Интервью с Сергеем Шахраем
Я, наверное, из тех, кто скоро будут последними могиканами, в которых сидит генетический страх, что система Сталина, Берии может решить с человеком, как с пылинкой, всегда и все. С одной стороны, мы не боялись и действовали смело, с другой — понимали, что все это может быть. И в то же время сами события путча были неожиданными. Мы накануне ночью встречали Ельцина из Казахстана, откуда он возвращался уже поздно ночью. Причем прямо перед поездкой в Казахстан он парафировал союзный договор вместе с нашими автономиями в столбик. Уж какой не был плохой текст, тем не менее Ельцину нельзя бросить в упрек, что он не хотел подписывать союзный договор.
И, кстати, эта ДекларацияДекларация о государственном суверенитете РСФСР принята 12 июня 1990 г. от 12 июня, она была не о независимости, а речь шла о союзном договоре и о том, что Россия будет его подписывать на совершенно разумных началах. Так вот, он его парафировал, и казалось, что найден какой-то выход из ситуации. А когда на следующее утро мы договорились с Виктором Васильевичем Илюшиным в 7 утра уже быть в Верховном Совете, и мы все узнали об этом «Лебедином озере», это был, конечно, шок.
Сергей Шахрай о трех днях путча ГКЧП
Много написано, много рассказано об этом, наши дачи недалеко были, и я в тот момент пришел к Борису Николаевичу. А потом уже мы с Илюшиным ехали в одной машине в Верховный Совет и обгоняли эти колонны танков на МКАДе. Шикарный, яркий солнечный день… До сих пор фантасмагория: две реальности, две цивилизации, два плана, танки грохочут, мы на работу едем. Правда, телефоны отключили, но не все, фельдсвязь почему-то работала. Было что-то такое опереточное, с одной стороны, и абсолютно страшное — с другой. Я помню, как меня жена провожала, детишки рядом — Сереге пять лет, Мишке два года, такое ощущение было, что я их больше не увижу. Мы уже потом узнали, что Архангельское было уже окружено, и только ждали команды арестовать, депортировать, уничтожить. Поэтому по жизни все это было не оперетта, это было реально страшно, было непредсказуемо. Все знали теорию, что третий день является ключевым в таком кризисе. Все ждали штурма, и, несмотря на эти десятки и сотни тысяч людей, которые пришли к Белому дому, было понятно, что Белый дом, как объект, незащищаем ни с какой коммуникации. Можно было несколько часов держаться в бомбоубежище, куда, собственно, потом Ельцин, Хасбулатов и другие спустились, а меня забыли в коридоре, или я не успел, не знаю. Я ушел на улицу, и потом у костра сидели, выступали по радио, потом с Ростроповичем там познакомился. То, что я не попал в бомбоубежище, дало мне потом столько интересных наблюдений и людей классных. Но было понимание, что это все должно кончиться. Но как только фактор времени был упущен: нерешительность, и непонимание, кто что делает и за что отвечает. Могли, наверное, арестовать, но это все равно только добавило бы… Надо было или шлепать на месте, потому что сам арест добавлял бы команде Ельцина больше популярности. Машина и система была уже неспособна это делать, это должны были делать специалисты, а не армия с танками.
Но все решения во время путча принимались без Силаева. Тот же Бурбулис, Полторанин, депутаты все, пожалуй, председатели всех ключевых комитетов, Руцкой никуда не ушел — внизу строил оборону. В общем, команда не сдрейфила. Мы воспользовались тем, что работала фельдсвязь, и нашей задачей было быстро довести информацию о том, что происходит, до населения. В частности, это были два или три дня, когда я даже указы печатать не успевал. Написал, Борис Николаевич его быстро прочитал, правили — и они уходили в жизнь. Одни на балконе, другие, что называется, у танка были написаны, особенно первое обращение. И с помощью фельдсвязи они доходили до региональных органов власти, и это давало понимание, что вопрос в Москве не решен, а они сидели его и ждали. То есть ГКЧП проиграл и на этом, а мы выиграли. Мы смогли с помощью средств массовой информации и с помощью незакрытых каналов связи не просто довести наше решение, а объяснить: позвольте, если вы хотя бы на словах придерживаетесь Конституции, то Конституция-то нарушена. То есть до всех было доведено, что действия ГКЧП незаконны и неконституционны: Горбачев, по сути, депортирован или арестован, можно говорить о том, игра это или не игра, мы потом возвращали его из ФоросаВ Форосе (Крым) находилась государственная дача № 11, но юридически это так.
