Интервью с Людмилой Пихоя
Все решения проблем поступали по мере накопления этих проблем. Вот появлялась проблема – мы как бы ее решали. Проблема – избираться или не избираться Борису Николаевичу, вопросы своего будущего – вот так загодя думать: так, вот Борис Николаевич если меня вдруг выгонит, куда я пойду, чем я буду заниматься – никогда не задумывалась. Не потому что я просто вообще такая легкомысленная, ни о чем не думающая вперед, нет, наоборот, я человек достаточно прагматичный. И даже очень прагматичный. А просто не было времени задумываться как-то о том, а что будет, если вот… Ну, думаю: возникнет проблема – буду думать. Ну, как в известном фильме: этот вопрос я решу завтра. Да? Вот. Подумаю о нем завтра.
В книге написано – Коржаков написал об этом подробно, некоторые другие – о том, что была попытка избежать выборов. Но мы сразу, и я, и все помощники… Я не буду сейчас подробно рассказывать, в книге все есть, что мы однажды… как бы Борис Николаевич нас пригласил к себе, довольно рано утром, сказал: «Завтра в восемь часов утра быть всем у меня в кабинете. Будет решаться серьезный вопрос». Потом что когда появились замеры его рейтинга, на уровне 2-3 процентов, это погрешность социологическая, это… это не рейтинг. Считайте, что его никакого нет. Вот размер погрешности. И потом был назначен там Олег
во главе этой команды, человек, не имеющий опыта работы в политических таких кампаниях серьезных. Ну а, кроме преданности и желания победить, больше ничего не было, а этого не достаточно. Там должны были все-таки так как бы покруче профессионалы-то работать. Поэтому была попытка-то такая – избежать этих выборов, разогнать Думу – и так далее, и так далее. Но вечером мы собрались снова с помощниками и сказали, что мы будем против. Мы будем категорически против этих предложений, категорически. От кого бы они ни исходили, от Бориса Николаевича, от Коржакова, от них обоих, от силовиков. Категорически против! Тем более мы понимали – перед этим были какие-то, так сказать, встречи, беседы, там, а возможно, а то, а се, – мы понимали, что силовики его не поддержат в этом случае ни за что.
Сосковец
Олег Сосковец – первый заместитель Председателя Правительства РФ (1993–1996)
Да, да, да. Знаете, почему он был настроен? Он уже очень плохо себя чувствовал, очень плохо. Очень плохо. Уже было видно, что организм изношен, он сам устал, в стране лучше не становится, напряжение чудовищное. Он, собственно, вообще не хотел баллотироваться сначала, вообще не хотел. Наина Иосифовна буквально на нем висела целыми днями: не надо, Боря, идти, идти на выборы. Не надо, не надо, невозможно, это больше ты там не выдержишь, не выживешь, да как тяжело, нам это не нужно, ты свое дело сделал, эту революцию провел, все, хватит, ни в какую… Семья была против. Семья против. Наина была категорически против. Она много раз мне об этом рассказывала. И он сам не хотел. Но, с другой стороны, Чубайс, все эти реформаторы – как так, вот Зюганов, он снова придет, возврат начнется к советскому прошлому и прочее. Они его убедили, что надо идти. Идти надо, но опять избираться, он же понимал, что это огромные силы, а знаете, когда утром встаешь – голова болит, днем голова болит, вечером голова болит, и сердце болит, это надо какую силу воли, чтобы на это решиться? Поэтому, да, он не хотел. Не хотел. Но потом все-таки мы собрались вот в эти восемь утра, приехали, пришли в приемную, а там –
, там Черномырдин, там все силовики, мы, Коржаков, ну и прочие, да. И зашли в кабинет, и встал вопрос. А что вот, если этот вариант? Мы все против были. Я не помню даже, кто поддерживал-то. Мы были категорически против. Борис Николаевич попросил нас всех написать об этом. Мы говорим: пожалуйста, мы напишем. Мы и сейчас будем говорить вам, и напишем. Ну и слава богу, избежали этого варианта. Категорически были против! Уже накопилось же за это время, уже была Чечня, уже было это взятие Грозного, помните, сколько ребят погибло. Уже столько было, уже 1993 год за плечами. Нет, нельзя было уже, нельзя. Но выборы были очень тяжелые. За избирательную кампанию мы написали свыше 500 текстов. И писали в день по несколько текстов. Мы объездили с ним всю Российскую Федерацию. Я уже не говорю, что мы в зарубежных поездках были, потому что рабочие поездки за рубеж, встречи, ООН там и так далее – это все оставалось само собой, и мы там работали на эти мероприятия. Но мы везде его сопровождали вдобавок. Поэтому когда мы закончили избирательную кампанию, ко мне, помню, в последней поездке подошел пилот президентского самолета и говорит: «Людмила Григорьевна, вам надо на пенсию идти как летчику. Вы налетали такое количество часов со своими ребятами, что можете вполне идти на пенсию». Ну, то есть было так: вечером мы возвращаемся из Екатеринбурга, утром мы вылетаем в Санкт-Петербург.
