Интервью с Сергеем Филатовым
Чечня — это наша боль, да… Ну вот 94-й год, война. Я, ну, со стороны следил за тем, что происходило, вообще говоря, в Чечне. Надо сказать, что я недавно прочел книгу Канты Ибрагимова, есть такой писатель чеченский, очень интересный писатель. Книга называется «Прошлые войны». И он показывает вообще историю Чечни, начиная еще с дореволюционных времен. Это была своеобразная страна очень. Со своими законами, со своей культурой. Как и весь Кавказ. Там очень много интересных вещей, которые нам, честно говоря, недоступны. Недоступны, может быть, даже в понимании. Как они воспитывают детей, как они растят девочек, мальчиков. Как, вообще говоря, вот весь клан — как они знают друг друга там, до какого-то вообще колена непонятного. Но помнят всех по именам. Как они на торжества собираются всем кланом. Как они провожают в последний путь всем кланом. У них есть такие обычаи — они до сегодняшнего дня в общем-то пытаются их как-то поддерживать. Скажем, если ты провинился в поселении сильно, то они тебя выселяют. А самое страшное наказание, которое там есть: они тебя не хоронят на том кладбище, которое у них есть, на родном, родственном кладбище.
Вот в этот, в этот народ вклинилась советская система со своей идеологией, с колхозами, со всеми этими делами коллективного хозяйства, с милицией, с управлением, так сказать, местным. Все сломали. Все эти обычаи, которые были у них. И, конечно, это народ не воспринимает. И, скажем, это же была не первая чеченская война, которая была. Это была, ну, может быть, третья, наверное, война. Там в 29-м году первая была, когда разоружали чеченцев и бомбили их и применяли орудия для того, чтобы отобрать оружие, для того, чтобы этот народ подчинить, так сказать, тем законам и обычаям, которые есть у нас. Потом случился 37-й год, когда арестовали всю интеллигентную, так сказать, верхушку, писательский мир. Потом 44-й год, когда их всех посадили и вывезли в Казахстан и Киргизию. Потом у них взяли подписку о том, что они не имеют права туда вернуться. Потом взяли подписку, что они не имеют права поселяться, претендовать на те земли и дома, на которых они были. Ну вот какой народ может стерпеть, вообще говоря, вот эти все обиды. И когда, конечно, наступил 91-й год, когда они почувствовали, что они могут быть свободными… Но тут надо еще иметь в виду одну вещь: ведь это единственная страна, республика из Северного Кавказа, у которой была нефть. То есть они сами себя всегда, при любой власти могут обеспечить. И не просто нефть, это нефть, которая… Из которой единственный источник нефти, из которого делали авиационные масла. Это очень дорогое удовольствие. И вот когда это наступило, естественно, первое, что там происходит — все восстают против коммунистической власти. Коммунистическая власть — это ЗавгаевДоку Завгаев — председатель Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР (1990 – 1991) со своим кланом, да. Ну клан, это, мы должны понимать, что это то, ну как у нас аристократия была, дворяне были, да, на них держалось, так сказать, самодержавие, уничтожая дворянство, самодержавие рухнет, потому что оно становится сразу на землю, на крестьян. И, конечно, стал вопрос о том, кого поставить. Наши, чисто по-партийному мысля… вот, кто занимался этим вопросом — Бурбулис занимался, занимался, так сказать, этот самый Полторанин, занимался Хасбулатов, тогда, по-моему, Шахрай этими делами… вот почему-то они остановились на том, что нужен человек в погонах, яркий, уважаемый — а в Чечне очень уважают высокопоставленного человека: если ты генерал, это честь всему народу. Вот, Хасбулатов больше всего обижается за то, что его, так сказать, свалили и нанесли оскорбление чеченскому народу — не ему, а чеченскому народу, потому что он вот был как бы их звездой, да. И вот сместив эту звезду, вы нанесли огромное как бы оскорбление вот этому народу. Который никогда этого не забудет и всегда будет за это мстить. Вот смысл такой.
