Интервью с Людмилой Пихоя
Понимаете, дело в том, что полномочия вице-президента, как и во многих странах такого вот масштаба, как Россия, они определены как в основном, знаете, такие представительские функции. А поскольку начались такие серьезные реформации, то, конечно, ему хотелось не представительствовать, а в этом участвовать. Участвовать, предлагать свои какие-то предложения, может быть, даже навязывать свою волю, считать, что он понимает правильнее эти вещи, чем другие. Вот здесь и начались противоречия. Вот это командирское тут из него почему-то полезло. А этого как бы не требовалось. Хотя несколько раз с ним были беседы, и Бурбулис беседовал, и другие люди, и Борис Николаевич. Уходил, все говорил: да, да, да, Борис Николаевич, извините, я все понимаю, я тут вот не туда залез, там не на ту площадку, я буду по-другому себя вести. Ну а потом возвращался к своим советникам – и все начиналось снова.
– Как было принято решение об
для участников ГКЧП и лидеров вооруженных сторонников Верховного Совета, арестованных после освобождения Белого дома?
Это было решением Государственной думы. Ельцин обратился к нам, как бы к помощникам, к юристам, – есть ли какие-то другие варианты прямо вот сейчас не выпускать. Они же просидели буквально полгода. Не вышел один
в знак, там, протеста или еще чего-то, я невиновен, не нужны мне никакие ваши амнистии, я и не собираюсь выходить. Но потом все-таки вышел. И Борис Николаевич как бы попросил нас, собрал и попросил посмотреть, насколько правомочно решение Государственной думы, есть ли какие-то другие варианты, и была написана обыкновенная такая аналитическая записка. Мы потом к нему пришли, тот же Шахрай и другие, там был
, в то время генеральный прокурор, и они написали: нет других вариантов. Государственная дума имеет (право) принимать решения об амнистии, о помиловании. Все.
Варенников
Валентин Варенников – генерал армии, Герой Советского Союза, главнокомандующий сухопутными войсками, заместитель министра обороны СССР (1989–1991), участвовал в попытке государственного переворота, организованного ГКЧП
Казанник
Алексей Казанник – юрист, Генеральный прокурор РФ (сентябрь 1993 – февраль 1994)
Вот, кстати, команда, которая работала с Борисом Николаевичем в первые годы, вот где-то до 1996-го, там, чуть дальше, 1998-го, у них было довольно много юристов и порядочных людей, которые считали, что если это действует, решение принято в соответствии с законом, то закону надо подчиниться. Нравится тебе это, не нравится, есть у него какие-то внутренние страхи или нет, это уже не имело значения. Поэтому, ну, выпустили и выпустили – и все. Мы понимали, что они пополнят ряды оппозиции, мы это понимали прекрасно. Но просто так, знаете, вот заковать их в цепи и держать там. Тогда противоречило бы всем принципам, которые мы исповедовали, вот и все. Да и невозможно было это сделать. Время-то было другое совсем. Это сейчас народ безмолвствует, а тогда-то он не безмолвствовал, особенно в Москве.
Вы знаете, один из вопросов, который он иногда задавал, мы пишем какую-то аналитическую записку, и он нам задает вопрос: а на основании каких материалов вы это написали или это ваши личные просто ощущения, использовали вы какие-то статистические данные или какие-то анализы социологических опросов, материалы точнее, да? Или это вы просто вот там чего-то сами придумали, походили там где-то по рынку, базару там, я не знаю, магазину, и вот решили, что народ так думает? То есть он требовал от нас точности во всех этих высказываниях, и часто мне говорил о том, что ему недостаточно информации, которую он получает. Ну, что он получал? Он получал сводки внешней разведки, он получал сводки ФСБ, сводки МВД. Данные правительственные. Ему казалось, что этого недостаточно. Кстати, во многих выступлениях или в интервью он говорил о том, что «а у меня много источников информации», прямо специально подчеркивал, что «у меня много источников информации для принятия решений». И мы так видели, что у него есть внутренняя потребность еще выслушать кого-то – экспертов, я не знаю, ученых, крупных юристов, и прочее. И поэтому всегда по его просьбе мы таких приглашали людей. Особенно в 1993 году, когда шел конституционный кризис, мы крупных юристов приглашали во главе с
Владимиром Александровичем, который в этом году где-то умер или в прошлом году. И был председателем Конституционного суда одно время. Надо сказать, кстати, что они такие ему давали рекомендации – ну, не просто революционеры, радикалы какие-то! «Разгоните к черту эту Думу, там, тра-та-та». Борис Николаевич говорит: «Да что вы, да как вы, да это нельзя, да это не по Конституции, да…» – «Да сейчас идет революция демократическая, разгоняйте к чертовой матери всех! Сколько может это все тянуться, это длиться?». Вот такие были рекомендации. Представляете? Потрясающе!
