Интервью с Сергеем Филатовым
Сергей Филатов о вооруженном противостоянии защитников Верховного Совета РФ и сторонников президента
Наутро я по телевизору смотрю: стоят танки, но перед мостом на Кутузовском проспекте. Время уже давно вышло, операция должна была начаться где-то с 6 до 7, по-моему, утра. А здесь уже 7, уже 8, уже 9. Ничего, так сказать, нет. Я тоже начинаю интересоваться, в чем проблема. Говорят, не те снаряды привезли, поехали за холостыми. Ну, в общем, когда привезли холостые, они выехали на мост, я понял, что кто-то изменил план. То есть не с той стороны, а с этой стороны. Более того, начали бить не по низу, а начали бить по верху, 17-й этаж. 17-й этаж — вообще он своеобразный этаж, там секретные документы и там все финансовые документы. Поэтому вообще трудно понять, почему 17-й этаж выбран был, тем более холостыми, и выстрелов было много, не было ни пожаров, ничего, но как только стали попадать в эти окна, так возник пожар. То ли была попытка уничтожить эти документы? С какой стороны, не могу понять, поскольку следствия не было, в конце концов... то трудно вообще было понять многие вещи, которые там внутри творились.
Но началась, конечно, стрельба. Началась стрельба. Стреляли снайперы, которые были расставлены везде. Но самое потрясающее, конечно, что оттуда исчезли все баркашовцы и все остальные, хотя, надо сказать, наш план вот первоначальный, когда мы попросили уйти из здания всех, кто безоружный и кто не хочет, так сказать, сопротивляться, по-моему, две тысячи человек оттуда вышли утром рано, где-то еще часа в 4–5, в общем. Остались вот те, кто при погонах, те кто при оружии, те кто не согласные, организаторы, руководители и многие депутаты остались. Ну депутаты, я со многими потом разговаривал, у них, конечно, взыграла вот эта амбиция, дело чести, так сказать, Конституцию защищать: кто бы я не был, но я прежде всего депутат, и я обязан защищать Конституцию. Вот это очень такой момент был важный, хотя были ребята, с которыми мы дружили и дружим, но вот такая их принципиальность. И в последующем глубочайшая обида, раздражение до сих пор остаются.
Мы в прошлом году двадцатилетие Съезда народных депутатов… Там были разные выступления, но вот эта желчь она у многих осталась, сохранилась и непримиримость, враждебность, вообще, такая. Хотя, честно говоря, я все время их спрашиваю: ну хорошо, вот вы сейчас так выступаете, что вы хотите-то, как обратно прийти, чего вы хотите — или вперед идти, или уничтожить кого-то? Ну какая-то необъяснимая совершенно… Они и сами не очень понимают, чего и как. Но, пожалуй, больше всего, наверное, понимает Хасбулатов, потому что он сделал тогда огромный доклад, аналитический такой доклад, в котором своими глазами посмотрел, так сказать, на происходящее. И хотя он не признает ни единой своей ошибки, ни единой (вот свойство человека такое, конечно, не признавая свои ошибки), он не может сделать объективного вывода и объективного анализа вообще того, что происходит. Конечно, он был необъективным, без всякого сомнения, хотя там было очень многое интересных, важных и, мне кажется, правильных положений.
Вот, ну, конечно, все нервничали, конечно, все ждали развязки. Когда начали наступать сумерки, беспокойство начало увеличиваться, потому что, ну, не закончить в этот день операцию, переложить на следующий день… Неизвестно, как все пойдет. Ведь там ребята тоже не дремали, они звонили всем командующим, они всех командующих не призывали их защитить, они всех призывали защитить Конституцию. И ну, слава богу, что командующий ни один не поддался вообще на это, но были, скажем, мелкие какие-то подразделения, которые хотели, вообще говоря, командовать, и, завяжись здесь драчка, неизвестно, где бы и как закончилась она вообще. Ну и когда, в общем, их арестовали и повели по автобусам, вздохнули спокойно все.
Сергей Филатов о жертвах событий октября 1993 г.