И тогда, естественно, начали искать среди военных. Находят генерала ДудаеваДжохар Дудаев — президент самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия (1991 – 1996), который становится во главе этого государства. Ну а поскольку в Чеченской республике, насколько я понимаю, всегда интеллигенция была очень сильно настроена против власти нашей — еще с тех пор, как произошли репрессии, когда практически всю их и писательский мир, и прочий, — то, естественно, под влиянием, наверное, тех людей, которые представляли элиту этой республики, естественно, Дудаев начал думать о самостоятельности, о самостоятельном развитии, так сказать, своем. Честно говоря, России некогда было заниматься, ну не было ни сил, ни возможности, ни, скажем, информативного материала, ни умения разрешать эти проблемы. Мы единственное все, чего знали и что умели, разрешать такие проблемы силой. Мы отвыкли дипломатическим путем, вообще говоря, решать какие-нибудь серьезные вопросы. Попробовал это сделать Горбачев. И сразу ему слава и хвала вообще, когда он попытался с РейганомРональд Рейган — президент США (1981 – 1989) договориться по ряду вопросов. Мы с облегчением все вздохнули и поняли, что мы что-то умеем делать.
Вот в данной ситуации мы не сумели найти такого решения. И неправильно себя вел прежде всего, конечно, Дудаев. Я абсолютно в этом убежден. И мы сегодня встречаемся с его советниками, помощниками, с теми ребятами, с которыми пытались в общем как-то воздействовать. Мы понимаем, что амбиции его, конечно, захлестывали. Пока он не попал под сильное воздействие вот своих, так сказать, командиров, которые уже ему угрожали. Ну он как-то сказал об этом Грачеву, сказал, что, слушай, если мы сейчас с тобой подпишем какой-нибудь тут документ, то ты-то уедешь, а меня-то они застрелят. То есть они, Шамиль БасаевШамиль Басаев — полевой командир, один из руководителей самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия; террорист, организовал нападение на Буденновск (1995), захват театрального центра на Дубровке (2002) и школы в Беслане (2004). Убит в Ингушетии в 2006 г. как бы все время был, и они его одного не оставляли. Они его все время держали, так сказать, при себе.
Поэтому, то ли потому, что у него амбиции все время срабатывали, то ли потому, что он боялся и ему нужно было перед ними показать, что он свой, но очень часто он делал такие шаги, которые были для нас не только неприемлемыми, они были оскорбительными.
Ну, скажем, я действительно несколько раз встречался с его помощниками, советниками, с госсекретарем, которые просили устроить встречу с Борисом Николаевичем. Я договорился, Борис Николаевич дал согласие, что такая встреча будет. Но вот, скажем, мы сегодня договорились, завтра включаем телевизор, а он сидит вот так, развалившись на диване, и говорит: с этой собакой русской я никогда встречаться не буду. И в таком духе вот начинает разговаривать. Я, естественно, звоню и говорю: ребята, вы с ума сошли, что ли? Они говорят: мы сами не понимаем, что происходит.
Вот так вбили клин недоверия между ними обоими, да. Один говорит, и многие сейчас считают, что, вот если бы они встретились, они бы там договорились. Может быть. Я не исключаю. Может быть, договорились бы. Может, пожали бы руки. Но что после этого будет, кто знает? Вот после пожатия рук?
Значит, надо было как-то решать вопрос кардинально. Мы сделали паузу. Я уж не рассказываю о том, как было, как они выгоняли наших солдат оттуда, как они впереди пускали детей и женщин для того, чтобы за ними идти с оружием в руках и потом, так сказать, делать свои дела… Как мы им сдали склад, как мы им пополам отдали, так сказать, вооружение, потому что надо было прежде всего спасать тех людей, которые там оставались. Им же житья там не давали. И прежде всего военным нашим людям.
Но вот когда дело зашло совсем далеко, и они как бы стали совершенно самостоятельными, то… А мы делали паузу, потому что у нас были свои проблемы, о которых я рассказывал сейчас. Это были очень тяжелые проблемы, вообще быть или не быть — всегда вопрос стоял так, мы все время были на грани какой-то войны гражданской.
