Интервью с Сергеем Филатовым
И началась новая жизнь. Новая жизнь. Я практически все время был в Кремле. Я не ходил на заседания, хотя я уже не был членом Верховного Совета, я до этого был членом Верховного Совета, а когда становишься в руководящие органы, ты не являешься членом Верховного Совета, как по должности там получается, вот. Но война-то продолжалась, и тут завертелось все еще хуже, чем до этого. Потому что на очередной Съезд они выносят... После VII у нас как-то очень быстро прошел VIII съездVIII съезд народных депутатов РФ проходил в Москве с 10 по 13 марта 1993 г.. На VIII съезде был довольно серьезный конфликт, который разнимал уже Конституционный суд, ЗорькинВалерий Зорькин — председатель Конституционного суда РСФСР/РФ (1991 – 1993, 2003 – н.в.). И IX съездIX внеочередной съезд народных депутатов РФ проходил в Москве с 26 по 29 марта 1993 г. был уже посвящен целиком импичменту президента. Пытались ему объявить импичмент с тем, чтобы покончить с этой войной.
То есть война далеко начала заходить. Глубоко-глубоко. И мы понимали, и Борис Николаевичу уже говорили о том, что единственный выход вообще из положения — это обратиться непосредственно к людям. То есть провести референдум, который немножко вправит мозги депутатам и покажет их место настоящее. И вот на IX съезде, вот после того как импичмент не получился, с помощью Зорькина было достигнуто соглашение идти на референдум. Потому что нам нужна была новая Конституция по-хорошему. В этой Конституции было двоечтение: там президент — глава и государства, и высшее должностное лицо, а съезд народных депутатов может принять к своему рассмотрению любой вопрос, находящийся в компетенции Российской Федерации. То есть как бы Съезд может выше… Более того, у Съезда полномочий много: они правительство назначают и снимают, президенту импичмент объявляют, референдум только по их решению может проходить. А у президента ничего нет: он референдум провести не может, правительство не может ни уволить, ни назначить без Съезда народных депутатов, ничего нет, и распустить не может их ни по какому закону. Мы начали готовить референдумСергей Филатов имеет в виду Всероссийский референдум 25 апреля 1993 г., который прошел очень успешно. Там четыре вопроса: да — да — нет — да. Я даже Борису Николаевичу подарил фотографию. Как-то вместе сидели в Президиуме, а мне перед этим дали фотографию — собачка, у которой написано: «Нет — нет — да — нет». Одета в такой фартук, смешная такая, интересно. Я ему показываю: «Борис Николаевич, ну и «нет — нет — да — нет» смотрите, какую реакцию вызывает. У кого-то котята родились, они назвали: Нет, Нет, Да, Нет: три сереньких, один черный. Вот собачка даже, посмотрите здесь». Он расхохотался. Ну, в общем, мы выиграли референдум по полной программе. Но Зорькин опять пришел на помощь Хасбулатову и вынес решение, что референдум не имеет юридического значения. А он имеет только значение как опрос общественного мнения. Так что вот война продолжалась и опять, так сказать, потому, что не совсем верно провел себя председатель Конституционного суда.