А наутро раздался звонок. Борис Николаевич позвонил и сказал: «Сергей Александрович 164 человека погибло в эти дни, во все». Я говорю: «Борис Николаевич, мне казалось больше». — «Сто шестьдесят четыре». Я говорю: «Можно опубликовать список?» Он подумал, я сказал — «Надо опубликовать, потому что в народе начнут говорить другие цифры». Он говорит: «Опубликуйте». Я опубликовал в «Московской правде», по-моему. Мы опубликовали полный список. 164 человека. Что бы там ни говорили сегодня, это опубликовано во многих книгах, и эти фамилии есть, хотя сегодня некоторые, и даже вот сейчас ГКЧП, когда было опять, говорили о том, что три тысячи там погибло, кто-то говорил пять тысяч погибло. Но на самом деле я встречал единственного человека, жену одного милиционера, который пострадал в те дни, а так вообще... И его как бы не записали в пострадавшие. Такой конфликт небольшой был. И то вот это было много лет спустя после этого. А так не было, вообще говоря, официальных заявлений о том, что там пропал мой муж, пропал мой брат, пропал сын и так далее, чтоб можно было вести какое-то расследование. Сто шестьдесят четыре — вроде так зафиксирована была цифра. Конечно, я очень сожалею, что не было расследования ни ГКЧП, ни расследования по 93-му году. Конечно, надо было провести. По крайней мере была бы ясность и не было бы этих споров. Сегодня мы это оставили уже не юристам, а это оставили все историкам, которые будут скрупулезно собирать документы и восстанавливать вообще, что и как произошло.
Сергей Филатов о своем отношении к событиям 1991– 1993 гг.
Ну, я, конечно, внутренний противник против всякой силы, потому что сила никогда не решает: справедливо тот или иной вопрос. Но я, конечно, за то, что сделал Борис Николаевич, распустив парламент и назначив новые выборы. Мы должны, в общем-то, оставлять такие не лазейки, а специальные решения в Конституции, в законодательстве, которые дают возможность людям выразить свое отношение к власти и к тому, что проводится, без применения силы, без тупиковых ситуаций, потому что когда мы все загоняем в тупик, то люди, которые имеют властные полномочия, конечно, в конечном итоге начинают прибегать к силе. И хотя это легитимно разрешается для того чтобы поддерживать порядок в стране, но лучше к этому не прибегать, потому что это всегда создает огромные проблемы на несколько лет последующих. То, что произошло и сегодня. Мы все время живем в сбое, как бы констатируем изменения мнения людей о ГКЧП и о 93-м годе. И это очень сильно вредит нашему продвижению в том направлении, которое было выбрано вообще в 90-е годы. Вот. Ну а в последующем, вообще мне вот то, что Борис Николаевич делал до 96-го года, мне кажется это огромный прогресс, вообще говоря, в продвижении страны вот и постановке ее на те рельсы, на которые он хотел поставить страну — на рельсы и демократии, и на рельсы экономической реформы. В значительной степени, в очень сильной степени мы ослабили международную напряженность. Совершенно иначе стали к нашим людям относиться за рубежом. Мы открыли дорогу, в общем-то, людям — кто куда хочет поехать без каких-либо, так сказать, проблем и ограничений. Это потом начали ограничения накладывать. Вот насколько мог по своему характеру, он отпустил на свободное плавание средства массовой информации. Он ведь был не простой человек, он ведь тоже очень ранимый, как любой человек. И я видел его состояние, когда он очень сильно и раздражался, и иногда и на меня ругался, там, из-за каких-то средств массовой информации, но это было у нас, в нашем кругу. Но внешне этих проявлений не было, внешне он все-таки, скрипя зубами, как бы ни писали плохо о нем, он все-таки давал возможность свободно выражаться в средствах массовой информации. Единственное чего мы, конечно, все опасались, что будет после. Потому что любые реформы, вообще говоря, делаются, если мы хотим нормально их доводить до ума, они делаются при единой власти. У нас не было такой возможности. Ну, скажем, взять власть там на десять-пятнадцать лет для того, чтобы осуществить реформирование экономики. Мы пошли одновременно и на политические преобразования. А если мы пошли на политические преобразования, то есть сроки определенные, в которых ты должен либо покинуть, либо подтвердить свои полномочия. Конституция не дает возможности оставаться больше двух сроков, значит, идти на третий срок…
Ну даже на второй срок Борис Николаевич не хотел идти. Я долго с ним разговаривал, помню, летом в 95-м году и он совершенно откровенно говорил: «Я устал, я не вижу семьи». Вот его человеческие слова, вот простые: «Я хочу побыть с семьей, я хочу спокойно пожить, я не могу, я очень устал, у меня вместо сердца там вот уголечки, я все из себя выжал». И это было понятно, ну мы ему говорили.. Я тогда ему говорил: «Ну Борис Николаевич, ну замены-то нет сегодня, ну что ЗюгановГеннадий Зюганов — лидер КПРФ, участник четырех президентских кампаний, вот он придет, совершенно спокойно придет и проголосует. И все, что мы сделали, не только насмарку, все будет уничтожено вообще». Нет, не соглашался.