94-й год, ко мне в мае месяце пришелЖеня СавостьяновЕвгений Савостьянов — начальник управления КГБ/АФБ/МБР/ФСК по Москве (1991 – 1994), он был заместителем Степашина по ФСБ, и говорит: Сергей Александрович, а что если мы попробуем объединить оппозицию? Сейчас у Дудаева рейтинг почти нулевой, у него нет влияния, кроме Грозного, ни на какие другие города. И это действительно так и было, потому что люди нищали, перестали нормально жить, перестали работать школы, перестало работать здравоохранение, перестали давать пенсии, там. Ну, в общем, жизнь вот вся. Оттуда же начали уезжать сотнями тысяч. У них же был миллион четыреста тысяч населения, а там осталось, по-моему, 700 тысяч где-то населения осталось, всё остальное уехало в разные места России и за рубеж. Тяжело было людям, естественно. Русские-то просто уехали быстро оттуда. А я говорю: «А тебе удастся это сделать?» А он говорит: «А мне уже удалось это сделать». Практически все: Гантамиров, ЛабазановБислан Гантамиров, Руслан Лабазанов, Умар Автурханов — полевые командиры, воевавшие против Дудаева… Вот все эти группировки, так сказать, они все объединились сейчас против него. А я говорю: «А Хасбулатов?» — «И Хасбулатов тоже. Вот все они, так сказать, вошли в единую, э-м, единую оппозицию». Я говорю: «А кто возглавляет ее?» — «Возглавляет ее Автурханов и, э-э, забыл его фамилию, чудесный наш министр по нефтяной он былСаламбек Хаджиев — министр химической и нефтеперерабатывающей промышленности СССР (апрель — ноябрь 1991 г.) , вместе они были, в общем, человек, которому доверяют вообще и чеченцы, и наши… вспомню сейчас…Ты не мог бы с ними встретиться?» Я говорю: «Пожалуйста, могу встретиться».
И, по-моему, в воскресенье приехал Автурханов с материалами. Я попросил тогда снять на камеру, поскольку думал, непростая встреча. Читаю материалы и смотрю, там написано, что вот Россия, так сказать, окажет финансовую помощь, окажет помощь вооружением, и эта оппозиция должна, в общем, смести как бы Дудаева.
Я сказал: «Не, ребята, так не пойдет. Вот у вас есть кусочек земли, вот вы на этом кусочке земли можете расположиться, да. Надтеречный район у вас, и, если хотите, сделайте базу там. Мы вам деньги даем на пенсии, мы даем деньги на здравоохранение, мы даем деньги помочь тем, кто бедствует. Вот социальные вопросы если вы начнете решать, вы постепенно оттянете людей совсем от Дудаева, и постепенно создадите такую ситуацию, когда можно требовать от него выборов». А он назначил в противовес нам, назначил выборы на следующий год.
Он согласился. Переделал документы, привез, я доложил Борису Николаевичу, он одобрил, мы опубликовали эти документы, создали рабочую группу во главе с Черномырдиным. Для того чтобы осуществлять. А координировал эту работу Шахрай Сережа. И вроде все началось нормально, все началось хорошо.
