реакций и, в общем, такая команда... Два голоса было против там, вот. Но 18 было... 16 - за, 2 - против. Я, конечно, расстроился, что два голоса было против, Мне сказали: слушай, да у нас остальных, говорит, никто так прилично не защищался, как ты. И через несколько... через... Я защитился 13 мая, а 1 декабря я получил диплом доктора наук. Это был 1970 год. Вот.
В белорусском масштабе все темы были больные. Ну,
первое, хотели, в общем-то, вот те, кто объединились, это была большая очень группа, 25 человек, к ним еще человек 15... Я фактически по множеству вопросов с ними солидаризировался. 40 из 360 мест депутатских заполнено было 343, и, наверное, всегда устойчивая такая группа — человек 40, 50, 60 — это вот Белорусский народный фронт, которые хотели законодательным образом улучшить ситуацию, но политически были абсолютно малограмотными. Понимаете, вот я их очень уважаю как людей, вот как историков, как, ну, если хотите, филологов, но что можно сделать в Белоруссии? Они, в общем, этих книжек не читали. Я когда дорвался до этих книжек, так я начал азы политологии изучать. А они вроде бы их тоже читали, но если читали, так не все поняли, да. Вот они решили так: как нам можно... Надо улучшить дело с образованием, хватит принудительной русификации, давайте будем... это самое, беларусеизировать все, то есть дерусифицировать.
Но когда предлагаются методы, они же, вообще-то, наглые и идиотские. То есть вы начинаете унижать людей, беда которых, а не вина в том, что они русскоязычные, что они, в общем-то, белорусского языка не знают. Так. И это надо делать аккуратно. И в итоге мы, в общем-то пошли по этому пути, но это было аккуратно, нежно, прилично и последовательно, но это было очень трудно. Вторая позиция — одна из самых сложных позиций, в России она, кстати, прошла достаточно легко. Совершенно очевидно, что если мы не создадим конкурирование различных форм собственности, мы, в общем-то, здоровую экономику не построим. Так вот, если ввести собственность на средства производства особого труда не составляло, даже в нашем парламенте, то, что ввести собственность, частную собственность на землю — да у нас же там 82 процента коммунистов в парламенте, они на стенку лезли и объясняли, что вот общинная собственность в России, все такое... Без понятия! Услышали там это слово и вот все мы должны быть лучше, чем эти подлые капиталисты, где эта частная собственность существует.
Это было очень трудно ввести, понимаете. Вот это переубеждать, переубеждать этих людей... А потом у нас же очень много председателей колхозов, я их прямо так и называл — красные помещики. Потому что не хотелось мне унижаться и говорить, что вы такие умные, хорошие, но вынужден так быть... Потому что они... Они, понимаете, они просто торжествовали, что у них абсолютная власть в колхозе, что они вообще там царьки, князьки, понимаете. А вот то, что там... как люди ходят на ферму, в какой там грязи и прочее, прочее, это их гораздо меньше беспокоило. Их волновал их статус. Поэтому непросто было. Непросто было вот вводить эти понятия. Потом разгосударствление и приватизация.
Понимаете, главное понятие — нужно было... нужно было пойти по нормальному пути. Россия... Польша дала миру БальцеровичаЛешек Бальцерович — вице-премьер Польши (1989 – 1991), автор польской экономической реформы, Россия дала миру ГайдараЕгор Гайдар — первый заместитель председателя Правительства РФ (март — декабрь 1992 г.), и.о. премьер-министра РФ (июнь — декабрь 1992 г.), автор российской экономической реформы, понимаете. Я... я думаю, что до сих пор он не оценен вот так, как надо, ну, плюс, в общем-то, она дала миру и ЧубайсаАнатолий Чубайс — председатель Госкомимущества РСФСР/РФ (1991 – 1994), автор российской модели приватизации, первый вице-премьер Правительства РФ (1994 – 1996, 1997 – 1998), руководитель Администрации президента РФ (1996 – 1997), вот. И можно было, в общем-то, сориентироваться в этом, в общем-то, далеко не однородном...