И где-то перед Новым годом, по-моему, меня ИлюшинВиктор Илюшин — первый помощник президента РФ (1992 – 1996) (позвонил) предупредил. Он план делал, Борис Николаевич, на каждый месяц. План вывешивался на компьютере, у меня он тоже был, я видел. Но до того как на компьютере появилось это, он мне позвонил и сказал: «Сергей Александрович, 4 января Борис Николаевич вас ждет». Ну 4 января, странно в общем-то, еще Новый год, еще мы празднуем, но я приехал. Приехал, пачки бумаг, как всегда, начал докладывать, он так руку поднял и говорит: «Не надо, я вас пригласил по другому поводу».
Ну я слушаю. Он говорит: «Я все-таки принял решение идти на выборы». Я обрадовался, «Борис Николаевич, прекрасно, если вы такое решение приняли». Но он говорит: «Ну, выхода действительно нет из положения, если я не пойду, Зюганов пройдет». Хотя он знал, что его рейтинг 6% всего. Я, говорит, хочу вам предложить — я создаю штаб, во главе штаба будет Сосковец, а вам хочу предложить быть его заместителем, поскольку у вас хорошо все получается с интеллигенцией, у вас хорошие с ними связи контакты, вы как бы возьмете общественную часть на себя. И я говорю: «Хорошо». Я согласился. Вот, правда, мы не оговорили, я потом уже узнал, что нужно уйти с администрации, чтобы, так сказать, полностью заниматься этой работой. И когда об этом узнал, я позвонил и сказал: «Борис Николаевич я тогда поеду отдохну и приеду». Ну а собрался на отдых, уже самолет, уже ехать в аэропорт, слышу, по телевизору объявляют, куда я уеду: «Филатов собирается в отпуск в Железноводск, отдыхать в санаторий Горный воздух». Думаешь, это финты такие вообще. И следом идет сообщение, что Ельцин снял указом Чубайса. Я думаю, нет, я не поеду никуда. Я остался и в общем начал собирать. Писателей собрал, потом встретился и с другой группой общественников, потом пригласил Шумейко с его общественным объединением, ну, в общем, потихоньку начал. И родилась идея создать общественное движение в поддержку президента, так называемый ОДОПППОДОППП — Общероссийское движение общественной поддержки президента. Вот мы когда делали Договор об общественном согласии, ну, после неудавшегося в 93-м году нужно было что-то предпринимать, и мы тогда сделали Договор об общественном согласии. Смысл этого договора заключался в том, чтобы все противоречия собрать, какие существуют у нас между, в обществе, политические такие, экономические проблемы, собрать их вместе вписать в договор и работать над этим. И был создан специальный координационный совет во главе со мной. Борис Николаевич меня поставил во главе. И президиум. Его тогда подписали все политические партии, за исключением Зюганова. Даже «Яблоко»Российская объединенная демократическая партия «Яблоко» была образована в 1993 г. на базе избирательного объединения «Явлинский — Болдырев — Лукин», участвовала в выборах в Государственную думу РФ всех шести созывов подписало, хотя очень не хотело. Но самое интересное, вот в этот договор вошли 962 политические и общественные организации, различные: спортивные, там, ну в общем огромное количество. И мы начали работать. И мы работали до войны в Чечне. Когда началась война, я объявил на пресс-конференции, что Договор об общественном согласии потерял свой смысл. Так вот в ОДОПП поступило 460 с чем-то организаций, то есть пополам — половина из тех, что подписали Договор об общественном согласии. Это, конечно, была огромная армия, плюс сюда вошли все доверенные лица Бориса Николаевича. Это, конечно, была огромная армия, с помощью которой мы могли вести работу в регионах. Потому что тогда тоже еще только-только начинали применять вот эти специальные программы, да, предвыборные. Потом говорят, что появились где-то американцы, там сидели. Я их в глаза не видел и вообще не знаю. Может с Чубайсом они имели связь какую-то, но, мне кажется, трагедия произошла, о ней сейчас очень много говорят