Все понимают, что он не болен, все понимают, что вице-президент вступил во власть с Комитетом незаконно. А раз незаконно, люди думают в душе: потом пойди, разбирайся, будут к следователю таскать, посижу-ка я посмотрю. И, слава богу, этот локальный конфликт не разросся.
Два раза мы стояли на грани гражданской войны. В октябре 1993-гоВооруженное противостояние между сторонниками президента, правительства и Верховного Совета (21 сентября — 4 октября 1993 г.) в сто раз больше, чем здесь, я имею в виду угрозу гражданской войны, и оба раза этого не произошло — это подарок судьбы тех лет.
Сергей Шахрай о последствиях ГКЧП
Пожалуй, это тоже одна из таких страниц, которую я считаю печальной, и вот почему. Сначала было огромное облегчение человеческое, что, слава богу, ты жив, близкие живы, кровь не пролилась, не считая той трагедии с тремя ребятами. С другой стороны, начался период безвластия по факту. Может быть, это реакция на шок Ельцина — он пропал. Не физически пропал, но никаких решений не принималось, и из активности выпал, что называется. Горбачев призвал всех выйти из партии, а что вместо этого делать? И, как лесной пожар, объявление о выходе союзных республик«Парад суверенитетов» (1990 – 1991) — конфликт республиканского и союзного законодательства, связанный с объявлением приоритета республиканских законов над союзными.
Все же празднуют независимость и самостоятельность не после 8 декабря, не после беловежских соглашений. Это август и 1 декабря референдум на Украине, а ряд республик ушли раньше — это Грузия, прибалтийские республики. Это был период не полураспада, это был период окончательного распада системы. И я помню, многие решения надо было принимать уже на уровне, а кто? Кому здания и имущество партийных комитетов? Надо было переписывать на Совет, Советов тоже нет. Переписывать на исполнительную власть, как-то это дело охранять, издавать указы о том, что МВД принимает под охрану все эти объекты. Очень интересное решение мы нашли тогда, я не помню, кто первый, может, даже и мне эта идея пришла в голову: а давайте судам отдадим. Я просто руководил практикой три года в МГУ на юрфаке и студентам говорил: исполком, суд, прокуратура. Иногда было страшно обидно, когда в этих, тогда еще не приспособленных полуподвальных помещениях суды находились. А тут ба-бах! Партийные комитеты отдать судам. А что, хорошо — начало независимой судебной власти. Вот такие были решения на ходу. Но система распадалась, осень была тяжелая.
Почему в 1992 г. вы подали в отставку и ушли из правительства?
Это была весна 1992 года, апрель месяц. В принципе, были найдены формы разрешения политических конфликтов — это и референдум, парламентская трибуна, съезд тогда заседал практически постоянно. Но были вещи, связанные с необходимостью организовать работу правительства, государственного аппарата. Здесь ключевое слово «аппарат», потому что демонтаж союзных структур исполнительной власти был очень глубокий. Допустим, партийный аппарат, а он осуществлял реальную власть, ушел в реальную оппозицию, правительственный аппарат был пониже качеством, хотя и весьма профессиональным, и тоже не горел желанием что-то делать без специальных решений, команд. Проблема была не только в принятии решений, что было тогда самым главным, проблема в реализации решений. Она далась довольно долго, и здесь я считал, что надо из чиновников сделать союзников, решив старыми методами две проблемы — проблему кнута и пряника. А пряник состоял в том, что если ты не можешь дать достаточно достойную зарплату в тот период, то надо компенсировать другим эффективную профессиональную работу чиновника. Для меня это было очевидно: наделить земельными участками (российская традиция) и дать социальную защиту — медицина, обещание очень высокой пенсии. Что надо было отобрать у чиновника? Надо было отобрать право судебной защиты, в случае если он ворует, если плохо работает. С одной стороны, ты получаешь некую капитализацию своей службы, своего служения государству — земля, пенсия, социальный пакет, но если ты плохо работаешь (саботаж, коррупция), то ты вылетаешь без судебной защиты. Для этого надо было принимать пакет — пакет, может быть, громко — поправки и несколько законов.