Ну, она, кстати, дала и Явлинского, понимаете, но у них были какие-то концепции. Состязательность эти концепций позволяла выработать путь, вот. Конечно, это несоизмеримо с Бальцеровичем, вот такого гения, в общем, к сожалению, не было. А у нас было еще мельче, понимаете, у нас было очень подражание тому, другому и третьему. Но у нас очень мощное, в общем-то, коммунистическое начало было. И только когда был запуган после августовского путча наш Верховный Совет, когда коммунисты опустили лапки и начали голосовать за все прогрессивное, тогда они ожили потом, они снова начали строить коммунистический строй, который у нас сегодня. И господствуют, только с элементами государственного капитализма. Вот. Поэтому проблем было очень много, и в области экономики, прежде всего, в области образования тоже. Но в области военной... Вот почему-то вдруг они решают: надо эту милитаризацию уменьшить. У нас сегодня 9 процентов на оборону, надо сократить до 8 процентов. Никто аккуратно не считает, к чему это приведет. Демобилизация людей приведет к еще возрастанию затрат, что это надо сделать последовательно, разнести со времени. Нет, вот оно предложение — давайте на образование на 2 процента увеличим, а на оборону... в общем, что нам обороняться. Значит, нам не от кого обороняться, давайте уменьшим на 3 процента. Так? Не было того счета. Хотели вот таким законодательным образом изменить. То есть, по... повторяю, политическая грамотность была низкой, но постепенно она возрастала. Грамотность клерков, аппарата Верховного Совета, юристов, тех, кто был связан с министерством финансов, она была достаточно приличной. Но они же были все враги, коммунистические выродки для этого самого, для Белорусского народного фронта. Поэтому...
Меня очень сильно осуждали за то, что моим любимым словом было слово «сгода» — это белорусское слово «согласие». Оно, я бы сказал даже... даже более такое широкое, чем просто согласие, понимаете, сгода. То есть мы найдем способ, толерантность, взаимопонимание. И вот этот поиск... Ну, и поэтому мне обе группы обвиняли, и те, кто коммунисты, говорили, что я плохой, потому что этим поддакиваю, а фронтовцы говорили, что я очень плохой, что я коммунистам иногда поддакиваю. Ну, вот надо было так...
Меня очень сильно осуждали за то, что моим любимым словом было слово «сгода» — это белорусское слово «согласие». Оно, я бы сказал даже... даже более такое широкое, чем просто согласие, понимаете, сгода. То есть мы найдем способ, толерантность, взаимопонимание. И вот этот поиск... Ну, и поэтому мне обе группы обвиняли, и те, кто коммунисты, говорили, что я плохой, потому что этим поддакиваю, а фронтовцы говорили, что я очень плохой, что я коммунистам иногда поддакиваю. Ну, вот надо было так...
В общем, проблем было не занимать, их было очень много. Решались они очень сложно. Притом некоторые решались вообще суперэмоционально. Вот, допустим, чернобыльская проблема. Ведь, понимаете, Беларусь... не будем говорить о лучевых поражениях и о больших дозах радиации, этого в Белоруссии нигде не было, ничего, это было только в Украине, только на месте. Но с точки зрения загрязнения радиоактивностью, ведь 70 процентов выбросов Чернобыля упали на территорию Белоруссии. И здесь надо было рационально действовать. А как у нас действовали? А, кто строил эту станцию? Россия строила. Значит, мы должны сейчас показать, что Россия нам должна дать большие деньги, чтобы компенсировать ту мерзость, которую она развела на Украине. И вот качают... Значит, то... тех обеспечить тем-то, тем-то, тем-то, не очень разбираясь что. Вот, накачали. А средств нету. А уже распределили, что все обеспечат. Тогда нужно делить вот эти никчемные средства, которые может выделить республика, на всю ту... на всю ту, простите, в общем-то серьезную часть проблемы, которую придумали, такие эмоциональные... ну, выступают, говорят: вот... вот, знаете, там такие показатели ухудшились. Медики, они какой-то один фактор во... возводили в ранг величия, и... и, в общем, вкривь и вкось... А уж что касается коммунистов, ну, на эмоциях там секретари обкомов. Они, во-первых, себя как ликвидаторов все отнести, что они были... жили, допустим, в Гомельской области.
