Интервью с Людмилой Пихоя
Освоили, конечно, компьютеры все, абсолютно точно. Потом появились у нас такие во время избирательной кампании 1996 года телепромптеры. Иногда он на телевидении записывался с суфлером, мы на суфлере научились располагать текст так, чтобы ему было удобно, и сами там за суфлером, как какие-то, знаете, эти клоуны – сидели, крутили эти ручки. А потом мы научились и с телепромптером работать, когда идет два стекла… Вот, например, Барак
очень много пользуется, да ведь, телепромптером, правда? Смотришь – он же головой крутит налево-направо, туда-сюда. Борис Николаевич первый раз тоже там, выступая перед сторонниками, выступил с телепромптером. Произвело эффект потрясающий! То есть он не смотрел в текст, а все посчитали, что это стекла – как бы защита такая, да, от возможного там… я не знаю, пули или вражеского нападения, вот. И он научился читать, а мы научились так располагать текст, чтобы ему было удобно. То есть все делалось для того, чтобы ему было удобно работать с нашими текстами, чтобы они были эмоциональными, чтобы они были интересными. Потому что он сам нам всегда давал задание такое: напишите мне мощно, сильно, ярко! Так, ну все, мощно, сильно, ярко – начинаем писать. Вот.
Обама
Барак Обама – президент США (2009 – н.в.)
Ну, правда, были и моменты, когда не всегда все получалось. Я помню, был референдум в Татарстане по поводу
, – боже мой, как тяжело писали текст! Это просто, ну, душу вымотали татары из нас, просто ужасно. Мы и приглашали депутатов, мы и работали со специалистами по национальному вопросу, и всяко. Потом меня все-таки Борис Николаевич вызвал и говорит: «Нет, мне не нравится текст. Людмила Григорьевна, если Татарстан проголосует за самоопределение, вы будете виноваты». – «Минуточку, а я при чем здесь?» – «А вот вы написали такой текст, что они вот не поддержат меня. А я должен так выступить (у него было телеобращение, кстати), должен так выступить, чтобы они просто тут же передумали голосовать так, как они хотят, и проголосовали за то, чтобы остаться в составе России». Я говорю: «Борис Николаевич, – я говорю, – ну, говорите какие-нибудь слова, давайте какие-нибудь идеи». Он мне говорит: «Ой…» Он такой еще театральный, любил… «Ой… у меня вот здесь все выжжено, одни угли». Я говорю: «Да у меня тоже угли уже, у меня тоже угли, я не знаю, что писать». Вот будете виноваты, вот не напишете так, как надо, будете виноваты. Пишите ярко, сильно, мощно. Ну, надо сказать, что последний аргумент, который я ему сказала: «Борис Николаевич, слушайте, никуда они не денутся! Куда, находясь посреди России, может деться Татарстан, вот вы мне расскажите?».
самоопределения Татарстана
Референдум о статусе республики прошел в Татарстане 21 марта 1992 г.
Вообще, характеризуя Ельцина, я бы выделила их два: Ельцин первого срока и Ельцин второго срока. Ельцин первого срока – это, ну, в соответствии с тем, как он и сам говорил, мощный, сильный, яркий, до болезни, до операции человек, лидер. И после того как буквально на издыхании он провел уже вот избирательную кампанию свою, она ему далась очень тяжело, а вот уже после избирательной кампании, особенно после операции, которая была проведена, это уже немножко другой человек. Это уже не хватало энергетики, это уже не хватало здоровья, это человек, вокруг которого появились уже какие-то, так сказать, вот всякие другие помощники и прочее. Уже человек, который попадал в определенную зависимость от них, уж так скажем. Мог быть направляем, следовал советам. Уже все-таки той мощи, которая в нем была, уже не было. И это было видно, и это сказывалось на работе, и на его самочувствии, конечно, естественно, он часто и много болел. И надо сказать, что то, что он ушел на несколько месяцев там раньше, это очень правильно. Потому что, слава тебе господи, у него осталась светлая голова, несмотря на уже ухудшившееся здоровье, и он понимал, что уже надо передавать власть, у него просто не было физических сил заниматься уже этой работой.