Возвращение не планировалось, я всегда немножко такой фаталист. Но летом в Конституционном суде начался процесс по иску депутата от компартии РСФСР против указов президента, в частности, против указа от 6 ноября 1991 года, в котором структуры — не идеология, не ячейки, а структуры КПСС — признавались недействующими. Объясню, почему этот термин важен юридически и политически. Собственно, Борис Николаевич пригласил и попросил войти в эту группу юристов, а это оформлялось тоже указом президента, представителей президента в Конституционном суде. Здесь очень важный момент, потому что спустя годы считаю, что демократы не смогли, как чехи, как поляки, отрешиться от коммунистического наследия, демократы не смогли организовать Нюрнбергский процесс над политической машиной, которая репрессировала 70 миллионов человек. Забывают одну вещь: не демократы обращались в Конституционный суд и создавали специальное судебное разбирательство. Началась первая волна отката, и когда уже атаковала оппозиция, Компартия, это они обратились в Конституционный суд, и президент выступал стороной обороняющейся. Это во-первых. Во-вторых, мне удалось убедить, по-моему, так со многими с тех пор и поругались, что Нюрнбергский процесс не может быть внутри страны. Это процесс, когда одна страна победила в войне другую и судит режим этой страны. Судить самим себя по типу Нюрнбергского процесса — это даже не унтер-офицерская вдова, это похлеще. Это первое. Второе — свою историю в принципе судить с политических, идеологических вершин бесполезно, эффект будет обратный. Поэтому я видел свою задачу в Конституционном суде — найти безупречнее юридическое решение. И оно нашлось. Дело было в том, что опять же был фактический пласт и псевдоюридический. Псевдоюридический состоял в том, что был закон СССР «Об общественных объединениях». Ну, о партиях в том числе. Согласно этому закону общесоюзной партия считалась та, в которой было более половины союзно-республиканских организаций. Пятнадцать союзных республик, значит, в восьми из них должны быть структуры КПСС, тогда эта организация общесоюзная. На момент подписания Ельциным указа 6 ноября 1991 года оставалось две-три, максимум четыре. На бумаге. Остальные партийные структуры были ликвидированы, распущены или самораспустились. То есть с формально-правовой точки зрения КПСС как общесоюзное общественное объединение не существовала. Этот юридический факт ни суду, ни оппозиции никуда нельзя было деть, и он сыграл решающую роль. Но формальную. А содержательный момент состоял в том, что надо было — и тоже нам удалось — не идеологию разбирать (каждый имеет право на выбор идеологии, религии, взглядов, не запретишь, не навяжешь — эффект обратный). Мы взяли для себя задачу доказать только те факты, когда партийные структуры выполняли функции государственных органов — законодательных, судебных, исполнительных. И если такие документы найдены, мы их предъявляли в суд. Собственно, с этого началась работа в особом архиве, в особой папке ЦК КПСС. И мы в суде выкладывали решения Политбюро, ЦК, орготдела, других партийных структур. Самое удивительное: принятие решений силой закона, судебных решений и уж подмена органов исполнительной власти сплошь и рядом. То есть тезис, а это с точки зрения советского законодательства и советской Конституции, это узурпация государственной власти. В Конституции написано: «Вся власть принадлежит Советам», а осуществляется партийными организациями. И не могло быть юридического решения. Была статья 6-я, от которой в тот период отказались незадолго до этого. Но она была не с точки зрения подмены механизма осуществления власти, а с точки зрения признания одной из идеологий, типа правящая партия в силу закона. Не в силу выборов, а в силу Конституции. Но и она была отменена. Собственно, этот подход летом 1992 года помог в суде защитить указ президента. Можно встретить комментарии, что президентская сторона не выиграла или проиграла, но в нашей позиции не было ликвидировать первичные организации, не было судить идеологию — было установить, что общесоюзной организации нет. И суд написал, что КПРФ имени Зюганова не является правопреемником КПСС, потому что нет той структуры, нет временного преемства, нет юридического правопреемства, естественно. Второе — что в силу подмены государственной власти действия структур партии были неконституционными. С учетом политического момента, что атаковала оппозиция, суд написал, что могут существовать первичные партийные организации, что каждый имеет право исповедовать, в том числе, коммунистические взгляды, но, собственно, это никто и не оспаривал. Соответственно, на это было потрачено несколько месяцев 1992 года. И по окончании суда, который защитил все указы президента и сохранил политическую систему и систему государственной власти, к тому моменту созданную, состоялся мой возврат в правительство. В принципе, в целом я шесть лет проработал в правительстве — вице-премьером, министром, председателем Госкомитета с одной оговоркой: каждый февраль Борис Николаевич отправлял правительство в отставку и набирал с небольшими изменениями, иногда с большими изменениями. В общем, каждую весну встряхивал исполнительную власть. В течение месяца все ходили исполняющими обязанности. Потом кто-то оставался министром, вице-премьером, кто-то нет. Может быть, это было иногда полезно.
