Ельцин Центр

Интервью с Людмилой Пихоя

 
 – Когда вы с уверенностью поняли, что план ГКЧП провалился?
Вы знаете, как-то мне с самого начала показалось, что это авантюра. Уже когда стали особенно люди собираться вокруг Белого дома, да, мы часто выглядывали в окна – боже мой, вот мы тут страшно как-то… Ну как страшно? Уж такого, знаете, животного страха не было, совершенно никакого. Мы все думали: боже мой, мы-то все-таки в тепле, они там – дождь, костры жгут, на улице, прохладно, август уже. Как-то мне даже их было жалко. А так, когда люди стали собираться, и когда появились вот эти защитники Белого дома, я считаю, что они сыграли решающую роль во всех этих событиях, потому что штурмовать этот дом, вокруг которого столько народу, – это сколько бы крови пролилось, сколько бы погибло. Я думаю, что это их остановило. Ну, такого уж какого-то дикого страха не было. В первый же день, когда мы приехали из Архангельского, я подошла к Гене Бурбулису и говорю: «Гена, ну, вот какие твои прогнозы, как ты думаешь?». Он прямо как пророк, слушайте, говорит: «Слушай, через три дня все закончится, все будет нормально». И правда, через три дня все закончилось. Я не знаю, помнит ли он сам об этом, но я-то это хорошо помню.
 
 – Как изменилась работа команды спичрайтеров после провала путча?
Да, а потом 
Указ Бориса Ельцина от 23 августа 1991 г. «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР»
, о развале всех этих партийных организаций, вот. Потом еще некоторое время работали в Белом доме. Потом Горбачев сдал полномочия… Потом переехали работать на пару месяцев на Старую площадь, в бывший кабинет генерального секретаря, Борис Николаевич там работал, и мы переехали на Старую площадь, во второй подъезд, осваивали, так сказать, новую территорию. А потом уже, когда Горбачев отрекся от власти, мы быстренько переезжали в Кремль. Причем интересно, так получилось, Горбачев передавал Бори… Я не знаю, рассказывал ли вам это Филатов или нет, наверное, он тогда еще не возглавлял Администрацию, нет… Горбачев передавал власть Борису Николаевичу в течение 6 или 7 часов. А у Горбачева был такой кабинет, в котором вот сейчас президент, собственно говоря, находится, был огромный эллипсообразный стол из красного дерева, африканского какого-то, да, такой очень красивый, полированный, потом рабочий стол. Вот за этим эллипсообразным столом Горбачев передавал ему все дела, какие-то папки, может быть, там секретные или еще какие-то, передал ему чемоданчик ядерный, соответственно, и там все кнопки, какие нажимать, рассказал в случае угрозы или еще чего-то. Вот. Они просидели 6 или 7 часов, мы это знали, что Горбачев передает… все в Кремле знали – передает Борису Николаевичу власть. В это время нам выделили кабинет, тоже недалеко от него. Мы все время находились недалеко от него, от Бориса Николаевича, потому что надо было много текстов готовить, чтобы как-то можно было быстренько согласовать, вот. Но мы знали, что идет передача власти. Это было перед Новым годом. Уже на Новый год, 31-го числа я уже… мы доработали вечером, я уехала домой, вдруг мне звонят: «Людмила Григорьевна, – из приемной, – возвращайся быстро, есть срочное задание Бориса Николаевича». Я вернулась, приехала к 8 часам. И ровно до 12 ночи, до половины первого, писала поздравления от имени Бориса Николаевича на всяких открытках. Причем, видимо, ему захотелось кого-то с Новым годом поздравить, вытащили меня, вот, я… дома остался накрытый стол, муж там остался. Причем не знали ни адресов, ничего. Вот писала эти тексты. Ну, там, я не знаю, они, может быть, ставили факсимиле, ребята из приемной, адресов не знали. Они тут же узнавали, где живет Попов, где живет, там, Лужков, где живет, там, 
Юрий Афанасьев – народный депутат СССР (1989–1991), член МДГ, ректор МГИАИ  (Московский государственный историко-архивный институт)
, еще кто-то. И вот фельды быстренько развозили эти поздравления. Вот такой у меня был Новый год. Просидела. Приехала домой в 2 часа ночи.
 