Но и среди нас нашлись люди, которые сказали: нет, это не годится, этот вариант надо, в общем, давить. И постепенно эти ребята на эти деньги начали покупать оружие. И постепенно на это оружие они начали устраивать столкновения. Одну битву выиграют, другую проиграют, одну выиграют, другую проиграют. И постепенно вокруг Дудаева как бы скапливается: вот, опять русские пошли, так сказать, на нас — надо защищаться. Ведь первый раз, когда объявили в 91-м году, объявили чрезвычайное положение в Грозном, ведь он тогда поднял людей только потому, что русские с оружием вошли на территорию Чечни. И мы это понимали, что ни в коем случае, можно все, что угодно делать, только ихними руками, только не своими. Вот. А потом ситуация начала как-то резко меняться: в августе месяце уже пошли серьезные бои, Шахрая меняют на ЕгороваНиколай Егоров — вице-премьер, министр по делам национальностей РФ (1994 – 1995), глава Администрации президента РФ (1996). Меняют его и как министра по национальным вопросам — Егоров становится. А у Егорова оказалась концепция, в общем, войны. Концепция: давить, давить, давить. И постепенно, в общем, эти ребята оттесняют всех остальных от этих проблем. И начинается, в общем, война. Больше того, значит, они уже ставят задачу, чтобы им дали тяжелую технику. И чтобы в этой тяжелой технике сидели наши ребята, потому что у них своих нет. Значит, водители, стрелки должны быть наши ребята. Уже дальше, так сказать, Степашин как руководитель ФСБ заключает с ними контракты на выполнение этого… Но одного наши не учитывают — что там два блестящих командира. Там МасхадовАслан Масхадов — начальник Главного штаба вооруженных сил самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия (1994 – 1996) и Дудаев. Это блестящие командиры, которые разрабатывают совершенно блестящие операции, заманивают этих ребят на танках в Грозный, дальше отрезают им пути отступления, уничтожают командиров этих танков, оставляют одних ребят, которые в дыме ничего понять невозможно. Но самое главное, информационно они очень сильно выигрывают, потому что показывают всем, что делает Россия: исподтишка посылает им своих солдат, которые, так сказать, пытаются уничтожить Дудаева, и так далее. И когда это произошло, 26-го числа, то Борис Николаевич задумался. Я ему послал проект указа о введении чрезвычайного положения, он его не подписывает. Хотя он завизирован всеми, кроме Ерина. Ерин говорит, что ту информацию, которую вам дают, Борис Николаевич, она — неправда. Моя информация, дайте мне время, я все уточню и вам скажу.
В общем, указ не подписан, начинается дискуссия, что делать дальше. Идет серия Совета безопасности, я уже не присутствую нигде. Я не знаю, Борис Николаевич меня как бы от этого отстранил полностью. А полностью я сейчас скажу, почему. Один раз совещание проходило у меня в кабинете, и обсуждался вот как раз вопрос о помощи. Были… Ну, обычно Шахрай проводил такие… а тут проводил я у себя в кабинете. И материалы с этого совещания через 25 минут легли на стол Дудаеву. Дудаев собрал митинг, и объявили мне смертную казнь там на митинге, я слышал: Филатова… приговорить… к смертной казни.
Сергей Филатов о начале военных действий в Чечне
Вот, дальше идет ультиматум, что если вы не сдадите оружие и прочее, и прочее, то мы введем войска. И на Совете безопасности… я уже позже узнал, я узнал тогда, когда ребята сделали кино, был такой четырехсерийный фильм о войне в ЧечнеСергей Филатов имеет в виду фильм Алексея Поборцева «Чечня: по ту сторону войны» (НТВ, 2005) — Алексея… Вот он в этом фильме рассказал, как вообще принималось решение по началу войны. Я везде это рассказываю, потому что, мне кажется, мы несправедливы по отношению к Грачеву. Вот как происходило все на Совете безопасности: выступил Егоров и сказал, что нужно вводить войска в Чечню, по нашим сведениям, 70% нас будут встречать цветами, 20% — нейтрально, и 10% будет только противников — мы их уничтожим. Его поддержал Черномырдин. А потом дали слово Грачеву, он сказал: у меня другие сведения, все наоборот, и я бы не хотел, чтобы мы начинали с ними войну. Тогда его начал очень сильно стыдить Черномырдин, начал говорить, что ты плохой министр обороны, тебя надо снять, ты ничего не понимаешь. Тогда Грачев сказал, что, если вы хотите, чтобы я армию туда ввел, дайте мне полгода на подготовку с тем, чтобы это начать весной. После этого ушли на совещание, у Ельцина они совещались долго без Грачева, потом пришли, и Борис Николаевич сказал такие слова: «Павел Сергеевич, мы снимать вас не будем, но через 10 дней вы должны будете ввести войска в Чечню». Вот так было принято решение о войне. Конечно, пытались остановить, но я должен сказать, что огромную роль в решении начать войну сыграли руководители кавказских республик. Значит, все, за исключением ХубиеваВладимир Хубиев — глава Карачаево-Черкесской Республики (1990 – 1999) и АушеваРуслан Аушев — президент Республики Ингушетия (1993 – 2002)… Аушев категорически был противник, а Хубиев ну просто