Ерин
Виктор Ерин – министр внутренних дел (1992–1995), заместитель директора Службы внешней разведки РФ (1995–2000)
Но выхода не было, потому что с момента всех этих преобразований, с 1990 года, прошло всего пять лет, для России это очень мало, очень мало. Ведь три поколения советских людей выросли в условиях другой совсем политической системы и системы хозяйствования, всего чего хотите, идеологии другой. За эти 5 лет они ничего не получили, пока мало что изменилось. Хотя фундамент был заложен, были судебная власть, там законодательная власть, президентская власть, исполнительная и так далее, но это все пока еще, знаете, такое, очень не прижившееся, не укоренившееся. Поэтому понятно было, что если бы победил или пришел к власти Зюганов, то вспять двинулись бы очень быстро.
Дело в том, что, конечно, за это время сформировался определенный слой людей, которые были за демократические преобразования, за рыночную экономику. Вот недавно смотрела интервью одного руководителя крупной компании, который говорил, что «как раз с 1992 по 1996 год я и заложил основы своей компании. Не в 2000 году, а тогда. Сейчас просто она у меня выросла, стала мощной, вышла на международную арену, а закладывал основы я тогда». Были уже такие люди. Ну а значит, это могло бы привести просто к противостоянию опять этих двух лагерей. И тех еще было достаточно. И появилось уже новое племя, молодое. И что бы, что бы мы воевать теперь начали? Они только против Зюганова теперь? Ну, то есть там перспективы были очень непонятные, что было бы.
Да, конечно, конечно. Он со всеми встречался. И с Зюгановым встречался, и с Жириновским, со всеми встречался. Причем встречался очень спокойно. Они вели себя прямо там шелково. Шелково, о боже мой.
так вообще, когда проходили не президентские советы, а вот, например, заседание комиссии по Конституции, по разработке новой Конституции – он был членом этой комиссии, или проходили встречи Бориса Николаевича с руководителями фракций Государственной думы, когда президент входил в этот зал там небольшой, но представители – это же человек 10-15 их там было. Вот Жириновский первый вскакивал и кричал: «Всем встать! Идет Президент Российской Федерации!». Ну… Он очень такой человек, уважающий власть.
Жириновский
Владимир Жириновский – основатель и председатель Либерально-демократической партии России (ЛДПР), участник пяти президентских кампаний
С Зюгановым встречались и один на один, и вот в этих, так сказать, собраниях вот как раз представителей фракций. Ну, каких-то таких, знаете, агрессивных выпадов или чего-то со стороны Зюганова никогда не было. Никогда. Ну, Зюганов понимает, что такое власть и что такое руководить такой огромной страной. Он понимает прекрасно. Это не всем по силам.