и, на мой взгляд, это действительно трагедия. Я, к сожалению, не был в нее посвящен, не знаю причин, но когда мы увидели, что нет денег на выборную кампанию, их действительно не было, мы сначала поселились в гостинице «Мир», потом мы оттуда уехали, потому что нечем было расплачиваться, и уехали в «Президент-отель». Это был «Президент-отель», это Управделами президента, бюджетные деньги, это, вообще говоря, не положено было, но тем не менее мы там расположились. Два этажа взяли, и на двух этажах работал штаб и ОДОПП вместе. И когда вопрос с деньгами никак не решался, более того, мне кажется, Сосковец не владел вообще вопросом этим, потому что в основном он действовал номенклатурными способами: дает телеграмму губернаторам, там создать ОДОППы... Я говорю: «Слушай, Олег, не надо, мы сами создадим, не нужно только вот этих вот команд, которые отсюда идут». Там создать штабы! Вот главе штаба должен стоять заместитель губернатора. Да, вот, и это был ужас, конечно. Все в шоке были и не знали, что вообще... ну командует, так сказать, этим делом... Ну и вот когда нет денег, когда нет нормальной работы, когда не применялись никакие, так сказать, технологии, когда руководство штаба не знает, как, что делать, значит, в Давосе встретились наши олигархи. А я несколько раз тоже с ними говорил о том, чтобы помочь. Ну мне вообще казалось, что это их обязанность, вообще говоря, потому что они родились благодаря тому, что появился этот строй, вообще говоря. Правда? Они появились благодаря тому, что их поддерживали. И они там встречаются с Чубайсом и ставят ему условие — встреча с Борисом Николаевичем. Борису Николаевичу на встрече они поставили два условия. Чтобы деньгами распоряжался на предвыборной кампании Чубайс. И второе условие — что мы поможем, но сразу после выборов, значит, мы проведем залоговые аукционы, для того чтобы покончить с распределением вот этой собственности, за которую они боролись, ну как бы под одеялом, да, скажем так. И Борис Николаевич дал им согласие. И дальше происходит следующее: Чубайс становится во главе аналитической группы. Вообще, штаб был построен очень интересно, конечно.
- Как был организован предвыборный штаб Ельцина?
Так вот, штаб как построен был. Был исполнительный орган, который возглавлял Яров ЮраЮрий Яров — вице-премьер Правительства РФ (1993 – 1996). Был ОДОПП и доверенные лица. Была аналитическая группа, была специальная группа информационная, аналитическая, которую Никонов возглавлял. Был штаб, который возглавлял, ну, такой, как бы сказать, по утрам на оперативки мы собирались, и вел эти оперативки Илюшин. Хотя он считался на работе с Борисом Николаевичем, но тем не менее он как бы объединял все вот эти группы, которые были у нас. Поэтому у Чубайса мы, тот, кто хотел проводить мероприятия… Да, была еще культурная группа, которой ведал ШабдурасуловИгорь Шабдурасулов — сотрудник аппарата Правительства РФ (1995 – 1996). Там были артисты все, так сказать, и прочие… Вот, все заявки на проведение мероприятий, которые требовали финансирования, проходили через аналитическую группу.
У Чубайса было, вообще, хорошее одно свойство… Он когда первый раз собрал аналитическую группу, я там тоже был, но я ушел, я потом попросил, чтобы Никонов там заседал… он увидел, что как бы у нас единообразие. Он сказал: ребята, не годится. Не годится. Мы должны разойтись, и надо собрать такую группу, в которой мы бы по-разному смотрели на эти вещи. Мне кажется, это хорошее его качество. И он действительно собрал потом, пригласил ЗвереваСергей Зверев — заместитель генерального директора «Группы МОСТ» (1996), пригласил, значит, очень многих ребят, у которых мышление прагматичное такое, иное, без каких-либо сглаживаний и прочего. И вот им удавалось, в общем-то, увидеть из всех предложений то зерно, которое действительно может дать хороший результат. Они на это уделяли время.