приходил. Особенно Туманов был такой энергичный, очень такой радикально настроенный.
Тумановым
Владимир Туманов – юрист, председатель Конституционного суда РФ (1995–1997)
Кудрявцев
Владимир Кудрявцев – юрист, академик РАН, вице-президент РАН, директор Института государства и права АН СССР (1973–1990), член Совета при Президенте РФ по вопросам совершенствования правосудия (1997–2007)
Да положительных-то не было. Не было положительных-то. Ситуация была тяжелая. Там не выплачивают зарплату, тут сидят шахтеры на мосту, грозятся сейчас уже ничего не есть, мало того что стучали, так еще ничего не есть. Там, значит… у нас же Белый дом не был окружен, поэтому у нас перед Белым домом с одной стороны стояли казаки с флагами, со стороны двора, а перед Белым домом стояли матери солдатские, требовали, чтобы солдат выпустили из армии, потому что их побили в очередной раз, какая-то дедовщина. То еще что-нибудь. Там не было практически никакой положительной информации. Практически никакой! Только отрицательная. Время было очень тяжелое. В этом районе нет хлеба, тут сорвали посевные, то там еще что-то такое. Ну бесконечно. То вот
рухнуло, вот эта пирамида. Одну создали – рухнула, а рядом с ней вторую создают, только что люди потеряли деньги – нет, лезут во вторую. Ну вот что? Вот такая была информация. И я не помню, чтобы там было что-то такое положительное. Ах, какой замечательный Борис Николаевич, как мы его любим! Да дни вот такие, тяжелая информация, критическая, в отношении него лично выпады мы тоже давали. Мы тоже давали. Нам трудно было положительное найти, а отрицательное – сколько хочешь.
МММ
МММ — финансовая пирамида, основанная в 1992 г. Сергеем Мавроди
Вы знаете, конституционный процесс начался еще в Верховном Совете РСФСР. И был такой, и есть такой же и сейчас, ныне, Олег
, усилиями которого была создана эта комиссия по разработке новой Конституции. Борис Николаевич был председателем этой комиссии. Над Конституцией работали очень долго. Мы постоянно в этом процессе варились, потому что мы без конца готовили ему то вступительное слово, то какое-то выступление, то интервью какой-то газете, то на встрече задавался вопрос, там, допустим, с преподавателями какого-то вуза или студентами: а как наша новая Конституция? Поэтому мы поскольку готовили эти материалы, мы были в курсе всех этих проблем. Активно пошел этот процесс после того, как прошло конституционное совещание вот в 1993 году. Конституционное совещание придумал
Юрий Михайлович, как форму обсуждения Конституции и принятия, в общем, проекта в основном уже. На совещании работали не только сторонники Бориса Николаевича, но и противники, многие оппозиционные партии. И конституционное совещание мы все готовили, все помощники, и выступления ему готовили, и все прочее-прочее. И по сути дела, до последнего момента, пока не прошел референдум по Конституции, мы в этом деле варились, мы участвовали. Я уже не говорю о том, что Юрий Михайлович Батурин участвовал в правке некоторых статей Конституции вместе с Филатовым. Филатов рассказывал, наверное? Так даже мы в этом процессе участвовали. Я ходила с Батуриным к Борису Николаевичу и говорила: вот тут бы надо поправить, потому что у вас тут недостаточно прав как у президента. То есть не президентская республика получается, а парламентская, что невозможно на данном этапе. Может, потом когда-то она и будет, но сейчас нет. Поэтому мы все в этом участвовали, мы, в общем, Конституцию знали, как «Отче наш».
Румянцев
Олег Румянцев – юрист, руководил разработкой проекта Конституции РФ, ответственный секретарь Конституционной комиссии съезда народных депутатов РСФСР (1990–1993)
Батурин
Юрий Батурин – юрист, космонавт, помощник Президента РФ по правовым вопросам (1993–1994), помощник Президента РФ по национальной безопасности (1994–1996), помощник Президента РФ (1996–1998)
Безусловно! Безусловно. Потому что, понимаете, Конституция, в общем, по сути дела, по духу, по духу, – есть как бы основы Конституции, статьи, а есть дух Конституции – она должна быть, конечно, демократичной, и есть таковой, но она должна поставить некоторые препоны для создания… чтобы создавались вот такие ситуации, как в 1993 году. Этого надо было в будущем избежать. Поэтому, конечно, там заложены такие механизмы, инструменты, которые позволяют этого избежать: досрочный роспуск Думы в соответствии с решением президента, если не утверждается, предположим, глава правительства, ну и так далее. То есть заложены механизмы, которые помогли бы избежать в будущем таких конфликтов.