Не готов, да. Это я вам подтверждаю. Потом мы присутствовали на этих встречах, потому что мы как бы должны были в курсе быть всех дел, чтобы потом учитывать это в текстах. И мы бывали на этих встречах, и мы смотрели, как они себя ведут. Нет-нет-нет, спокойно, миролюбиво. «А нельзя ли, Борис Николаевич, вот так сделать, нельзя ли вот этот закон принять? А давайте вот такое решение примем, правительство». Нет-нет, никакой агрессии там я никогда не видела.
Вот я часто смотрю, некоторые, вот, книги издаются, участники событий там и так далее. И в них написано о том, что якобы в «Президент-Отеле» работала какая-то группа консультантов из Соединенных Штатов. Я никого из них не знаю и никогда не видела. Да, в «Президент-Отеле» был штаб по, так сказать, руководству всей этой избирательной кампанией, мы приходили на заседания штаба, мы встречались, договаривались о том, какие очередные будут поездки Бориса Николаевича в регионы, какие будут тексты, какие идеи будут озвучиваться. Кстати, между прочим, по поводу идей всегда была напряженка большая. Вот все обговорят, вот как он из самолета выходит, какой ему пирог принесут, какие девушки встанут перед ним, в каком здании будем собираться, какие артисты поедут на концерт и сколько им заплатят, а вот идею озвучить – ну, это вы, пожалуйста, Людмила Григорьевна, там со своими ребятами. Вот это вот – давайте идите там, лучше знаете. Нас-то вот это как раз интересовало, а не вот эти мелочи все, да. Вот. А обговаривалось вот подробненько, вот сколько шагов он сделает. Потому что уже считали, потому что он уже неважно себя чувствовал, уже надо было… Сколько времени это займет, какая музыка заиграет – вот это все подробно-преподробно. А вот какие идеи огласить, что написать в тексте – молчание. Мы уходили такие разочарованные, начинали опять вот это вот, вот это крутить, мозги свои, и писать. А американцев не видела ни одного, не знаю в лицо. Ни одного! Никогда не видела. Я не знаю, кто с ними контактировал. Таня с Валей, наверное. Татьяна Борисовна и Валентин Борисович. Я их не видела. Меня с ними никто не знакомил, я не знаю, что это за люди. Я не знаю, я не могу рассказать, какую роль они сыграли в выборах, я и не видела.
Была очень тяжелая инаугурация, очень тяжелая. После того как прошли выборы, были посчитаны все результаты, мы готовились к инаугурации. Ну, в принципе, на второй срок инаугурация должна была бы быть попышнее, поинтереснее, может быть, поэмоциональнее как-то. А речь шла о том, выдержит ли он вообще эту инаугурацию, выдержит ли по состоянию здоровья? У меня была беседа с его доктором Мироновым, у которого я прямо конкретно спрашивала: на какой объем времени я могу рассчитывать в подготовке текста? Он мне говорил: не больше 15 минут, не больше. Потом у нас была такая интересная встреча – Борис Николаевич, Татьяна Борисовна и мы с Александром Ильиным в Кремле, когда обсуждалось, вот, что надо писать на инаугурацию. Предполагалось поначалу, что будет инаугурационная речь, минут 15, после этого сразу спускаемся в зал, а инаугурация была живой в Кремлевском… в Большом Кремлевском двор… нет, во Дворце съездов, да, вверху там, в зале. После этого мы спускаемся в банкетный зал, проходит прием. То есть надо два текста – инаугурационная речь и прием. Но когда я увидела Бориса Николаевича – бледный, плохо выглядит, плохо себя чувствует, до этого у него был какой-то микроинсульт или микроинфаркт, что-то такое, между турами, и я поняла, что никакой инаугурационной речи вообще не будет. Я спросила Татьяну: «Инаугурационная речь будет?» – «Нет. Нет. Пишем только тост на приеме». И вот мы писали с Сашей тост на приеме, рассчитанный примерно на 5-7 минут, и там на вес золота было каждое слово. В этом тосте нам надо было как бы вместить и тост – да здравствует, и положения инаугурационной речи. Чтобы в этом тосте прозвучало, что он будет делать