Вы один из авторов текста Беловежского соглашения. Вы знали заранее, что в Белоруссии СССР прекратит существование?
Мы с вами знаем, где-то в публикациях проходит, что какие-то проекты были, планы — у Бурбулиса, у КозыреваАндрей Козырев — министр иностранных дел РСФСР/РФ (1990 – 1996) Я их не видел и думаю, что готовых проектов и планов не было, в силу того что задача была... Даже не задача, а ситуация была настолько нетривиальная и обрушительная, обвальная, что иметь в кармане готовый проект и не обсудить его с президентом, с советниками было, наверное, невозможно. Как всегда, сочетание случайных и закономерных вещей.
Закономерные вещи состояли в том, что после августа 1991 года процесс распада страны стал необратим, мы об этом говорили. Все союзные республики на референдуме, на сессии Верховного Совета принимали решение о независимости, о выходе. Некоторые дважды. Точнее, большинство дважды принимали. Та же Украина отмечает независимость в августе, а референдум о независимости, то есть политическое решение, оформленное юридически, — 1 декабряБеловежские соглашения о роспуске СССР и создании СНГ были разработаны и подписаны 7–8 декабря 1991 г. в Беловежской Пуще (Белоруссия). И у других субъектов Российской Федерации этот процесс был растянут с августа до ноября. Украина была последняя в этом ряду — 1 декабря. Но Прибалтика, Грузия — те и не связывались с путчем, они раньше объявили. Каждая из них по-своему, юридически коряво или не коряво, использовали право на свободный выход — статью 73-ю Конституции СССР. Прибалтика бежала от коммунистической Москвы, Азия и Закавказье, не считая Грузию, частично Армению, бежали от демократической Москвы, защищая собственные власти. То есть местные князья защитили свою собственность, власть кланов на 20 лет вперед. Этот внутренний механизм очень важно понимать. Но все видели, что страна рассыпается, на глазах у нас Югославия, которая уже тогда вся была по колено в крови. Все видели, что федерации, основанные по национальному принципу для решения национального вопроса, гибнут. У нас уже был Тбилиси, уже был Карабах, уже была Чечня с трагическими элементами спора между Ельциным и Горбачевым. Гангрена пошла, заражение организма в активной форме, развал шел. Собственно, решение было не в том, чтобы сесть и развалить, решение было в том, на каком этапе разложение или развал попробовать остановить или перехватить инициативу. Метода было два. Замораживать — та же 73-я статья лежала в морозилке, пока режим был монолитный и партийный. Когда режим распался, мясо растаяло, к сожалению, разложение пошло. Либо перехватывать инициативу. Это сейчас легко говорить, тогда это было на уровне тревоги и ощущений, отсутствия решений. Поездка в Белоруссию была плановой, было подготовлено подписание соглашения двустороннего. Все-таки нельзя мою роль переоценивать как советника, где принималось решение.
Я думаю, решение было принято в Минске — пригласить КравчукаЛеонид Кравчук — председатель Верховной Рады Украины (1990 – 1991), президент Украины (1991 – 1994). Это было 7 декабря, у него неделю назад прошел референдум, он весь такой незалежный. Типа, объясни, панове, что делать дальше. Как всегда, в советское время приглашают с каким-то поводом. Лучшие охотничьи угодья и для Хрущева, и для Брежнева — решили там встретиться. Они по своей программе, делегация — по своей. Причем часть делегации поехала, часть в Минске осталась. Собственно, задача придумать какое-то соглашение, даже без названия этого документа, была сформулирована уже в Вискулях. Какое? Новоогаревский процесс показывал, что обновленный СССР не проходит, даже российская Декларация о суверенитете 12 июля уже не подходит, потому что там речь шла о том, что РСФСР — часть обновленного Союза. То есть речь даже на уровне понятий и терминов — не Союз, а Содружество. Содружество кого, чего? Здесь достаточно быстро рождаются формулы, все независимы де-факто. С точки зрения союзных республик де-юре тоже. Значит, Содружество Независимых Государств. Оставалось две проблемы. Если это содружество по типу британского, европейского, понятно, что интеграция настолько глубока, что если убрать политические вопросы, жизнь-то продолжать надо, решать экономические проблемы, что делать с ядерным потенциалом и т. д. То есть куча проблем. Конфликтология всегда подсказывает один рецепт: вопросы, не решаемые в данный момент, не вносятся в текст, остаются на будущее. В текст вносится то, что нужно решить сейчас. Наверное, три важных момента. Первый: в Вискулях собралось три из четырех республик, которые образовали Союз ССР в 1922 году — Белоруссия, Украина, Россия. Не было Закавказской федерации, ЗСФСР — Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики. Как ЗСФСР она