Там, конечно, были личные моменты у Зорькина. Потому что Борис Николаевич вначале как президент довольно сильно обеспечивал, там, отдельными дачами, которые им дали, правительственные, там, автомобили, которые, так сказать, охрану, которую... Ну полное обеспечение. Это прямо как короли были, которые, так сказать, особо ни за что не отвечали, но имели очень большое значение для России и нынешней, и будущей, потому что в их руках фактически находилась судьба президента, судьба реформ, судьба Конституции, в конце концов, судьба законодательства нашего всего. Ну и когда Зорькин посмел там несколько раз выступить против, в поддержку Хасбулатова, начали ломаться отношения и у Бориса Николаевича с ним. И тут, я думаю, были, конечно, ошибки. Я не знаю, лично его или его окружения, потому что уж сам-то он не распоряжался этими вещами, распоряжались ФСО и его личная охрана. Начали выселять там с одной дачи, похуже дачу дали, машину, охрану начали снимать и прочие вещи. Конечно, это вызвало определенное озлобление у Зорькина, учитывая его жену, которая вмешивалась во все дела и которая была довольно строптива по своему характеру. Конечно, это усугублялось с каждым разом и в конце концов привело к тому, что, на мой взгляд, это совершенно очевидно, для меня по крайней мере, что 93-й год в значительной степени был провоцирован, конечно, поведением самого Зорькина, который сунулся решать эту проблему, как бы отторгнуть от власти президента на быстро собранном Конституционном суде. Они там массу сделали ошибок. И в том числе и нарушений регламента, но тем не менее решение состоялось тогда на этом злосчастном X съездеX чрезвычайный съезд народных депутатов РФ проходил в Москве с 23 сентября по 4 октября 1993 г., когда президенту объявили импичмент и место исполняющим обязанностей поставили тогда РуцкогоАлександр Руцкой — вице-президент РСФСР/РФ (1991 – 1993). Вот и в этот случай ну было непонятно. Голосование есть голосование. Большинство... Ты 50% получил — не 50% получил, это люди высказались. Они же не высказались, там, за то, чтобы снять кого-то. Они высказались за новые выборы. Это нормальный процесс, а новые выборы — это всегда очищающий процесс вообще в любом государстве. И также как Борис Николаевич попытался, так сказать, избавиться от Верховного Совета и прекратил его существование, но не просто. Он же сказал, будем выбирать новый парламент. Это очищение, это нормальное очищение, которое должно было состояться. Ну вот. А когда прошел референдум — и мы победили однозначно совершенно, потому что была поддержка Ельцину, была поддержка реформам Гайдара, было высказано против преждевременного выбора президента. Но было высказано за преждевременные выборы Верховного Совета. И можно было углублять, так сказать, эту позицию и дальше. Даже если это не признано юридически, то президент в принципе мог, в общем-то, настоять на том, чтобы прошли досрочные выборы Верховного Совета. Борис Николаевич по другому пути пошел.
Сергей Филатов о новой Конституции
Он пошел по пути создания новой Конституции и где-то 29, по-моему, апреля собрал губернаторов, руководителей республик, и был представлен новый проект Конституции, где совершенно однозначно уже решался вопрос о власти. Вот, для того чтобы предать общественный характер, потому что было одно затруднение довольно серьезное: Конституцию, по Конституции, принимает съезд народных депутатов и мы это почувствовали с первых дней, вот ту тупиковость. Именно благодаря вот этому, мы решили подключить как бы общественное мнение к созданию Конституции, с тем чтобы создать общественное давление на съезд народных депутатов, чтобы приняли эту Конституцию. Было создано Конституционное совещание. Довольно мощное совещание, там было пять палат: палата государственная, куда вошли высокие чиновники, палата региональная, палата партийная общественная, палата предпринимателей и палата местного самоуправления. Как бы все элементы охвачены, участников, которые должны были работать над этой новой Конституцией. Естественно, новый проект Конституции был передан в палаты, и мы начали собирать, так сказать, их предложения с тем, чтобы создать уже какую-то единую Конституцию.
12 июля на собрании Конституционного совещания во Дворце съездов, он проходил в Кремле, большинством голосов она была принята, но не как Конституция — как проект, как единый проект, выработанный Конституционным совещанием. И нам, для того чтобы подкрепить общественное мнение по этой Конституции… мы решили подключить местные законодательные органы. И передали Конституцию туда, для того чтобы там они обсудили, дали свои замечания, но при этом дали одобрение, так сказать, этого проекта. Когда начался этот процесс, то Хасбулатов использовал вертикаль вот этой законодательной власти: взял и отпустил всех в отпуска. Процесс затормозился, более того, значит, он в Парламентском центре начал каждую неделю собирать некий актив, на котором начали вновь анализировать реформы, социальную сферу, самого президента, правительство. Там пошли в ход, так сказать, всякие однозначные намеки, над которыми смеялась вся страна, и было понятно, что война продолжается. Им удалось вновь создать такую общественную атмосферу, при которой эти вопросы вновь стали центральными. Ну а нам стало известно, что они готовят ряд законодательных актов, которые ухудшают положение самого президента, которые довольно значительно обедняют и составляющие бюджета на развитие страны за счет социальных, так сказать, составляющих, которые в значительной степени ограничивают возможность со средствами массовой информации, и так далее.