 – Каким вы видели будущее СССР после путча?
У меня такое впечатление все-таки, что до конца после подписания Беловежских соглашений… что это настолько быстро все прошло, произошло, что когда подписывали эти 
Беловежские соглашения о роспуске СССР и создании СНГ были разработаны и подписаны 7–8 декабря 1991 г. в Беловежской пуще (Белоруссия)
 и когда, в общем, как бы предполагали уже, что такое может случиться, никто по-настоящему не просчитывал, а что дальше, к чему это приведет. Почему-то у всех было такое, знаете, наивное, что, ну, был Советский Союз, входили в него, там, эти союзные республики, а сейчас будет 
Содружество независимых государств (СНГ) – межгосударственное объединение большинства бывших союзных республик СССР. Соглашение было подписано главами РСФСР, Украины и БССР в Вискулях (Беловежская пуща, Белоруссия)
, и тоже будут они все вместе жить и трудиться. Ничего подобного. Многие элиты в этих республиках, руководители – они сразу стали обрастать своими, так сказать, регалиями, своими, так сказать, всякими администрациями, окружением, строить планы на будущее. В том числе не совпадающие с планами России. Я уже не говорю о прибалтах. Давайте вспомним туркмен. Туркмены сразу стали ориентироваться не столько на Россию, сколько на соседей вокруг. А вот такое наивное представление о том, что все останется как прежде, просто будет называться по-другому – СНГ, вот это было, было такое. До конца не просчитывали, к чему это может привести и как дальше мы будем соседствовать и жить все вместе. Очень тяжелый, например, был момент, знаете когда? Сразу встал вопрос: а что будет с вооруженными силами – ведь это ядерная держава – Советского Союза, что будет с ними? Кому будут принадлежать теперь все эти полигоны, все эти ракетные установки, которые были в разных частях Советского Союза и других республиках. Слава богу, было принято решение, что Россия – правопреемница, и ядерные силы она же как правопреемница оставляет за собой. Но тем не менее были военные заводы, были всякие какие-то закрытые лаборатории, там, полигоны и так далее. И вот очень тяжелый был момент, он врезался мне, наверное, на всю оставшуюся жизнь, я его буду помнить, как было собрано такое собрание офицеров, это был уже 1993 год. И на этом собрании офицеров сидел Назарбаев, сидели помощники президента, и все ждали выступления и они выступали, офицеры, все ждали выступления Бориса Николаевича, что он скажет о том, как дальше будет существовать армия, бывшая армия Советского Союза. Как теперь будут… каждая республика будет иметь свою армию? Она будет как-то по-другому называться? Какие силы куда отойдут? Помните, был такой эпизод, там, несколько наших летчиков перегнали из Украины самолеты там и так далее на территорию, сюда, России. Что будет с этой огромной армией? Она же была многомиллионной. Мы писали тогда текст вместе с его помощником… ой, вспомните, пожалуйста, он уже умер, по военным вопросам был… 
Дмитрий Волкогонов – советник Президента РФ по оборонным вопросам (1991–1992), советник Президента РФ по вопросам обороны и безопасности (1992–1994)
. С Волкогоновым. Потом через пару лет скончался. И Волкогонов нам ничего не мог сказать, что нам написать. Что нам этим офицерам сказать. Собрание офицеров было в Кремле, в Государственном Кремлевском дворце, где зал рассчитан на 5,5 тысяч человек. Вот я когда заглянула из-за сцены в этот зал, мне стало страшно. 5,5 тысяч офицеров! Не ниже капитана, майоры и капитаны – выше, а вот полковники, подполковники, командующие частями… И Борис Николаевич очень волновался. Ну, в общем, мы этот текст переделывали до последней минуты, пока он не вышел на трибуну. И главное, надо было идеологически сказать, кто к кому теперь будет относиться, кому подчиняться, как эта армия вообще как бы разойдется по своим национальным квартирам, что там будет, кому будут принадлежать, действительно, ядерные силы все, вся эта ядерная триада – самолеты, подводные лодки, установки, куда это все. Как дальше они жить будут. Ну, в общем, вы знаете, ну, тяжело было. Очень тяжелый был текст. Ну, слава богу, они не поднялись, не зашумели, не выгнали Назарбаева с Ельциным из этого зала. А как-то так спокойно все восприняли. Но обстановка была очень тяжелая. И после развала Советского Союза было так, распад был очень тяжелый.
 