– Как появилось письмо о тяжелом эмоциональном состоянии Бориса Ельцина, написанное его ближайшими помощниками, так называемое
?
1994-й? А, да, 1994 год. После вывода наших войск из Германии. Ситуация была такая, знаете, тяжелая, и поездка была очень тяжелая, очень тяжелая. Когда мы, когда Россия выводила войска из Германии, она выводила их уже после подписанных соглашений и в соответствии с ними. И этот вывод очень многими в стране рассматривался, а может, даже и за рубежом, как поражение России. Да, вот она когда-то вошла в Германию, создала там свой форпост, Берлинская стена и прочее, а теперь она отступает, выводит. Населением тоже так было все это воспринято. Мы очень долго работали над текстами, над этими материалами. Да, такая сложная задача, нам надо было в текстах показать, что Россия ввела эти войска, не просто потому, что она захватила Германию, а потому что она вошла, потому что она отвечала на агрессию, и они там оказались. Но их нахождение было не простым, не пустым, оно было эффективным, потому что помогало сохранить мир в Европе, помогло восстановить его потом, ну и так далее, и так далее. А теперь в связи с изменением общей геополитической ситуации и прочее мы выполняем свои обязательства, которые не мы подписывали, подписывал Горбачев, или ничего не подписывал – не важно. Мы выводим. Просто на основе устных договоренностей. Мы их выводим. Хотя выводились они, как знаете, в чистое поле, очень много сдали, компенсации не получили, в общем, и так далее. Экономически очень много проиграли. Но вот эти тексты, мы над ними ну просто сломали голову, просто сломали голову, когда мы их писали. И было очень много текстов. Был текст выступления перед общественностью Берлина. Были тексты на встрече с Колем, были выступления в Трептов-парке – перед памятником вот этому солдату. Потом выступления в посольстве. В общем, был целый объем материалов публичных, которые мы готовили. Поездка была очень тяжелая с точки зрения психологической, морально-психологической для самого Бориса Николаевича. Он выступал в данном случае в роли человека, который отступал, отступал и выводил. Его когда-то отцы и деды там завоевали этот плацдарм, так скажем, да, по-простому, и там обеспечивали безопасность и интересы России, а теперь он выводит. Ну а потом там, вы же помните, в этой поездке было это дирижирование оркестром. В нынешних условиях никто бы мог и не увидеть, с нынешними нашими СМИ, мог бы и не знать об этом выступлении или там какой-то фрагментик там как-то бы… А тогда это было на весь экран, все показано, подробно там – и так далее. И он сам предстал не в лучшем виде. И когда мы вернулись в Москву, то мы собрались, все помощники, и говорим, что, ну, коллеги, уже больше терпеть это невозможно, давайте что-то будем делать. Мы пригласили к себе Коржакова и говорим, что, Александр Васильевич, ну, мы не так близки президенту, мы видим его только в рабочее время, ты видишь его в нерабочее, как-то поговори с Борисом Николаевичем, что-то предприми, какие-то усилия, пригласи врачей, психологов, не знаю кого, чтобы больше такого не повторялось. Потому что это такие потери для не просто его имиджа, а авторитета страны.
Пригласили Коржакова и прямо ему сказали, что давай что-то делай, это потери огромные для всех. Для нас-то чего, господи, – для президента и для страны. А Коржаков, знаете, так он… хитренько так он, у него такая крестьянская улыбочка, он говорит: «А что я? Сколько я могу говорить? Он меня уже не слушает. Он меня не слушает. Давайте вы». Говорю: «А мы что можем сделать?». Мы можем зайти в кабинет, что-то ему сказать. «Нет, вы давайте напишите ему, напишите, что, вот, Борис Николаевич, то, то, то, нехорошо, плохо там – и так далее, просим вас больше так себя не вести или там еще что-то. Напишите ваши впечатления от всего этого». Ну, вы знаете, мы настолько были потрясены все этой поездкой, всем этим дирижированием, и столько у нас было гнева, что мы согласились, что нужно написать. Потому что уже ничего не помогает. И одним из авторов текста был Костиков Вячеслав Васильевич, а мы потом его там как спичрайтеры смотрели и так далее. Текст, в конце концов, – если вы смотрели
и там он приведен, – довольно мягкий. Правда? Ничего оскорбительного, ничего обидного, что «ах вы, негодяй такой, что вы там делаете», ничего подобного в тексте не было. Но сам факт письма помощников главе государства, ну, естественно, недовольных, так сказать, вот тем, что произошло, вот сам факт его, видимо, задел. А потом понимаете еще, в чем дело, мы потом поняли, как все было преподнесено. То есть сам Коржаков промолчал о своем тоже, там, возмущении или своем отношении к этим поступкам, а вот, говорит, Борис Николаевич, тут вот помощники, помощнички, поднаписали вам тут письмо, вот почитайте. Они недовольны и просили меня передать. Ну, какие-то еще были слова, которыми он сопроводил все это. Ну, Борис Николаевич, – может быть, не очень удачный момент, когда он там все это читал, – он, конечно, вскипел, шумел, был недоволен, и начались, так сказать, «репрессии» в кавычках. Ну, никого из нас не выгнали, конечно, никого не выгнали, потому что мы к этому времени командой были довольно сплоченной. Подписали все помощники, начиная от Илюшина и заканчивая руководителем канцелярии
. И я, конечно, подписала. Ребята наши не подписали, потому что они как-то были все время за моей спиной, а я подписала. Вот начались «репрессии». Ну какие репрессии? Кого-то не пустили в командировку, в поездку. Меня не пустили – была поездка в Соединенные Штаты, по-моему, выступал там в Совете Безопасности, на заседании Совбеза ООН, меня вычеркнули. Хотя тексты я все готовила, все делала, но он там… в общем, когда уже утверждался список на поездку, меня вычеркнул. Вот такие, вот такого рода как бы наказания. И не принимал. Вот меня не принимал в кабинете, не поднимал трубку.