И было нормально все. В общем, мы… ну как нормально. Вот Борис Николаевич поехал, там, в Краснодарский край, например, да. Приезжает оттуда, у него рейтинг, допустим, был там 11%. Он уезжает, приходит сообщение: рейтинг упал там до 9%. Поехал, там, в Свердловскую область: был там рейтинг 17%, он упал там до 13%. Ну, естественно, начали анализировать, почему и как. И, ну, первое, он, во-первых, пытался вот эти на коленке подписывать указы.
Второе. Вот он идет, скажем, и народу полно, впереди идет группа охраны, потом идет группа чиновников, в общем нет возможности ни дотронуться, ни поговорить, ничего. Кто-то вытащил фотографию 1991 года и говорит: Борис Николаевич, посмотрите, как вы шли в 1991 году. Вот он идет один, его окружает, толкает и мнет народ, а охрана где-то там, сзади. А смотрите, что у нас в этом году происходит: он идет, впереди охрана, вот так цепочкой, так сказать, идет. Разницу чувствуете? Он говорит, чувствую. Ну, в общем, стукнул по столу, и постепенно-постепенно вот подключились уже эти специализированные группы, которые начали проводить всякие опросы, потом подготовительные всякие мероприятия перед поездкой делать и прочее. Смотрим, у него потихонечку стал рейтинг подниматься. И, как я помню, по-моему, где-то 21 мая его рейтинг сравнялся с рейтингом Зюганова. Вот мы тогда вздохнули все спокойно, сказали, что дальше должно быть все хорошо.
И действительно он выигрывает первый тур, ну а после этого вдруг скрывается. Мы понимаем: что-то случилось. Не говорят пока никому, но шепотом говорят, что инфаркт. Все равно… не было тревоги, инфаркт-инфаркт, он лечится, в конце концов, пройдет время. Видите, там повернулось все-таки так, что после Давоса БерезовскийБорис Березовский — бизнесмен, один из инициаторов создания избирательного штаба Бориса Ельцина, который весной 1996 г. возглавил Анатолий Чубайс стал во главе этой группы. Мне кажется, он все-таки очень много беды принес вообще. И для Бориса Николаевича очень много. Он внес вот этот сокрушительный элемент недоверия к власти, который появился у людей. И когда он начал вмешиваться в эти процессы во все… Я помню, в Правительстве несколько раз я тогда приходил по каким-то делам… и вот они все бегают по кабинетам, НемцовБорис Немцов — народный депутат РСФСР (1990 – 1993), глава администрации, затем губернатор Нижегородской области (1991 – 1997), вице-премьер Правительства РФ (1997 – 1998) бегает по кабинетам, ТаняТатьяна Юмашева (Дьяченко) — дочь Бориса Ельцина, советник президента РФ (1996 – 1999) бегает по кабинетам, Березовский бегает по кабинетам — вот кого-то они там протаскивают назначать. То есть они начали завладевать кадрами по назначению своих людей. ПотанинаВладимир Потанин — бизнесмен, первый вице-премьер Правительства РФ (1996 – 1997) туда притащили, чтобы он, так сказать, был в правительстве. И все это очень дурно запахло, конечно. Люди ж наши умные, это иногда наши правители думают, что дураки, ничего не понимают. Все видят, все понимают, все прекрасно видят. И, конечно, после этого очень сильно начал опять падать его рейтинг, и, самое главное, уверенность людей в том, что все будет продолжено как надо.
Сергей Филатов о своих отношениях с Ельциным после выборов 1996 г.