 – Вы принимали участие в работе над новым союзным договором на каком-либо этапе его подготовки?
В 
Ново-Огаревский процесс — процесс формирования нового союзного договора из-за назревшего кризиса между союзными республиками, начавшийся в апреле 1991 г., — получил свое название от резиденции М. Горбачева в Ново-Огарево, закончился безрезультатно
 – нет. Знаете, в Ново-Огаревском процессе мы не участвовали, участвовал в основном Бурбулис Геннадий Эдуардович. Он там сопровождал Бориса Николаевича, бывал с ним на всех этих заседаниях. Нам только потом рассказывали, как было, что было, чего было, какой договор заключали там, какие были позиции, какие были уточнения, что снималось, что подписывалось. Но мы в этом не участвовали. Нас как-то немножечко отодвинули. И даже когда Борис Николаевич поехал в Белоруссию, вот в Беловежье, да, то с ним поехал Бурбулис, Шахрай и Виктор Васильевич Илюшин, первый помощник, из нас не ездил никто. Мы уже только услышали о том, что подписано такое соглашение, потом… А потом дальше мы уже сопровождали. И когда поехали в Алма-Ату, в Казахстан, и там уже было первое собрание СНГ, глав участников СНГ, потом были в Белоруссии, когда было второе, а дальше мы уже на всех заседаниях СНГ присутствовали, на всех. Вот сам этот процесс прошел как-то мимо нас немножечко. Нас немножко отодвинули. А может, оно и к лучшему.
 
 – Какова была экономическая ситуация в СССР накануне подписания Беловежских соглашений?
Они закрепляют фактически неизбежное, потому что, вы знаете, Советский Союз в последние годы перед своим распадом уже представлял из себя колосса на глиняных ногах. Потому что экономика была в таком тяжелом состоянии, она тоже была сырьевой, оборонный заказ был огромный, армия была огромная, огромные деньги уходили на это. Поддерживать ее уже было почти невозможно. Если мы сейчас за бочку нефти получаем 100 с чем-то там, 103, 105, и нам уже кажется мало, да, потому что 107-110 лучше долларов, тогда было – 9,7 долларов за бочку. Можете себе представить? И объемы поставок были существенно ниже. Поэтому я, например, жила в Москве, а сын у меня еще был в Свердловске, и я приезжала к нему в Свердловск довольно часто, вырывалась хотя бы дня на два и стояла в очереди за хлебом. Хлеба не было, я в пять часов вставала и ходила ему покупала хлеб. Потому что было ужасно. Когда мы начинали с Борисом Николаевичем работать, у него была такая группа экономистов, один экономист был Игорь Васильевич 
Игорь Нит – экономист, руководитель группы экспертов Председателя Верховного Совета РСФСР (1990–1991), затем Президента РФ (1990–1993)
, а второй – Павел 
Павел Медведев – помощник по экономическим вопросам Председателя Верховного Совета РСФСР(1990–1991), Президента РФ(1990–1991)
, который сейчас депутат, уже несколько созывов, с первого созыва в Госдуме сидит, специалист по банковской системе, Павел Алексеевич, они создали группу, которая в течение зимы 1990 и 1991 года рассчитывали поставки хлеба в каждую область. И на стол Борису Николаевичу выкладывали такую сводочку: в Новосибирской области хлеба хватит на 2 дня, во Владивостоке хватит на неделю, там, в Свердловской области на 1 день, в Пскове на три дня. И вот в соответствии с этой сводкой, вместо того чтобы заниматься серьезными экономическими вопросами, они сидели и распределяли эшелоны с мукой. Вот было и такое время. Мы работали в Белом доме, у нас ни у кого не было дома сахара, ни у кого. Девочки-буфетчицы, работающие в Белом доме, давали нам такие вот пакетики картонные, и в нем были, знаете, вот этот сахар, который используется в поездах, такой вот длинненький, там – по два кусочка. Вот этим сахаром мы пользовались. А у нас дома ничего не было. Нам как сотрудникам Белого дома, ну, мы еще не были прописаны в Москве первый год, нам выдали карточки – на курево, на какие-то продукты. Вот я никогда не курила, а Ильин курил очень много, и я ему свои карточки отдавала, он покупал сигареты. А так бы, наверное, и не выжил бы. Потому что… ну, те карточки, которые ему давали, ему не хватало. Вот это был 1990, 1991, 1992 год. Карточки были в Москве на продовольствие. 
 