В общем, приличия особого не было. И озлобление коммунистических депутатов на меня было очень большое. Кстати, к ним присоединились и многие прогрессивные депутаты, потому что они видели во мне помеху. Они меня считали, что у нас любой дурак может быть председателем Верховного Совета, вот как кухарка, управлять государством, по-ленински. Они не считали себя слабее, хуже там, умнее, слабее меня, допустим. Им было просто... Они объединились в такую группу, чтобы их называли "молодые волки". Вот надо было меня отмести, а тогда будет... все будет хорошо. В конце концов, так и получилось. Ну, так... почти три года я протянул.
Слушайте, я сейчас вам всю свою книжку перескажу. Значит, узнали мы о Чернобыле так. Знаете, был когда-то такой фильм детский, там искали какой-то, в общем-то, затонувший корабль. И вот вдруг сведения о затонувшем корабле пришли из кубрика, то есть из кухоньки какой-то там. Оказывается, когда ныряли водолазы на предыдущей стоянке, да, они вытащили этот самый ковшик такой, и когда его отчищали от грязи, выяснили — там было выгравировано название корабля, на котором он был. Так вот, у меня была похо… примерно такая же история. У меня был замечательный практикум по радиационным измерениям. То есть кафедра ядерной физики, должны уметь исследователи работать с радиоактивными веществами. У нас источники были очень малой активности, но мы обучали работе так, как с настоящими источниками радиоактивности, высокотемперату… высокорадиационными, так, которые… которые из… излучают. Поэтому там была защита, ставился, в общем, образец, он облучался. И вот подходит студентка к преподавательнице и говорит: «Вот мои данные, вот я хочу сдать работу». Преподавательница, женщина, смотрит: «Миленькая, еще на этом… на этой установке никто таких… таких, простите, результатов никогда не получал. Идите включите все правильно и перемеряйте». Студентка пошла. Меряет. И снова получает примерно то же. И говорит… зовет преподавателя, говорит: «Ну, что же вы, вот у меня то же самое получается».
Преподавательница меряет – и у нее тоже волосы дыбом. Понимаете, в чем дело, меряется высокий уровень радиоактивности в студенческой учебной лаборатории. Потом вдруг уже звонок раздается – там, оказывается, у нас наверху, на шестом этаже университета, там… У нас этот университет… На восьмом этаже, вернее. Шестиэтажный, а там еще два этажа – такая пристройка, у нас там была лаборатория. Там уже даже спектрометр включили. То есть мы уже видим, что обусловило великую радиоактивность.
То есть сведения о Чернобыле пришли ко мне из учебной лаборатории студенческого практикума. Мы начали звонить на реактор, потому что реактор у нас расположен на юге Минска, так. Мы решили, что это оттуда, с юга… с юга тащит, то есть какое-то происшествие на исследовательском реакторе. Нет, там говорят: у нас все в порядке, но мы тоже фиксируем высокую активность. Ну, мы тогда поняли, что где-то… А поскольку ясно, что идут материалы, которые содержатся в ядерном… при выбросе ядерного реактора, мы посмотрели — там ничего другого нет, кроме Чернобыльской этой самой. Так мы самостоятельно, без еще объявления, без сигнала, без ничего узнали, что произошла… Но мы никогда не ожидали, что это катастрофа такого масштаба.