Да еще болезнь его очень усугубилась. У меня вообще была с ним назначена встреча. Встреча… Во-первых, меня, конечно, очень поразило, что 10 июля, в день моего рождения, собрался последний раз штаб. Последний раз. Мы поздравили друг друга, Борис Николаевич его вел, каждому вручил он часы и вдруг меня обнимает и вручает мне указ о награждении орденом. Я, конечно, обалдел. А он говорит: «А орден тебе вручу потом». Я говорю: «Хорошо». И… он не вручил мне орден. Мне его потом вручал Черномырдин, и когда вручал, так приблизил к себе и на ушко говорит: «Конечно, тебе приятнее было бы, если б Ельцин тебе вручал, а не я». Ну, я засмеялся и сказал: «Вы тоже — приятно». На 17 августа была назначена встреча, но я о ней узнал у себя на даче. Вдруг раздался звонок: «Сергей Александрович, а вы где?» Я говорю: «На даче». — «А почему не у Бориса Николаевича?». А я говорю: «В первый раз слышу. Я должен быть у него?». — «Вам назначена встреча на час». Сейчас 13:15. Я говорю: «Я в первый раз слышу об этом». — «И вам никто не звонил?» Я говорю: «Нет». — «Никто не говорил?» — «Нет». — «Ну, извините». Оказывается, Чубайс понадеялся на КорабельщиковаАнатолий Корабельщиков — помощник президента РФ (1991 – 1998). Корабельщиков понадеялся на канцелярию. В общем, как-то так. Ну мне потом передавали, что Борис Николаевич так отчитывал их, потому что у него это был первый сбой вообще. Вообще, он поражал всегда своей, как бы сказать, точностью. Вот, минута в минуту. Вот, приходишь к нему, там стрелка без одной минуты двенадцать. Раз, на двенадцать раздается звонок — заходите. Вот едешь с ним на пресс-конференцию, например… Вот наши сейчас правители могут опаздывать, там, на десять, на двадцать, на тридцать минут, — никогда в жизни он себе этого не позволял. Никогда. У него даже был такой случай с президентом Франции МиттераномФрансуа Миттеран — президент Франции (1981 – 1995). Они недолюбливали, вообще, друг друга. Но… мы сидели на переговорах, и вошел ШевченкоВладимир Шевченко — руководитель Службы протокола президента РФ (1992 – 2000). Так всегда — протокол, показывает часы. Борис Николаевич вскакивает, вот так берет часы и говорит: время, время, протокол, протокол. Миттеран вытянулся в глазах, смотрит на него, ничего не поймет вообще. Он говорит: протокол, время, время. Всё, поставил часы и уходит. Ё-моё… Ну вот он… Всё здесь, ничего не скажешь. Потом они пресс-конференцию проводили.
Сергей Филатов о характере Бориса Ельцина
Он очень был точен, до щепетильности. И очень правдив. Он терпеть не мог, вот если он увидел у человека какое-то виляние — вот для него этот человек был навсегда кончен. Он вообще очень тяжело сходился с людьми, но если сходился, то это надолго. Хотя и отказывался от них легко. Скажем, я вот всегда поражался, как он легко отказался от Бурбулиса. Как легко отказался от Полторанина в свое время. Причем не просто отказался. Скажем, у меня даже один раз раздался звонок, и он мне с угрозой начал говорить: «Мне сказали, что вы дружите с Бурбулисом». Я сказал: «Борис Николаевич, а как? Я дружу с ним, потому что у нас есть общие интересы, у нас есть общие взгляды. А как вы хотите?». — «Вы имейте в виду, что этого делать не надо». Ну вот, бывает и так. Бывает и так.
Но я это связываю с тем, что вот эти ребята, которые около него были, они очень много нашептывали, очень много науськивали. И обязательно подгадывали такое настроение, когда это входило в него. Потому что он терпеть этого не мог, он всегда, он всегда предупреждал: хватит об этом, не надо об этом, прекратите там, да. А когда он это слушал, значит, они, видимо, угадывали то настроение, когда это можно было делать. И он это делал. Несколько раз у него это прорывалось.
Поэтому… ну, он действительно, он подвержен, вообще говоря, влиянию. И по натуре по своей он еще добрый человек очень. Мне как-то позвонила Наина ИосифовнаНаина Ельцина — супруга Бориса Ельцина и говорит: «Сергей Александрович, поговорите с Борисом Николаевичем, пожалуйста. Он хочет принять Руцкого. Он такой добрый, что он ему не откажет. Ну сделайте так, чтобы… не надо его принимать». То есть все понимали, что у него доброта. Да, он может… Вот идешь его о чем-нибудь попросить… он может принять и точно совершенно примет решение тебе, там, помочь, не задумываясь о последствиях. И есть люди, которые этим очень пользовались. Которые пользовались. И они его подставляли, конечно. Они очень сильно подставляли.