ушел от этого, не стал тоже подписывать… Но они все подписали заявление президенту о том, чтобы нормализовать ситуацию в республике, необходимо военным путем установить конституционный порядок в этой республике. Там, правда, были большие неудобства, потому что Дудаев разъезжал по всем республикам. Вот, спокойно совершенно он приезжал, выселял там всех из гостиницы, останавливался в этой гостинице на ночь, сколько ему нужно было проводил времени и уезжал. То есть он был хозяином, он все время хотел показать, что он хозяин положения. И в этом плане, конечно, все президенты чувствовали себя очень неважно, потому что у каждого президента была своя оппозиция. Я помню, как КоковаВалерий Коков — президент Кабардино-Балкарской Республики (1992 – 2005) выручал. Он мне позвонил и говорит: у меня митингуют и стреляют, если не поможете, они нас уничтожат. Я тогда позвонил и попросил, вот, десантников из Санкт-Петербурга вызвали, они туда прилетели и установили там порядок. На самом деле в каждой республике было очень плохо, и, конечно, они очень боялись того, что по команде Дудаева практически каждого могли там уничтожить. Поэтому они все время выступали за то, чтобы нормализовать, так сказать, эту ситуацию. А в последний момент выступили, чтобы просто военным путем решить эту проблему. Ну и, конечно, я думаю, что очень большую роль сыграл Андрюша Козырев. У Андрея всегда было такое настроение радикально решать те или иные вопросы. В 93-м радикально решить вопрос там с Верховным Советом. В 94-м радикально решить вопрос с Чечней. И, мне кажется, он договорился с КлинтономБилл Клинтон — президент США (1993 – 2001), тот сказал: «Делайте, только быстро всё». Ну, как обычно американцы, делайте быстро всё, мы закроем на это глаза. Но быстро не получилось.
Сергей Филатов о вступлении России в Совет Европы
А для меня, конечно, это поставило несколько… ну одну очень серьезную проблему, потому что после принятия Конституции у меня была задача, вообще говоря, вступить в Совет Европы. Совет Европы открывал нам дорогу в Европейский суд по правам человека. Это очень важные две организации, в которые мы, вообще говоря, должны были войти. И я поручил ГПУГПУ — Государственно-правовое управление президента РФ нашему подготовить для этого документы, и наши встречи… ну так получилось, что из Швейцарии один генерал, МиллерЭрнст Мюлеманн — заместитель председателя Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) (1992 – 2000) , по-моему, его фамилия, как-то он проникся вообще, мы с ним установили очень хорошие, дружеские отношения, и он как-то верил тому, что мы ему говорили. И я поставил вопрос: а как бы нам, я понимаю, что мы ни по каким показателям не проходим в Совет Европы, но как бы сделать так, чтобы все-таки можно было вступить? И он тогда сказал, что если вы гарантии дадите, то мы будем способствовать тому, чтобы вы вступили в Совет Европы. Потом я уточнил, какие гарантии. Речь шла о пенитенциарной системе и об уголовно-процессуальных законах, то есть Уголовный кодекс, Уголовно-процессуальный кодекс, Административный кодекс. Чтобы мы их привели в соответствии, чтобы мы дали обязательство, что мы перестроим свои тюрьмы, что мы даем обязательства сделать нормальные условия для судов. То есть их накопилось там 20 таких вопросов. И тогда я сказал: «Хорошо, а если мы, скажем, это все сформулируем, вы одобрите и его подпишут президент, премьер, два председателя палат, этого будет достаточно?» Он после консультаций там приехал и сказал: «Достаточно». И мы начали готовить эти документы. Подписали. Я поехал в Страсбург, вручил эти документы, но там разгорелся спор. Они сказали, что всё приемлемо, кончайте войну в Чечне. И всё встало в тупике. В конце концов, те доводы, которые любит Чубайс приводить, я начал им приводить. Я сказал, что, поймите, если мы не будем в Совете Европы, то мы очень быстро при любой власти опять придем к советской системе. Потому что у нас не будет органа, который контролирует, вообще говоря, эти положения в России. И они согласились, но сказали: «Вы прикончите эту войну — не будет никакой проблемы вас принять». И вот промежуток, когда было 50-летие50-летие победы в Великой Отечественной войне (май 1995 г.), и мы на этот период договорились никаких военных действий не вести, значит, они принимают решение принять нас в Совет Европы. А окончательное решение принимается осенью 95-го года. А в 96-м, нет, в 97-м, наверное, когда Примаков был министром иностранных дел, он, Рябов и я полетели на поднятие флага, что мы вступили в Совет Европы. Я считаю это самой большой победой, конечно, потому что после этого мы вступили в Европейский суд по правам человека и с помощью этого, как вы видите, постепенно судебная система, хоть тяжело, да, буксует, но постепенно выходит на какие-то нормальные позиции. Хотя много после этого было крика, шума, зачем нам это было нужно, надо из этого выходить, только не ногами, и прочее, прочее. Но то, что это закрепилось вообще, это очень хорошо.