Ну вот в этой ситуации, видимо, Борис Николаевич начал думать над тем, как повернуть эту ситуацию и все-таки поставить страну на рельсы созидания и развития, а не на скандальную атмосферу, так сказать, в которой мы практически год жили. Хотя он до этого пытался дважды — зимой и ближе к весне — создавать свои указы об усилении исполнительной власти, которые неправильно было восприняты. Но, честно говоря, я вообще противился этим его шагам. И первый раз, я не помню, как случилось первый раз, его уже записали на выступление и все, но оно не прошло, так сказать, никуда. А второй раз я попросил оставить этот документ, и я попытался их согласовать с Руцким и со Скоковым. Скоков был председатель... секретарь Совета безопасности, а Руцкой — вице-президент, но они тогда уже находились, так сказать, в плохих отношениях. И мы попытались с Шахраем вместе, в общем, с ними обговорить эти вопросы. Скоков отказался наотрез просто смотреть этот документ. Руцкой, ну, поступил так, как мы сегодня знаем этого Руцкого: он может сесть сегодня с гэкачепистами, завтра он может сесть с демократами, как угодно. Значит, он взял этот текст и тоже сначала закапризничал, попытался его отбросить. Я сказал: «Александр Васильевич, вы возьмите текст и напишите, что вы хотите». Он взял карандаш и начал писать. Охраны вокруг него очень много собралось. Мы это узрели с Шахраем. Более того, по-моему, они даже были, Сережа мне показал, были эти самые... чемоданчики... с оружием... Вот. Мы к нему пришли, он показал этот текст. «Я, — говорит, — работаю». Мы начали читать… посмотреть, что он там пишет. Вроде удобоваримо, нормально, можно было, там, еще поспорить над чем-то, но, во всяком случае, он начал нормальный процесс. Потом вдруг раздается звонок «зайдите», я прихожу, вместе мы пришли. Он говорит: «Ничего не буду писать». Ластиком все это потер. И сказал: «Забирайте это все, не буду ничего писать и не буду ничего делать». Ну а время было... Мы договорились с Борисом Николаевичем, что все будет до двух часов. Значит, это уже был третий час. Мне не позвонили, а выступление его прошло. То есть команду туда не отдали, а указа он не подписал. Ну вот тоже возникла такая ситуация, когда Зорькин тут как тут в Верховном Совете попытался опять, так сказать, выступить, что это не конституционный шаг. Ну как-то затерли. Но самое интересное было, что копию этого указа взял с собой Руцкой, и когда начался базар там, в Верховном Совете, он тряс этой бумагой и показывал — вот что, так сказать, Ельцин хотел сделать в стране. Но, на счастье, указ не был подписан, поэтому скандал как бы затормозился весь. Но препятствия, которые были с их стороны на реформы, они же остаются. Ну и вот Борис Николаевич уже думает о том, как сделать так, чтобы все-таки этот указ состоялся, и по крайне мере уже решительный шаг сделать. Я почувствовал, в общем, такое его настроение, когда в сентябре мы собрали Совет республики (так назывался… это руководители всех — губернаторы и прочие) и попытались с ними, так сказать, договориться о неком документе (посредничество тоже, но очень вяло), и за тот и за другой вариант — там два варианта было — проголосовали они. И Борис Николаевич так спокойно отнесся к этому, махнул рукой и сказал: «Ну ладно». А это было, по-моему, 18-го числа или накануне, в общем, этого указа. Он меня приглашает к себе и дает читать этот указ, который предполагает 19-го числа быть опубликованным с разводом Верховного Совета, Съезда народных депутатов и выборами в Государственную думу. Честно говоря, я поморщился, я сказал: «Борис Николаевич, нехороший путь». И, видимо, он тоже болезненно к этому отнесся, в общем не стал со мной обсуждать, «идите»... понятно. Честно говоря, я на этом не остановился. Вот у меня свербило что-то внутри. Хотя вокруг этого очень сильно КоржаковАлександр Коржаков — начальник Службы безопасности президента РСФСР/РФ (1991 – 1996), возглавил группу «А», которая принимала участие в штурме Белого дома , так сказать, радовался. Как оказалось, очень сильно радовался этому шагу Андрей КозыревАндрей Козырев — министр иностранных дел РСФСР/РФ (1990 – 1996), министр иностранных дел. Я все-таки начал звонить, я позвонил ГолушкоНиколай Голушко — министр безопасности РФ (1993) в ФСБ, тогда ФСК был, позвонил Черномырдину, позвонил ЕринуВиктор Ерин — министр внутренних дел РФ (1992 – 1995). И они все согласились, что это очень опасный шаг и надо его предотвратить. Андрею, когда позвонил, он сказал: «Нет, давить, давить». И я говорю: «Ну с тобой понятно все». Наутро Борис Николаевич нас всех приглашает. Ну и сидим все, я так вот сижу здесь, я около него здесь. Ну он говорит: «Ну, вопрос всем понятен, кто хочет высказаться». Молчат все. Я говорю: «Борис Николаевич, я». Он как рукой как дал, ударил меня, да так больно. И он говорит: «С вами все понятно, молчите». Ну и я замолчал, а после этого, конечно, все начали говорить: «Да, Борис Николаевич, конечно, надо делать, это все правильно, это...» Единственное, что удалось с 19-го перенести это на 21-е, и то потому, что 19 августа и 19 сентября сочетаются одним днем гэкачепистов. Вот. А потом наступили как бы спокойные дни. РостроповичМстислав Ростропович — музыкант, общественный деятель приехал выступать на Красной площади. Все работает, все, митингов нет, все спокойно. И я даже начал себя, упрекать, я говорю: «Слушай, чего ты вообще поддавался, вообще смотри, как все хорошо идет». Мы начали готовить документы к выборам, объявили о выборах в Госдуму, начали думать там о Совете Федерации.