прекратила существование в 1936 году, и все три закавказские республики — Грузия, Армения и Азербайджан — уже из страны вышли. То есть даже при большом желании ЗСФСР или ее участников возможности собрать не было. Но три из четырех основателей, подписантов договора об образовании Союза были налицо. Поэтому возник вопрос, что именно отцы-основатели, те, кто образовал Союз ССР, принимают решение о его кончине. Хочу подчеркнуть: не о роспуске, а кончине. Потому что пока не выписана справка о смерти, родственники не могут похоронить человека, не могут вступить в наследство, куча неразрешенных проблем, связанных с семьей. В государстве то же самое, когда умирает такое сложное составное государство. Если нет решения о том, что СССР нет, 1 декабря он закончился, на улице 8 декабря, то что вместо? Король умер, да здравствует король! Отцы-основатели принимают решение, выписывают медицинскую справку, что его нет, но принимают решение не посыпать голову пеплом, а предложить новую форму интеграции, тем более что есть исторические аналоги, есть уже эффективно работающий европейский аналог. Возникает Содружество Независимых Государств именно тех отцов-учредителей. В какой-то момент, надо признать, была эйфория от того, что это славянский союз. Грело славян, православных, что что-то, может быть, в этом плане будет таким стимулирующим локомотивом. Но эта эйфория быстро прошла, потому что это ощущение ложное. Та же Российская Федерация — 16, а к тому моменту в 1991 году 20 автономных республик, 20% мусульман, 51% территорий в автономных республиках, почти все стратегические ресурсы. То есть создать государство на полном отрицании многонационального (многонациональное развалилось), поставить мононациональное, хотя украинцы, белорусы и россияне — славяне, но все же разные национальности, не менее опасно.
Была попытка пригласить НазарбаеваНурсултан Назарбаев — президент Казахстана (1990 – н.в.), с ним были постоянные телефонные разговоры. Борис Николаевич, по-моему, ШушкевичСтанислав Шушкевич — председатель Верховного Совета Белоруссии (1991 – 1994) с ним говорил, вдвоем они. Назарбаев из Алма-Аты вылетел и остался в Москве. Не верил, опасался. Ходила версия, очень похожая на правду, что они встретились в Москве с Горбачевым, Михаил Сергеевич сказал: «Нурсултан, ну что ты? Ты будешь премьером в СССР? В каком СССР?». На всякий случай Нурсултан Абишевич остался в Москве.
Это один из самых острых, многоплановых, иногда детективных жанров. Собственно, до осетино-ингушского конфликта мое вовлечение в чеченскую проблему было, скажем так, не заочным, но московским. Я туда не летал, хотя некоторые встречи и переговоры были очень интересны, в частности, с ЯндарбиевымЗелимхан Яндарбиев — создатель Вайнахской демократической партии (1990), соратник Джохара Дудаева, вице-президент Чеченской Республики Ичкерия (1993 – 1996), президент Чеченской Республики Ичкерия (1996 – 1997). Идеолог, безусловно интересный, харизматичный человек, но когда мы в Белом доме с ним неоднократно встречались, искали выходы и решения, один на один — это были абсолютно воспитанные, абсолютно грамотные, интересные, иногда увлекательные собеседники. По форме. Но если проанализировать, что Яндарбиев говорил по сути, это требует отдельного исследования, описания и, может быть, не одной докторской.
Он говорил: «Сергей Михайлович, ну мы же с вами демократы, вы же понимаете, что чеченское общество отстало. Тейповая, родовая структура укоренена настолько, что Чечне не нужен президент. Вот Джохар у нас президент, но все решают тейпы, как решали по старинке. Он сидит в своей резиденции, устраивает праздники, танцы и т. д. Сломать тейповую структуру может только время, но это долго, у нас его нет, либо война с Россией. В котле войны с Россией разрушатся все традиционные структуры, погибнут все тейпы (именно как структуры, естественно, никто не хотел людей убивать), и возникнет основа общества, для которого нужны будут выборы, президент, парламент и правительство. Вы поймите, у нас нет какой-то кровной ненависти к русским, но нам нужна война, нужен конфликт, в данном случае с Россией, больше не с кем, чтобы построить гражданское общество в Чечне». Я ни слова не сочиняю, я настолько был под впечатлением от этой логики, какие-то ассоциации у меня с Геббельсом возникли, но это круче. Это философия, это стратегия, это тактика. По-своему, если отбросить трагичность для людей, сколько людей погибло, она формально логична. Из воздуха гражданское общество не возникнет, его не построишь. Его можно и, с его точки зрения, нужно разрушить. Самое быстрое — конфликт, война. После войны, говорит, мы такой демократический договор с вами подпишем, никуда мы не уйдем. Мы соседи, все вместе, экономика вместе.