А что касается вот подготовки текстов – тоже было как бы три этапа. Первый этап – это когда мы работали, ну, просто как, знаете, соратники и партнеры. Думали вместе о текстах, обсуждали с ним разные моменты, идеологию самого текста, что сказать, как сказать. Потом, попозже, наступил второй этап, когда он говорил, допустим, выступая на съезде Верховного Совета, когда мы готовили выступление на съезде Верховного Совета РСФСР, мы говорили: «Ну, Борис Николаевич, что будем?...». Говорит: «Вы подумайте. Подумайте, представьте, что я должен говорить в данный момент». Так, ну мы, значит, уходили, думали, писали, отдавали ему текст, несколько времени он лежал у него на краю стола, мы продолжали, работали, работали, работали, потом он начинал читать и давать замечания. И третий этап – это когда он уже совсем мало работал сам с текстами. Хотя вот надо отдать должное, при всей его уже слабости, при всех болезнях он до последнего дня чего-то там своим корявым почерком правил. Какие-то запятые, чего-то вычеркивал, фыркал, был недоволен чем-то. То есть он все равно читал, готовился очень к выступлениям и все равно тексты все прочитывал. Я иногда смотрю сейчас на наших крупных политиков и вижу, что они говорят, не читая текста до того. Вот, как говорится, вот прямо с листа начинают говорить. А он… у него никогда этого не было. Но тем не менее я говорю, что вот это вот все-таки изменение такое произошло. Это было.
Ну и что еще можно как бы вот в этой работе отметить, что вот эти традиции спичрайтерства, которые мы в свое время заложили - без всякого хвастовства, я в этом смысле очень скромный человек - они еще все живы. И не только в Администрации. Вот я сейчас работаю в Совете Федерации – точно так же оформляются тексты, оформлялись для
, такие же вот эти вот листочки опять, так же выделения, примерно такие же шрифты, интервалы там и так далее, и так далее, и так далее. Очень многие эти традиции сейчас используются в работе с другими политическими деятелями и в других госструктурах. Ну, естественно, в Администрации. Единственное, что они утратили, и это очень плохо, спичрайтеры никак не влияют на политические процессы, вообще никак. Они стали просто техническими работниками. Им говорят: вот будет совещание, вот вам материалы, пришли, допустим, там из какого-то министерства, ведомства или еще откуда-то, вот это вот надо изложить хорошо. Все.
Миронова
Сергей Миронов – Председатель Совета Федерации (2001–2011)
У нас была другая ситуация. Наверное, было и время другое, я согласна, вот, но мы в этом участвовали, мы обсуждали, мы встречались с помощниками, они нам помогали некоторые моменты сформулировать более точно, мы объясняли. Ведь дело-то было в том, что шел очень мощный такой революционный процесс, создавались новые структуры власти, законодательной власти, шли рыночные реформы – новые, надо было очень многое объяснять. Не просто так: мы приняли решение налоги там повысить или понизить. Почему вы такое решение приняли? Сейчас иногда возникает вопрос: почему вы вот так поступили там? Что за основания такие вот так просто за то, что он там что-то в Вашингтоне сказал, уволить
? А теперь начинают объяснять, почему его уволили, уже задним числом. У нас никогда такого не было. Мы должны были все подробно объяснять, почему это происходит. Во-первых, от нас это требовал съезд Верховного Совета РСФСР, где Борис Николаевич выступал, и с ним несколько заседаний, семь съездов прошло. Надо было все подробно объяснять. Во-вторых, населению надо было рассказывать, что происходит, что за реформа, почему так ее проводят. Ну и приходилось. Даже 1993 год, до того как начались эти
, рассказывали, что происходит после того, как они прошли, мы подробнейшим образом все рассказывали. В общем, вот этого сейчас не хватает. Принимаются какие-то решения серьезные политические, касающиеся почти каждого гражданина, – и очень многое не объясняется. Почему такие решения принимаются? Это не совсем правильно, это не черта демократического государства. Это очевидно.