Сергей Филатов о X чрезвычайном съезде народных депутатов РФ
И вдруг. И вдруг закрутилось все. И эти, засевшие в Белом доме, вдруг стали несчастными, организовали этот Съезд. На съезде 100 депутатов, которые работали в исполнительной власти, лишили полномочий депутатских. На каком основании? Зорькин молчит. Никаких оснований для этого нет. Они за счет этого набирают кворум и начинают, так сказать, съезд, на котором импичмент объявляют, там, президенту. В общем, крутится все. Но самое неприятное, что их начали поддерживать сотрудники патриархии, РПЦ. Туда начали ходить, так сказать, священники. А патриарх был в это время в Америке, начали ему сообщать. Патриарх, видимо, возбужденный, очень сильно начал произносить довольно неприятные для нас выступления, прерывает свою поездку, прилетает в Москву. Я звоню КириллуКирилл — митрополит Смоленский и Калининградский (1984 – 2009), патриарх Московский и всея Руси (2009 – н.в), митрополиту, я говорю: «Владыка, если вы сейчас не перестроите патриарха, то вы спровоцируете конфликт, причем на очень высоком уровне, который дальше будет распространяться вниз и приведет нас к тому, что это пойдет по регионам, по всему прочему. Давайте, вы прекратите эти всякие действия. Если хотите, надо выходить на нормальный уровень. Может быть, нам устроить какие-то переговоры, скажем. ПатриархаАлексий II — патриарх Московский и всея Руси (1990 – 2008) подключить стать между двумя стенками». Он говорит: «О, хорошая мысль, я патриарху доложу». Доложил, патриарх согласился. Я Борису Николаевичу доложил, он тоже согласился. И тогда в Кремле два времени они дали там: в 11, по-моему, часов и в 16 часов. В 11 часов, по-моему, мы встретились — патриарх, Кирилл, Борис Николаевич и я. И оговорили, что в Свято-Даниловом монастыре мы проведем переговоры. Значит, мы предложим Белому дому создать свою делегацию на эти переговоры, вот. С нашей стороны патриарх спросил, кто будет. Он говорит: «Вот, Филатов возглавит, СосковецОлег Сосковец — первый вице-премьер Правительства РФ (1993 – 1996) будет от правительства и от мэрии Москвы будет ЛужковЮрий Лужков, мэр Москвы (1992 – 2010)». Ну договорились, руки пожали. По крайней мере мы устранили вот эту составляющую, очень неудобную, очень опасную. В патриархии тоже неоднозначная сила, там разные есть: демократов там поменьше, но номенклатуры там будь здоров сколько.
Вышли оттуда, я пошел в кабинет, занялся своими делами, и в это время раздается звонок ЧерномырдинаВиктор Черномырдин — премьер-министр РФ (1992 – 1998): «Сергей, вы там, это самое, хотите устраивать переговорный процесс? Вот у меня сейчас здесь Абдулатипов и Соколов, это два председателя палаты: один — палаты национальностей, второй — палаты республики». Я говорю: «Дак это прекрасно, давайте с ними попробуем». Значит, я их принял, мы встретились, рассказал им эту идею. Они сказали: «Ну чего, хорошая идея, сейчас мы пойдем полномочия получим». Пошли, получили полномочия.