Ну вот, например, его уговаривали Сосковец, Коржаков — всё время уговаривали вот этому фонду спортивному, так сказать, дать льготы на налоги. Что спорт будет, там, и прочее, и прочее. Ну, мы видели, как спорт загнивал, да, а как богатели люди, которые этими деньгами пользовались. И он, видимо, мало задумывался о том, что эти деньги могут воровать, там, или куда-то не по назначению идти. Он действительно считал, что это благородное дело, и просто верил людям. Он не давал тут же команды, чтобы проследить о том, чтобы эти деньги не были разворованы, да. Вот, доброта она иногда его, может быть, и губила. И создавала противоположные настроения, которые ему сильно вредили. На самом деле показывали его таким, каким хотели показать его враги нашего общего дела. Ну вот наша встреча не состоялась, и она состоялась только спустя, по-моему, год, когда у меня уже вышла книга. И я приехал на встречу. По-моему, у него тоже вышла книга. На презентации я ему подарил, и мы несколько минут с ним поговорили. Он, конечно, был в тяжелом состоянии. Более того, я ему дарил вот эту книгу «Парламент России», показал ему его текст, фотографии, все так по-доброму было сделано… Мне показалось, что он вот-вот-вот заплачет. Вот у него было такое состояние. Он, конечно, был уже очень больной человек… Очень больной человек.
Сергей Филатов о здоровье Бориса Ельцина
Я только не очень понимаю, почему они его не лечили. Ведь после того как он ушел с президентского поста, он же какое-то время лечился и стал абсолютно другим человеком: здоровый человек с прекрасной походкой, с прекрасной улыбкой, с прекрасной речью. Это был совершенно другой человек — не тот, которого нам иногда показывают, вот в тяжелом его состоянии больного. И ко мне очень многие врачи обращались: Сергей Александрович, ну мы же видим, чем он страдает, мы же ему поможем. Меня Лиев очень просил — тот, который мануальщик наш главный, который живет в Кисловодске, он же выезжал в Форос тогда и помогал Горбачеву во времена ГКЧП, когда у него радикулит случился. Это действительно классный мануальщик, просто мануальная терапия. Он говорит: я же вижу, что у него, у него же вот шейные, эти самые, область, она же требует вмешательства. У него же наверняка головные боли. У него действительно были очень сильные головные боли. Он терпел, он не показывал этого никому…
Я как-то пришел к нему и говорю: «Борис Николаевич, ну есть же врачи, они же видят ваше состояние, видят по вашему внешнему виду и говорят, ну дайте возможность его подлечить». Он говорит: «Кто?» Я говорю: «ЛиевАдельгерий Лиев — доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ». А Лиев его уже лечил, он знает. Он берет трубку, звонит и говорит БарсуковуМихаил Барсуков — директор ФСБ РФ (1995 – 1996): «Запиши — мне сюда вызвать на 10 дней Лиева». Тот говорит: «Зачем?» Он говорит: «Ну он меня будет лечить». — «Борис Николаевич, да у нас свои врачи есть, они все сделают, зачем это вам нужно?» Он начал сердиться, он сказал: «Я сказал, вызовите!» Тот опять его… «Я сказал: вызовите на 10 дней!» И кончил разговор. Тот говорит: «Хорошо». Думаете, вызвали? Нет. Не вызвали. Вот чем объяснить? То ли тем, что он удобен был, для того чтобы в какой-то степени управлять тоже им можно было. То есть есть чудеса, которые, вообще говоря, ну, желательно было бы раскрыть, конечно, для интереса знать. Может, семья больше знает, я не знаю, может Наина Иосифовна больше знает. Или каждый по кусочку вот так соберет материалов, и мы многое поймем из того, что происходило после 96-го года.
Сергей Филатов о связи правящих структур и олигархов во второй половине 90-х гг. XX века
Но 96-й год и вот эта связь с олигархами, она, конечно, очень сильно развернула все, что в стране в последующем делалось. И как бы они не пытались это исправить, уже невозможно было исправить. И мне кажется, что Путин, придя к власти, в значительной степени ужесточая ситуацию в стране и отменяя некоторые демократические положения, базировался именно на этом. Именно на том, что произошло в эти вот 96-е годы. И когда говорят «лихие 90-е», то я думаю, что больше всего люди думают вот об этих годах, когда выросла неуверенность, когда выросли всякие неприятности, так сказать, наши. И это действительно страна, которая фактически, вообще говоря, уже была неуправляема с его стороны. С учетом того, что он, конечно, еще был очень болен. Потом эта чехарда с премьерами, которая прошла. Потом этот выбор, потом этот вот мастерски подсказанный ход, так сказать, преемника, который, к сожалению, создает теперь дорожку и для всех остальных делать такие же шаги.