Я думаю, этим во многом определялась неуспешность всех попыток урегулировать политическим путем этот конфликт — это очень важный момент. Второй момент, который мы с вами затронули, он предшествовал, — это соперничество Горбачева и Ельцина. Горбачев посылает людей, эмиссаров, говорит: ты будешь союзной республикой, давай, не подчиняйся Ельцину.
А от Ельцина урегулировать в Чечню едет ХасбулатовРуслан Хасбулатов — первый заместитель председателя Верховного Совета РСФСР (1990 – 1991), председатель Верховного Совета РСФСР/РФ (1991 – 1993), руководитель одного из четырех основных тейпов, а это многое значит. Но это по определению невозможно. А остальные, кто ездил, это Бурбулис, Полторанин и другие, они действовали в логике демократической революционной борьбы — освободить чеченский народ от партократов. А там было интересно, в Чеченской Республике в особенности. Первый секретарь партийной организации, хозяин республики, всегда был русский: Воротников последний. Но когда в Москве начался Новоогаревский процесс, демократизация, впервые в истории первым секретарем стал ЗавгаевДоку Завгаев — народный депутат РСФСР (1990 – 1993), председатель Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР (1990 – 1991), глава подкомиссии по делам республик Северного Кавказа Верховного Совета РСФСР/РФ (1991 – 1993) Доку Гапурович — очень умный человек, наш посол в Словении сейчас. Но он чеченец, баланс внутренний-то разрушен: почему представитель одного тейпа, а не другого, будет мною командовать? Началась подковерная борьба. Оказалось, Завгаев из одного тейпа — партократ, Хасбулатов из другого чеченского тейпа — демократ. То есть по форме это борьба с партийной номенклатурой, а по сути эта такая трагичная внутриреспубликанская, внутриобщественная бомба.
Сергей Шахрай о Чечне как разменной монете в российской политике
Отсюда быстро возникла очень интересная линия: решать чеченскую проблему стало модным и нужным для решения политических проблем в Москве. Эту проблему эксплуатировали все подряд: Лебедь, Вольский, Жириновский, Рыбкин — все решали чеченскую проблему. Решение или псевдорешение этого вопроса помогало укрепиться или потерять власть в Москве. Как пример — Хасбулатов, самое яркое впечатление. Все это важно, но важнее всего — это экономическая подоплека того, что произошло. Революционные события в Грозном привели к тому, что российские союзные структуры выбросили и не только КГБ, и не только армию, оставив склады с оружием, а, прежде всего, прокуратуру, налоговую службу и МВД. В результате возникла ситуация, когда юридически это часть России, и Москва никогда не могла сказать, что она не составная часть Российской Федерации, а фактически никаких структур нет. Я в данном случае хочу мысль про экономику провести: налоги платить некому, пограничников нет, таможенников нет, КГБ и МВД нет. Юридически — это наше пространство, фактически — это особая экономическая зона.