дальше, какого курса мы будем придерживаться. И все это за 7 минут. Мы рассчитывали каждое слово. Потому что знали, что чуть больше… чуть меньше – это нехорошо, а чуть больше – он просто может не выдержать по состоянию здоровья своего. Выглядел ужасно плохо! Очень плохо. Татьяна была вся взволнована, расстроена и огорчена, и, в общем, все вместе. И в конце концов так и получилось: инаугурационную речь вышвырнули, мы вообще-то написали ее, но она не использована, инаугурация вся прошла в течение 17 минут от момента, как он вышел, произнес клятву, – потом выступил патриарх и председатель Конституционного суда, каждый по несколько слов, – и ушел. Все, 17 минут. Никакой речи не было, как вы помните, никакой. Когда мне рассказывал Владимир Николаевич
, когда он ушел за кулисы, он просто на него упал, Борис Николаевич. Шевченко-то маленький такой дядька, он говорит: просто на меня упал, он был без сил. Но, что интересно, все, как бы официальная инаугурация прошла, он президент, объявлен. Вот когда начался прием, вдруг мы сидим с этим телепромптером, крутим этот текст, перед ним стекла стоят, вдруг выходит из-за кулис бодрый, энергичный, румяный президент! Зал в шоке. Потому что почти все, кто сидел в зале, ну, в основном, так сказать, правительство там, Дума и так далее, они переместились все просто в зал приема, да. И то, что видели они там, и то, что они видели здесь, на приеме, это, как говорится, две большие разницы. Вышел бодрый человек, начал говорить энергично. Ну, пусть даже по телепромптеру, он, правда, отвлекался все время. Все нормально сказал, рассказал. Да здравствует, тост. Что-то там пригубил, ну, водичка была, вот. Прошел, посидел еще где-то минут 20-30 и ушел. В шоке! В шоке. Кто из них настоящий? Тот, который был в зале, или тот, который на приеме? А просто такой, знаете, психологический фокус. Все, он президент, все тревоги как бы упали на Шевченко на нашего, а потом он вышел уже крепкий, энергичный и так далее.
Шевченко
Владимир Шевченко – руководитель службы протокола Президента СССР (1990–1991), руководитель службы протокола Президента РФ (1992–2000)
Он, конечно, уже работал в полсилы, где-то процентов на 50. Рядом были Татьяна Борисовна,
, Чубайс. Довольно долго, довольно – это как бы так неделю, недели полторы решался вопрос, кто будет главой администрации, предлагалось Малашенко занять эту должность. Я как раз была в кабинете, когда Борис Николаевич с ним разговаривал по телефону. Малашенко категорически отказался, категорически: нет, нет, нет, это не мое, я пиарщик, я журналист, я то-се. Но он понимал, что там потом период будет тяжелый, и никому не хотелось эту ношу на себя брать. В конце концов уговорили Чубайса. Уговорили, потому что он тоже отказывался. Вот это был такой период, мы как бы немножко так были все в тревоге, кто у нас будет главой администрации. Почему-то вдруг пошли разговоры о том, что вот в европейской практике, в американской практике, когда президент приходит на второй срок, надо обязательно отправлять команду в отставку, потом набирать новую или не набирать и возвращать старую, но надо новую. Вот пошли эти разговоры, разговоры, хотя не всегда это бывает так. Если идет смена курса или смена партии, которая пришла к власти, тогда это оправдано, а когда пришел один и тот же человек с теми же намерениями и с той же поддержкой политической, то вообще непонятно, зачем надо менять. Ну, в общем, велись такие разговоры, что надо менять, надо всех отправлять в отставку. Виктор Васильевич каждый день ходил, нас пугал и стращал, что нас всех отправят в отставку, а вернемся мы или нет – это неизвестно. Он такой вообще любитель попугивать нас был, держать в строгости. Ну и в конце концов, действительно, мы, по-моему, писали какие-то заявления об отставке. Потом остались, продолжали работать, но появились новые люди, которые постепенно нас выдавили.