Мы их ждали в гостинице напротив, «Мир», напротив Верховного Совета. В это время посмотрели, как они там вылазки делают. Интересно. БаранниковВиктор Баранников — министр внутренних дел РСФСР (1990 – 1991), министр безопасности РФ (1992 – 1993), участник вооруженных столкновений в сентябре – октябре 1993 г. на стороне Верховного Совета там взял этих самых автоматчиков. Сделали вылазки. А наши бронетранспортеры им пошли навстречу, смылись обратно они туда. Но самое главное, конечно, оружие было там. Это самое страшное. У меня накануне был посол США, Пикеринг, и говорит: «Господин Филатов, у нас много детей и женщин. Что нам с ними делать, посоветуйте: здесь в подвале их держать или вывезти их за Москву?». Я говорю: «Ну вы должны сами решить, в общем, как, но я бы их вывез на всякий случай, потому что обстановка очень тяжелая. Видите, там много вооружения». А он говорит: «мы знаем, мы до единиц все посчитали, сколько у них там стоит пулеметов, сколько гранатометов, сколько...» И прямо называет цифры мне все. И все направлено сюда, в эту сторону, здесь же посольство ихнее. Ну вот, мы дождались Пока мы ждали, ну, с омоновцами говорили, там же весь генералитет наш был, в гостинице «Мир» сидели.
Где-то, по-моему, около часа они появились — Соколов и Абдулатипов. Сказали: «Мы получили полномочия». И мы тогда начали составлять протокол первый. Поскольку у нас встреча на завтра намечена на 10 часов, на 1-е число, а мы ночью решили сделать сюрприз и подписали протокол. Они его подписали, в общем, что они представляют там все оружие, которое там есть, а мы включаем всю коммуникацию для того, чтобы там была жизнедеятельность этого дома, после чего переходим к переговорам. Уже непосредственно между Белым домом и Кремлем, о будущем ихнем, нашем, как выходить из этого положения. И мы радостные выпили здесь за столиком, поздравили друг друга, поехали домой.
В 10 часов приезжаем в Свято-Данилов монастырь. Встречает патриарх, митрополит Кирилл, митрополит Ювеналий. Они, значит, по обе руки от патриарха, здесь сидим мы: там, значит, пока никого нет. Здесь сидит представитель Конституционного суда. Проходит какое-то время, мы начинаем волноваться: нет Абдулатипова, нет Соколова, они же полномочия получили. Ну, появляется Воронин. Появляется Домнина, депутат от Ульяновска и появляется контр-адмирал... запамятовал его фамилию, сложная фамилия, в общем, трое. Мы, естественно, начинаем спрашивать: «Где Абдулатипов и где Соколов? Вот делегация, которую делегировало руководство Верховного Совета сюда. А где они?» — «Ну, вот нас делегировали, и нам поручили выступить с заявлением». Ну и начинают читать заявление со всеми глупостями. Мы сидим терпеливо слушаем, в конце концов не выдерживаем, начинаем прерывать: «Где наши предложения которые мы подписали?». — «Нет, нам приказано, так сказать, наши полномочия использовать для того, чтобы заставить вас признать антиконституционный шаг президента со всеми вытекающими последствиями».
Ну, по новой все начинается. В общем, долго-долго мы базарили, выйти к корреспондентам было не с чем, поэтому все опять в таком трансовом настроении. В конце концов нам удалось все-таки договориться, что они на следующий день — на следующий день это 2-е уже число, — на следующий день они пустят нашу экспертную группу из МВД, для того чтобы они посмотрели, так сказать, и законспектировали то оружие которое есть в Белом доме. В общем, мы пробазарили все эти дни, они действительно отстранили Абдулатипова и Соколова от этого, не дали им возможности. Значит, Воронин постоянно пытался и его сподвижники сделать заявление. Ну, заявление, ясно, для прессы в основном делают, потому что у них не было возможности выйти. Значит, они пытаются вот всю свою эту желчь выплеснуть здесь. А патриарх в очень тяжелом состоянии, потому что он не ожидал, что такие переговоры пойдут, и ему становилось все хуже и хуже, и хуже, и хуже. И когда пришло сообщение, что на Смоленской площади идет мятеж и драка, ему стало плохо. Ему стало плохо с сердцем, вызвали скорую помощь, и на этом мы закончили все переговоры. Значит, позвонил ПопцовОлег Попцов — председатель ВГТРК (1990 – 1996), попросил нас с Лужковым выступить по телевизору московскому. Мы поехали на Шаболовку, а нужно, оказывается, было ехать не на Шаболовку, а туда, на Тверскую-Ямскую. Ну, на Шаболовке быстро начали все готовить. Я говорю: «Юрий Михайлович, давайте мы вместе сделаем текст, вы один выступите, ну нет смысле, в общем, вдвоем выступать по этому вопросу и смотреться будет не очень хорошо». Лужков выступил, после этого мы поехали — он к себе, я в Кремль.