То есть сведения о Чернобыле пришли ко мне из учебной лаборатории студенческого практикума. Мы начали звонить на реактор, потому что реактор у нас расположен на юге Минска, так. Мы решили, что это оттуда, с юга… с юга тащит, то есть какое-то происшествие на исследовательском реакторе. Нет, там говорят: у нас все в порядке, но мы тоже фиксируем высокую активность. Ну, мы тогда поняли, что где-то… А поскольку ясно, что идут материалы, которые содержатся в ядерном… при выбросе ядерного реактора, мы посмотрели — там ничего другого нет, кроме Чернобыльской этой самой. Так мы самостоятельно, без еще объявления, без сигнала, без ничего узнали, что произошла… Но мы никогда не ожидали, что это катастрофа такого масштаба.
Понимаете, в чем дело. Что произошел выброс, неконтролируемый выброс. Ну, а дальше… дальше уже во всем разобрались. Да это, наверное, в значительной мере определило то, что я начал заниматься политикой. Потому что когда здесь начали неграмотно поступать, я открыл у себя, вот как сейчас помню хорошо, 30 апреля открыл дверь одной лаборатории на кафедре и говорил так: «Вот здесь Беларусь замазывается радиоактивно. Кто хочет прийти померить уровень радиоактивности там одежды…» Ну, с пищевыми продуктами было хуже, потому что нужно малую активность мерить было, понимаете, мы не сразу… Мы оборудовали такую, но… но туда мы людей не пускали, потому что это чистая лаборатория. А здесь вот, где можно одежду и прочее-прочее… У нас 30 апреля все начали приходить в университет и мерить. Кое-кто, кстати, имел, в общем, такие куртки, что их… мы рекомендовали их выбросить куда-нибудь подальше. Так. Так вот, сразу же открыл…Меня позвал, кстати, секретарь горкома партии Божко, Божко позвал, притом такой вот, говорит: «Что вы панику устроили такую? Вот. Вы что, не понимаете, что так ведь можно…» Я говорю: «Знаете что, дорогой мой, вы меня можете учить идеологической работе, в общем, но только не давайте мне советы по тому, как мерить радиоактивность и что такое активность, и нужно это мерить или нет». Я говорю… Потому что я очень хорошо знал, что если он вдруг начнет меня ругать, я скажу: «Подымите, в любом штабе гражданской обороны есть, в общем-то, инструкции, что надо делать в таком случае». Никто же не поднял, никто не действует так. И я думал, что он меня заставит ему это выложить, но он, наверное, знал, что такое существует, поэтому он согласился, умиротворился, и у меня этот пункт продолжал работать. Так что Чернобыль…
А потом же, потом, понимаете, эта, я бы сказал, безмозглость некоторых наших великих руководителей, понимаете, вот этот такой примитивизм, он проявился и здесь. Начинает идти радиоактивное мясо, понимаете, в чем дело. Ну, а тут же все хотят сохранить показатели, что обеспечены, все хорошо. Вот в 10 раз, допустим… ну, не… я… просто для большей ясности пример. Мне заместитель председателя Совета министров, ну, не буду я уже говорить… Председатель Совета министров был умным человеком, во всяком случае такой глупости не делал. Мне вдруг говорит: «А что, мы сейчас, давайте, будем так. Вот оно в 10 раз превышает допустимую активность, мы берем одну корову, такую, девять сех, делаем фарш, делаем наборы совместные и все укладывается в рамки». Я говорю: «Ну, вы что, с ума сошли вообще?» Все размазано… Я ему пытаюсь объяснить физический принцип, что здесь работает принцип больших чисел, так, что все зависит от того, какова коллективная доза, коллективная доза от этого не уменьшится. Число пострадавших от этого не уменьшится. В государственном смысле преступление так поступать. А он не хочет… «Вы такой умный, — говорит, — ну, это же будет удовлетворять, — говорит, — требованиям стандартов». Вот. И вот, вот эти случаи меня совершенно извели, понимаете, что люди отучены от… от какого-то вот такого разумного рационализма, а так: план и обеспечение любой ценой. Вот. Вот с этим я соприкоснулся. И с…