Я был в то время в Швейцарии, здесь разгорелся такой дикий скандал, Борис Николаевич категорически требовал от прокурора, чтобы он не принимал решение Госдумы на амнистию. Но был Казанник, довольно принципиальный человек, он сказал: «Борис Николаевич, я как прокурор обязан выполнить решение Госдумы». И здесь очень сильно разгорелся скандал, вплоть до того, что КазанникАлексей Казанник — генеральный прокурор РФ (1993 – 1994) просто ушел. Если бы он не ушел, он бы его снял, Борис Николаевич. И фактически из своего друга он из него очень быстро, в один день, сделал, в общем-то, врага.
В окружении Бориса Николаевича тоже были разные мнения: кто-то считал, что нужно амнистировать, кто-то считал, что не нужно амнистировать. Я оттуда звонил и сказал, что решение Госдумы обязательно надо выполнять. После 93-го года — что произошло, выказывать, вообще говоря, своё особое положение было нельзя. Поэтому моя была такая точка зрения.
- Почему после выборов 1996 г. вы не вернулись во власть?
Мне 60 лет исполнилось. Мне Борис Николаевич назначил пенсию.
- Общались ли вы с Ельциным после своей отставки?
Пересекались. Ну, на 75-летии мы были у него. Честно говоря, я избегаю таких встреч… Ну, если я не нужен… Если нужен — позовет. Он же старший товарищ, правда? Ну, чего я буду лезть. Мы много раз вместе отдыхали на Кавказе. Я отслеживал его все пути… вот, приезжают там губернаторы, мэры городов, рассказывают, вообще, собирал всех нас, разговаривал, там, возмущался тем, что делает Путин.
Но вот так, поехать к нему, ну у меня ни духа не хватает, я не близкий… Понимаете, вот, у нас же есть еще субординация. Потому что, ну, скажем, если бы я был зампремьера, совсем другие отношения были бы. А я подчиненный его. Это накладывает отпечаток очень сильный. Это как мой зав. секретариатом. Мы можем дружить, но все-таки мы напрямую друг с другом как бы находимся в такой определенной спайке…
Если ему нужно — естественно. Когда он меня пригласил на встречу… Я позвонил и сказал: мне нужно Борису Николаевичу как-то вручить, как это сделать — я могу передать, могу встретиться. Раздается звонок: Борис Николаевич приглашает вас встретиться. Всё, я еду, никаких вопросов.
- Что является главным достижением команды Ельцина?
Ну, я думаю, что как команде нам удалось все-таки поставить на рельсы страну, на другие совсем. Это очень важно. Я исключаю, скажем, дела, там, по Советскому Союзу, это совсем другая песня вообще. Но что касается России, безусловно, нам удалось политическую систему иную сделать, экономическую систему иную сделать. Нам удалось структуру власти иную сделать. Нам удалось как-то поставить проблему с судебно-правовой системой, она плохо решается, но, понимаете, здесь еще очень много зависит от подготовленности людей. Наши люди ж не понимают, не понимают, что такое свобода, не понимают… Потом колоссальная действует противодействующая сила в лице тех, кто вышел из той системы.