Малашенко
Игорь Малашенко – президент телекомпании НТВ, генеральный директор телекомпании НТВ (1993–1997)
Юмашев
Валентин Юмашев – журналист, руководитель Администрации Президента (11 марта 1997 г. — 7 декабря 1998 г.)
Да, конечно. Мы работали, но рядом с нами уже была Джахан
, рядом с нами был уже Андрей
, вот, и они тоже с нами вместе здесь работали. Они, по сути дела, у нас учились тому, что мы умели делать. Сидели рядом, за столом, вот прямо мой стол, и она садилась рядом или Вавра садился рядом. И говорит: «А почему вы вот это пишете? А почему вы вот так не написали?». Вавра вообще человек без высшего образования. Он ничего не закончил. Он закончил… сейчас я вам скажу, то ли цирковое училище, то ли художественное училище по квалификации то ли маляр, то ли художник, что-то вот такое вот. Но не имеющий никакого отношения ни к текстам, ни к журналистике, ни к хорошему русскому языку, ни к чему. Я уж не говорю о том, что он никогда не был кандидатом наук. У него просто не было даже высшего образования. И Вавра сидел и мне чего-то указывал. У нас были бесконечные конфликты. Бесконечные. Вернее, я им говорила: ребята, если вы сюда пришли, учитесь сами. Почему я должна вас учить? Я не буду вас учить. А во-вторых, если я пишу, то я и подписываюсь – «Пихоя», а не «Вавра» и не «Поллыева». Ну, а так мы промучились… Позвонил Юмашев и сказал: «Людмила Григорьевна, Борис Николаевич…» – типа того что прекращает вашу деятельность референта, ну, в общем, и все. Это был 1998 год, в мае. Что-то накануне дня рождения или сразу после дня рождения. А через несколько дней позвонил Борис Николаевич по телефону и сказал: «Людмила Григорьевна, не уходите, вы у меня будете работать советником». Я говорю: а какое направление-то? – Ну, общеполитические вопросы, что-то такое. Он сам не знал, какое направление. Советником и советником. И я еще год была советником. Но в моих советах уже никто не нуждался… Я была на оперативках, я была на совещаниях, я там присутствовала на всех этих мероприятиях, которые проводились, но оперативки проходили очень интересно. Вот такой огромный стол, как этот, во главе стола – Валентин Борисович. Идет оперативка по поводу выборов, допустим, где-то там, в Красноярском крае. Все невнятно, все непонятно. Буквально 5-7 минут оперативка. Все расходятся. Потом у него в кабинете начинается уже с определенными людьми работа, она начинает там давать какие-то задания и обсуждать какие-то вопросы. А это все носило такой формальный характер.
Поллыева
Джахан Поллыева – старший референт президента (1997–1998), заместитель руководителя Администрации Президента РФ (май 1998 г. — март 2004 г.), помощник Президента РФ (2004–2012)
Вавра
Андрей Вавра – референт Президента РФ (1997–2004)
Да, предполагала. Предполагала. Но потому что состояние было очень тяжелое. Раздражение в обществе было чудовищное. Уже невозможно было людям смотреть в экран. Но он уже и говорил с трудом, и он сам очень устал уже, понимаете, уже он ощущал, что он ситуацию не контролирует в полной мере. Для него это неприемлемо. Совершенно неприемлемо. И главная забота его в последние месяцы была – кому передать власть, кого предложить. И я понимала, что он может уйти досрочно. Это, ну, как бы уже, знаете, так вот витало в воздухе. Уже витало в воздухе. Ну и как бы несмотря на свой характер властный, амбициозный там и так далее – сильный, но не так уж он цеплялся за власть. Я предполагала, что он уйдет досрочно, это вполне могло быть.