А потом же, потом, понимаете, эта, я бы сказал, безмозглость некоторых наших великих руководителей, понимаете, вот этот такой примитивизм, он проявился и здесь. Начинает идти радиоактивное мясо, понимаете, в чем дело. Ну, а тут же все хотят сохранить показатели, что обеспечены, все хорошо. Вот в 10 раз, допустим… ну, не… я… просто для большей ясности пример. Мне заместитель председателя Совета министров, ну, не буду я уже говорить… Председатель Совета министров был умным человеком, во всяком случае такой глупости не делал. Мне вдруг говорит: «А что, мы сейчас, давайте, будем так. Вот оно в 10 раз превышает допустимую активность, мы берем одну корову, такую, девять сех, делаем фарш, делаем наборы совместные и все укладывается в рамки». Я говорю: «Ну, вы что, с ума сошли вообще?» Все размазано… Я ему пытаюсь объяснить физический принцип, что здесь работает принцип больших чисел, так, что все зависит от того, какова коллективная доза, коллективная доза от этого не уменьшится. Число пострадавших от этого не уменьшится. В государственном смысле преступление так поступать. А он не хочет… «Вы такой умный, — говорит, — ну, это же будет удовлетворять, — говорит, — требованиям стандартов». Вот. И вот, вот эти случаи меня совершенно извели, понимаете, что люди отучены от… от какого-то вот такого разумного рационализма, а так: план и обеспечение любой ценой. Вот. Вот с этим я соприкоснулся. И с…
Понимаете, коммунисты выработали простой принцип: план любой ценой, план любой ценой, все остальное на втором плане. И они думали, что благодаря этому они, в общем-то, очень сильно разовьются. Качество. Качество должно быть любой ценой. И вот когда я побывал в Японии, я много… много… много раз там бывал, ну, меньше, чем в Корее, то они не знают, что такое брак. Вы понимаете, вот есть нации, которые по числу… числу… числу японцев, наверное, больше, чем число русских, потому что в России разные, но их 128 миллионов, в России почти 140. Так вот, японцы не знают, что такое брак. Они, кстати, тоже, в отличие от европейцев, не знают, что такое неизвестный солдат, могилы Неизвестного солдата нет, все идентифицированы погибшие военнослужащие в Японии. Потому что это… это нормально организовано, так как положено. Вот. Поэтому…
- Когда и как были открыты данные о расстрелах в Куропатах?
Вы знаете, Куропаты открыл Зенон Позняк, это его заслуга. Я, увы… Я бы сказал, что здесь это моя оплошность, что я поздно узнал об этом. И наверное, не очень рьяно отстаивал эту позицию. Понимаете, это историческая правда, и сначала у нас все признали, что это, в общем-то деяние… Поскольку в череп, в затылок расстрел там был, все, КГБвскими методами. Вот. Ну, потом уже коммунисты заявили, что это фашисты. В общем, документальных доказательств нету, вот. Вопроса не вызывает у нормальных людей, что это было чудовищное злодеяние НКВД, чудовищное злодеяние. Кто там расстрелян — четко не идентифицировано до сих пор. Я не исключаю, что где-то есть документы, в славном городе Москве и прочее-прочее, в архивах, которые могут раскрыть эту тайну, они до сих пор не раскрыты. Ну, что ж, для этого нужен латентный период больший, чем понадобился для пакта Риббентроп-Молотов, но, наверное, это свершится. Потому что я убежден, что это злодеяние НКВД. У нас сейчас предпочитают об этом не вспоминать, а оголтелые коммунисты, которых много в Белоруссии по сей день, они, в общем-то, валят те кресты, ну, показывая, что уровень их цивилизованности очень низкий. Потому что то, что там погибли невинные люди, это не вызывает сомнений, так. И если там поставлен в их честь крест, то это тоже не должно вызывать сомнения. Ну, по-видимому, поскольку там по… поставлены в основном не православные кресты, без перекосины, то… то… то, в общем-то, наш православный экзархат не очень печется о том, чтобы… промосковской православный экзархат, чтобы там была, так сказать, память. Они находят другие места, где тоже нужно это делать. Вот. Куропаты — злодеяния НКВДистов на белорусской земле, я в этом убежден. Но распространяются другие версии.