 А потом, когда Украина проголосовала за выход из состава Советского Союза, а кроме того, события в Литве, уже было ясно, что это государство долго не протянет, долго не протянет. По сути дела, я согласна с оценками, когда говорят, что, даже не будучи экономистом, и так было ясно, что в Беловежье подписали собственно факт уже того, что не существовало практически. Но после, после распада Советского Союза было очень тяжело. Как раз вот тяжесть была в том, чтобы определиться с тем, как дальше развиваться, куда дальше двигаться, что такое рыночная экономика. Как ее развивать и как разделить это имущество, которое принадлежало одному государству. Что будет представлять из себя Россия. Потому что, вы знаете, когда вот шел съезд Верховного Совета РСФСР и на трибуну выходили разные люди, давали свои предложения по экономическому развитию, – никто из них на самом деле не представлял, что это такое. Выступал господин 
Николай Травкин – народный депутат СССР, член Верховного Совета СССР, народный депутат РСФСР
, рассказывал, он такой оратор, знаете, похож на деда Щукаря, вот такая у него речь образная. И говорил: «Надо развивать рыночную экономику, как в Польше». Ну, это просто накануне где-то прочитал статью про то, как рыночная экономика есть в Польше. Он никогда в Польше не был, никогда не видел, как она развивается. Выходил другой какой-нибудь коммунист и рассказывал: надо развивать рыночную экономику, как собирается – он начал позже это делать – как собирается делать это Китай. Тоже в Китае не был, ничего не знает, прочитал где-то, понимаете. Поэтому вот эти споры шли, они такие были очень умозрительные. Ни у кого на самом деле реального представления, что такое рыночная экономика, как она должна строиться, не было. Даже у 
Егор Гайдар – первый заместитель Председателя Правительства РФ (март-декабрь 1992 г.), и.о. премьер-министра РФ (июнь-декабрь 1992 г.), автор российской экономической реформы
 это в основном были, понимаете, такие теоретические знания. Теоретические знания. Ну, у Гайдара хватило смелостивзять на себя это. Ведь Борис Николаевич вместе с Геннадием Эдуардовичем тогда, он возле него был, они же предлагали проводить экономические реформы разным экономистам. И 
Леонид Абалкин – экономист, академик РАН, заместитель Председателя Совета министров СССР (1989–1990)
 и 
Николай Петраков – экономист, академик РАН, директор Института проблем рынка РАН (1990 – н.в.)
, и некоторым другим. Они все отказались. Они не взялись за это дело.
 
Людмила Пихоя