книгу
Эпоха Ельцина. Очерки политической истории. М., 2001
Семенченко
Валерий Семенченко – заведующий Канцелярией Президента РФ (1992–1996)
Вы знаете, я как бы особенно и не переживала на этот счет. Я считала, что я поступила абсолютно правильно, потому что, ну, уже просто перешло все границы вот такое поведение. И все наши усилия по улучшению имиджа, вся наша работа, она рассыпалась в прах одним вот таким событием. Поэтому неприятно было, конечно, но, поскольку все равно никто нас никуда не уволил, мы продолжали работать, писали. Не встречались, не говорили по телефону, ну и что? Ну, бывает. Сейчас, работая с нынешним тандемом, вообще его не видят, так же как мы, смотрят по телевизору, и ничего, считают это нормальным спичрайтеры. Все изменилось через полгода, отношения были налажены. Мы написали это в августе, а в феврале у Бориса Николаевича день рождения, 1 февраля, и я все-таки решила поднять трубку и позвонить и поздравить его с днем рождения. И когда я уже сказала Борису Николаевича «желаю вам… поздравляю…», высказала какие-то свои пожелания, вдруг он неожиданно мне задает вопрос: «А почему подписали письмо?». Ну, просто, как говорится, ни с того ни с сего, да, только что так хорошо, приветливо говорили о дне рождения, и вдруг – а почему подписали письмо. И я ему сказала: «Борис Николаевич…». Да, «могли бы сказать». Я говорю: «Знаете, Борис Николаевич, хочу обратить ваше внимание, что некоторые вещи сказать сложнее, чем написать. Написать и передать в виде письма проще мне и прочитать вам. Вот мне вам в глаза сказать то, что, так сказать, я думаю, мне было бы сложно сделать. И вам меня выслушать. Может, вы бы меня и не дослушали до конца. А в письме это как-то лучше, как-то мне показалось – такая форма вполне возможна». Но уже, понимаете, ведь к этому времени уже пресса написала об этом письме, никто его не читал как следует, начались все эти домыслы. Женя
в своей программе «Итоги» уже там несколько раз закатывал глаза, рассказывал: ах, помощники написали президенту Ельцину письмо. Там кто чего домысливал уже, понимаете. Видимо, вот это его еще задело, потому что это все получило огласку. Не с нашей стороны, кстати, не с нашей, нет. Но он тем не менее мне сказал: «Да, вы знаете, Людмила Григорьевна, я об этом не подумал, что, наверное, действительно написать – может быть, это лучше, чем если бы вы там пытались мне что-то сказать». И потом говорю: «Ну, Борис Николаевич, вы глава государства, я ваш помощник, что бы я вас там стала устно поучать? Я что, учительница ваша или еще кто-то, родственница, стала бы вас там воспитывать? Ну, смешно! Поэтому вот я посчитала, что лучше я подпишу написанное. Тем более, – я говорю, – Борис Николаевич, если вы к нему снова вернетесь, уже не сгоряча, спокойно прочитаете, там нет ничего оскорбительного в ваш адрес или что-то такого». Он говорит: «Ну, ладно, все, забыли. Забыли об этом событии, мы работаем, как прежде». Ну и правда все, дальше мы начали работать, как прежде. Но полгода вот такой отлучки было.
Киселев
Евгений Киселев – журналист, автор и ведущий информационно-аналитической программы «Итоги» (1992–2003)