Сергей Филатов о заседании Совета безопасности РФ накануне событий октября 1993 г.
Приехал в Кремль, смотрю — стоит вертолет, темно вокруг, света нет. Думаю, что-то меняется в нашей ситуации. Ну а дальше, в общем, понятно, что было. Ночью собрался Совет безопасности в Министерстве обороны. Причем мы действительно очень долго ждали вооружение, вооруженные силы, потому что без них уже было не обойтись. Ну, было понятно, что погромы, которые начались около мэрии, около Останкино… милиция не справилась, разбежалась. Было понятно, что, в общем, остается беззащитным Кремль. К нам раздавались звонки: «Дайте туда людей, дайте сюда людей». А там было всего, по-моему, оставалось в гарнизоне 150 человек. Раздавали везде, потому что уже, скажем, звонят из Таможенного комитета, говорят, что у нас тут сидят люди-мятежники, дайте нам кого-нибудь, чтобы защититься. В общем, обстановка была очень тяжелая. И у меня внутренне, вообще, было такое состояние, что если мы сейчас не приведем в действие вообще вооруженные силы и не погасим этот конфликт в зародыше, конечно, может он разгореться. Потому что были сведения, что из регионов там какие-то отряды небольшие идут в Москву, ну много же людей, которым хочется вообще позабавляться с оружием. У нас были сведения, что там уже баркашовцы, что там люди, которые воевали в Приднестровье, там латыши, которые воевали, так сказать, против ОМОНа. Я поехал тоже на Совет безопасности, останавливают на улице Фрунзе (вот Грачев молодец все-таки, он создал такие условия, когда просто так даже с документами с нашими не проникнешь никуда): «Вы куда?» Я говорю: «Я на Совет безопасности». — «Подождите». Позвонили в приемную ГрачеваПавел Грачев — министр обороны РФ (1992 – 1996), значит, те сказали, сейчас выйдет помощник, сопроводит. Только сопровождение.
И мы поднялись к нему в кабинет, значит, собрался довольно большой генералитет. Борис Николаевич сидел молча, наблюдал за всем. Начал говорить Черномырдин, но это правильно, в общем, обстановка такая трудная, президент должен сказать последнее слово, но не первое, да. А Черномырдин до этого возглавлял правительственную комиссию по нормализации отношений. Каждый день они собирались, каждый день они принимали какие-то решения, какие шаги сделать для того, чтобы нормализовать ситуацию. Надо было думать еще и о стране, о том, чтобы жизнь продолжалась, для того, чтобы этот конфликт был только очаговым, только здесь. Ну и спрашивает: «Что будем делать?» Все молчат. Поднимается Коржаков и говорит: «Вот у меня контр-адмиралГеннадий Захаров — контр-адмирал, заместитель начальника Службы безопасности президента РФ (1991 – 1997), мой заместитель, у него есть предложение, выслушайте его». Контр-адмирал говорит: «Надо утром раненько, чтоб пять танков встали там, на футбольном поле за Верховным Советом, дали несколько выстрелов из холостых по низу здания с тем, чтобы предупредить, чтоб люди оттуда вышли». Ну его спрашивают: «А вокруг что делать с людьми, которые собрались?» Он говорит: «Применить газ слезоточивый или усыпляющий, там, для того чтобы, так сказать, можно было «Альфа» группе пройти туда. И вывести оттуда всех, кто не выйдет». Честно говоря, не было вообще разговора о том, чтобы применять оружие. Хотя понимали то, что там есть оружие. Но пытались вот такими средствами. Ну потом оказалось что «Альфа» отказалась идти. И самое главное, что они отказываются идти, они свою роль видят в другом — как зачистку. А зачистку надо после кого-то идти, и у них вроде такой порядок, чтобы лицо, так сказать, никто не видел, не узнавал, потом маски появились. В общем, поскольку другого варианта нет, принимается этот план.