- Сколько человек погибло в Куропатах?
По оценкам Зенона Позняка и других наших археологов, более 250 тысяч.
- Каковы основные цели создания Международного высшего колледжа по радиоэкологии имени А.Д. Сахарова?
Сахаровский колледж — это… это как бы система, которая учила бы жить в условиях радиационной опасности. То есть фактически это экологический колледж. Притом в Белоруссии логично было его разместить, потому что в Белоруссии неплохая система образования, советская система, достаточно хорошая, кстати, я вам скажу, и она… в ней было меньше пороков, чем в… в советской системе образования в других местах. Поэтому здесь логично… и учитывая Чернобыль, и учитывая, в общем-то, опыт кафедры, которую, простите, я тогда возглавлял, можно было создать центр, и было много сотрудников, которые могли этим заниматься. И убедил Александр Михайловича Люцко, мой коллега по кафедре, доцент, очень активный человек, к сожалению, который рано умер, вот, что такой центр здесь нужно создать. И просто создали центр, где бы… где бы люди получали высшее образование в области… в области, ну, я бы сказал, радиационно-безопасного проживания. Понимаете. То есть как жить вот в таких условиях, в которые нас поставил Чернобыль. С этого началось.
Ну, а сейчас это, в общем-то, Сахаровский университет.
Да, он существует до сих пор. Ну, там, понимаете, многое менялось, направленность менялась, там, ну, тех… тот энтузиазм, который был вначале, он, может быть, прошел, но там… по сей день добрые два десятка человек с моей кафедры продолжают там успешно работать. И… Там были всякие трудные дни, понимаете. Сначала возрадовались, что отдельный вуз, а потом университет вдруг получил коэффициент, больше зарплата у преподавателей, а там меньше. Но сказали, что они очень патриотично к этому колледжу были настроены, и… и, в общем-то, не разбежались, сохранились. Он, я бы сказал, деформировался. Он был более физическим, чем биологическим, и чем медицинским. Сейчас он стал более медицинским и более биологическим. Потому что с точки зрения физики по радиационному воздействию здесь вопросов нет. То есть всем ясно, как воздействует излучение. Ну, а уже путаницу начинают медики и биологи. Поэтому именно там нужно хорошее образование. А физические основы, они уже сейчас все воспринимают правильно. Раньше они неправильно воспринимали. Физические основы воздействия радиации очень простые. А вот биохимические, биофизические, биологические — здесь есть проблемы.
Да, он существует до сих пор. Ну, там, понимаете, многое менялось, направленность менялась, там, ну, тех… тот энтузиазм, который был вначале, он, может быть, прошел, но там… по сей день добрые два десятка человек с моей кафедры продолжают там успешно работать. И… Там были всякие трудные дни, понимаете. Сначала возрадовались, что отдельный вуз, а потом университет вдруг получил коэффициент, больше зарплата у преподавателей, а там меньше. Но сказали, что они очень патриотично к этому колледжу были настроены, и… и, в общем-то, не разбежались, сохранились. Он, я бы сказал, деформировался. Он был более физическим, чем биологическим, и чем медицинским. Сейчас он стал более медицинским и более биологическим. Потому что с точки зрения физики по радиационному воздействию здесь вопросов нет. То есть всем ясно, как воздействует излучение. Ну, а уже путаницу начинают медики и биологи. Поэтому именно там нужно хорошее образование. А физические основы, они уже сейчас все воспринимают правильно. Раньше они неправильно воспринимали. Физические основы воздействия радиации очень простые. А вот биохимические, биофизические, биологические — здесь есть проблемы.