БасаевуШамиль Басаев — один из руководителей Чеченской Республики Ичкерия, террорист можно и нужно приписывать то, что он компьютеризовал Россию. В наследство республике, в аэропорту в Грозном и не только, досталось 150 самолетов. И не только небольших тренировочных самолетов, но и Ту-154, Ту-134. И 150 рейсов в день на Ближний Восток и в другие страны — ввоз компьютеров, потому что это максимальная отдача при маленьком объеме: в самолет можно 200-300 коробок загрузить. Была там и другая бытовая техника: телевизоры, видеосистемы, но в основном компьютеры. Они прилетают в Грозный и без всякой растаможки — дорога не закрыта, граница не закрыта, налоги не заплачены, норма прибыли 300% — едут в Москву, в Омск, Владивосток и продают это все. Люди получают дешевый товар, а чеченские бизнесмены — огромные, немереные средства. Эти средства уходят не только туда на обогащение, но и начинают работать в Москве. Очень многие банковские структуры, очень многие финансовые структуры, не только банковские, промышленные, корпорации получают подпитку вместе с чеченскими деньгами, и приходит чеченский эмиссар. Я не этническую сторону отмечаю — это может быть ингуш, это может быть русский, но оттуда. Дело дошло до того, что все лото, вся реклама на телевидении, на Первом канале принадлежала чеченским бизнесменам. Для того чтобы эти деньги крутить, они же возникли из воздуха буквально, из этих авиарейсов, возникли «чеченские авизо» фальшивые, с которыми якобы боролись наши. Чего бороться? Бороться надо было двумя путями, и я даже в 1992 году закон написал об этом, и в 1993-м его модифицировал: Чеченская Республика — это особая экономическая зона, то есть надо было принять это. Не запрещать и стрелять, а сказать: да, особая экономическая зона. Почему? Потому что режим особой экономической зоны дает возможность по периметру поставить таможенников, поставить транспортный, санитарный и прочий контроль. И это не армия, не сила — это просто урегулирование экономических потоков. И, соответственно, в Москве взять под контроль банковские структуры. Это уже на грани силового воздействия, но не военное. А в 70 километрах вокруг проложить железную дорогу в Дагестан. В итоге она была построена, но я за это три года боролся. Уж если вы свободны, вы себя отделили и объявили особой экономической зоной — пожалуйста, хотите торговать с другой частью России — платите. Действуйте по правилам. Это, конечно, бесило, это был, с одной стороны, механизм скупки всех и вся в Москве, до самых высоких чиновников, с другой стороны, мотивировал, почему надо было силой, с оружием в руках, защищать этот даже не насос, а эту гениальную экономическую структуру, аферу века. Мы все время бумажки опять же анализируем, ищем события. А вот экономика, гениальность этой сделки века. Ну это руки еще дойдут, напишут экономисты.
Собственно, поэтому я, как вице-премьер, все время предлагал эти, я о них честно рассказываю, как это и было, способы решения вопросов, а так как они были системными, я ими все время раздражал массу народа. Вплоть до того, что, тоже царствие небесное, в один из моментов появился бывший глава Краснодарского края Николай Дмитриевич ЕгоровНиколай Егоров — руководитель Территориального управления исполнительных органов власти РФ по Чеченской Республике в ранге заместителя председателя правительства РФ (1994 – 1995), руководитель Администрации президента РФ (1995 – 1996) стал вице-премьером, стал отвечать за Кавказ и Чечню, «Шахрай не прав, надо действовать по-государственному». Мне позвонил Илюшин Виктор Васильевич, Это был октябрь 1992 годаЭто произошло в 1994 г., 26 или 24 октября: «Сергей Михайлович, вы от темы Чечни отстранены, не ваша зона ответственности».
Сергей Шахрай о главных факторах нестабильности на Кавказе
Во-первых, не могли быть не замечены мои системные предложения, указы и законы, как регулировать ситуацию экономически. Во-вторых, то, что терское казачество по высокому берегу реки Терек всегда отделяло православных осетин от ингушей и чеченцев, как мусульман. Это была довольно широкая полоса русских казачьих станиц, которые, пока шла кавказская война, выполняли функцию военных, а после войны стали выполнять функцию буфера и торговую функцию. В общем, за 200 лет сложился баланс, когда терское казачество было буфером и одновременно интерфейсом для этих народов. И когда по приказу Свердлова, мы об этом говорили, 1 миллион 100 тысяч терских казаков расстреляли, это был длительный процесс, чем это закончилось? Казачьи станицы были отданы представителям местных народов. Казалось бы, с точки зрения казаков, это несправедливо — столько народу расстреляли, но это оказалось трагедией и для ингушей, и для чеченцев, и для осетин, потому что прошлась советская партийная машина с другой стороны. Пока они в горах, в своих красивых башнях, их нужно штурмовать по шесть месяцев — и не возьмешь. Насильно сожгли аулы в горах, разрушили часть этих башен родовых, в общем, выкурили оттуда и поселили на равнину, на казачьей земле. В результате этот маленький клочок земли, эти населенные пункты 36 раз несправедливо туда-сюда передавались. Потом война, депортация, чеченцы, ингуши, Казахстан — аж куда их согнали, и теперь опять они собраны — не собраны, заняты, в 1944-м возврат без восстановления, опять с заложенными минами. И в 1992 году снова возникла проблема, которую долго мы еще не решим. Здесь главный фактор — время, но логика понятна: конфликт должен быть выведен из стадии силовой в мирную стадию, тоесть задушен. И после этого должны быть найдены способы решения — через людей, через деньги, через механизмы и через память. То есть человеческий организм забывает многие вещи, слава богу, и лечится. И человеческое общество точно также. Время, время, время. Моя тактика и логика, как терского казака, была очевидной: нельзя занимать ни одну сторону конфликта. Если конфликт приобрел форму осетино-ингушского, за ингушами сидела Чечня, а Грозный не очень хорошо относился к Назрани и к ингушам, он их выдавил на периферию, стал отбирать Сунженскую, Малгобекскую станицы, я уже не говорю про экономику. И вы потом пойдите, разберитесь с осетинами, которые вместе с русскими несправедливо заняли вашу территорию. По сути, из них сделали армию для завоевания себе жизненного пространства. Это тоже надо учитывать, кто выдавливал. Дудаев выдавливал со своей командой ингушей Пригородный район. Задача была элементарная: не занимать ни одну из сторон конфликта. Это должно было быть продемонстрировано. Поэтому я не мог жить во Владикавказе, я не мог жить в Назрани, потому что это конфликтующие стороны. Как я решил эту проблему? Мы поселились сначала в аэропорту (первые два дня), потом на территории военного училища во Владикавказе, а в Назрань загнали состав пассажирский, превратили его в администрацию. Я день жил во Владикавказе, день жил в Назрани. Для конфликтующих сторон должно было быть понятно: прислали мужика из Москвы в ранге вице-премьера с огромными полномочиями, и он занял позицию равноудаленности или равноприближенности. Казалось бы, мелочь, но все надо было быстро решить и продемонстрировать. Вторая проблема состояла в том, что…
Почему сейчас проблема у ХлопонинаАлександр Хлопонин — заместитель председателя правительства РФ, полномочный представитель президента в Северо-Кавказском федеральном округе (2010 – н.в.) любого другого полпреда: их назначают, но им не дают реальных полномочий. И не дают, и они не могут оставить. Я понимал, что первое мое требование — подчинить все силовые структуры. Хотите, на месяц, на два, но они все должны подчиняться. Не сразу на это Борис Николаевич пошел, и поэтому были поправки в указ. А военные были у нас козлами отпущения к тому моменту. За Киргизию, за Прибалтику (за Вильнюс), за Тбилиси, за Карабах. Чуть что — политическое руководство ничего не знает, заседает комиссия в Москве, но крайние — генерал такой, генерал такой. Первый декрет, который я там на месте подписал, его помню почти буквально. Я там, полномочный представитель президента, глава временной администрации, беру на себя всю политическую и юридическую ответственность за действия военных. Я, Шахрай, и расписался: «политическую и юридическую ответственность». Генералы плакали: впервые за пять лет нашелся какой-то политик из Москвы, которого они увидели, который взял на себя ответственность перед судами, перед следствием за их действия. Это полностью поменяло моральный климат в военной группировке. Пока я там был главой администрации, мы провели восемь войсковых операций, но одновременно. Это в пять утра ингушское село, осетинское село. И там, и там армия действует одновременно по одной схеме. По какой? МВД берет на себя по периметру, потому что милиция воевать не умеет, а внутрь заходит спецназ с экипировкой, в бронежилетах. Зенитные установки, БТР (восемь штук), немереное количество оружия стрелкового, артиллерия, где-то три десятка подпольных заводов спиртовых, в основном на территории Осетии. То есть там вычищали такие авгиевы конюшни. Если бы эту работу продолжить, политическая воля в Москве, мы слишком на многие мозоли наступили, но тогда это сработало. То есть я приехал справедливый, злой, решительный, войсковые операции пополам для тех и для тех. И третье, я был удивлен тогда, что отметил кто-то из аналитиков и журналистов, из «Эха Москвы» в том числе, что «Шахрай опутал конфликт юридической паутиной». Потому что надо было решать кучу вопросов, которые всегда, если ты глава администрации, принимают форму юридических и экономических решений. Для школы, для сельского хозяйства, для медицины, еще чего-то, вот все эти решения… В администрации мы жили на этих военных койках зимой, ужасно было. Несколько покушений. Надо называть вещи своими именами. Просто профессионалы ребята работали. Но самое плохое было, когда, во Владикавказе реже (один или два случая), в Назрани частенько утром тебе приносят несколько изуродованных трупов. Естественно, виновата та сторона. Настолько изуродованы тела, ничего не узнаешь. Сердце болит, голова болит, что делать? Надо какое-то время выделять и работать психотерапевтом, слушать старейшин, детей, женщин. Потому что со временем начала конфликта в Чечне была выработана тактика: вперед пускать женщин и детей. Русские солдаты бросают оружие… Надо было тоже показать, что это не так. В общем, задели.