Кудрина
Алексей Кудрин – министр финансов РФ (2000–2011)
критические события
Вооруженное противостояние между сторонниками президента, правительства и Верховного Совета (21 сентября – 4 октября 1993 г.)
Вот. Что касается Бориса Николаевича, то, да, конечно, старались, знаете, сделать все для него удобное. Даже вот, скажем, слова, которые он не очень любит произносить, и мы с вами тоже в своей разговорной речи… есть слова, которых мы избегаем, труднопроизносимые. Первое слово, которое он нам произнес, было «осуществлять». Ну, знаете, как это в текстах, тем более касалось, допустим там, реформ и так далее, – осуществить то-то, осуществить это… Он в конце концов меня вызвал и сказал: «Людмила Григорьевна, слово «осуществлять» запутывается у меня в зубах». Ну, правда, знаете, я ему написала специально еще на доске, там столько шипящих и свистящих, что действительно тяжело произносить. Поэтому вот у нас такой появился небольшой словарик слов, которые не стоит употреблять в текстах Бориса Николаевича. Правда, слава тебе господи, он был небольшой, небольшой. Но первое было слово «осуществлять». Я пришла в Совет Федерации работать два года назад, два с половиной, и первое слово, которое, мне сказали, не надо писать Миронову, «осуществлять». Вот как оно неудачно. Хотя, казалось бы, такое емкое, вместительное такое… Вот еще раз повторю, традиции, которые тогда были заложены, они все сохранены. Ну вот, например, скажем, еще одно, последнее уже, чтобы перейти к тому, что вы хотите. Борис Николаевич, когда была избирательная кампания, и особенно каждый год 9 Мая, выступает на открытой площадке, на площади Красной, а когда избирательная кампания шла, так вообще были митинги, были встречи, там мог быть и ветер и так далее. Потом мы заметили, что с возрастом пальцы… кожа на пальцах сохнет, знаете, ему трудно бывает перелистывать страницы, иногда он перелистывал сразу по две страницы, ну, нечаянно, потом возвращался – и так далее. И мы стали, например, ламинировать текст, закатывать вот в эту пленочку. Нам купили машинку, принесли, и наши девочки – иногда, если они не могли, мы сами это делали – мы ламинировали ему каждую страницу и закатывали в такую книжку, получалась книжка. И вот с этой книжкой когда он выходил на Красную площадь, какой бы там ни был ветер, как бы у него ни были сухими пальцы, он никогда не мог ничего перепутать, все получалось. Поэтому, понимаете, мы часто ловили себя на том, что… особенно вот, скажем, Гена Харин, да и потом Саша Ильин тоже, что, знаете, отношение к нему было как к родственнику, как вот, скажем, к дяде, к отцу. То есть ведь стараешься сделать как лучше, правда, чтобы ему было удобно, чтобы ему было комфортно с тем материалом, который ты ему сдаешь. Вот мы всегда так старались, как-то вот так ему помочь, чтобы облегчить вот эту сторону деятельности ему всячески, насколько это было возможно. Ну и, кроме того, все-таки о той традиции, о которой я говорила, которая сейчас утеряна. В политическом процессе мы, конечно, принимали участие. Мы подбирали вместе с Илюшиным членов Президентского совета. Мы, когда шел 1993 год, тяжелейший, мы подбирали ему специалистов, юристов наших, чтобы можно было как-то аргументировать, почему таким образом у нас развивается конфликт с Верховным Советом РСФСР и как можно из него выйти, каким образом. Они его консультировали. Вот. Мы этим занимались, мы, как и остальные помощники, в этом участвовали: подбирали людей, встречались, встречались и с Борисом Николаевичем, подбирали ему материалы всевозможные. Если какую-то цитату даем из какого-то литературного произведения, мы приносили ему чуть ли не весь этот рассказ, чтобы он посмотрел, о чем там речь, почему взяли эту цитату, предположим, да. Если мы как-то по-другому стали писать тексты, мы приходили и все это ему рассказывали. И мы над этим очень много думали: как сделать так, чтобы, ну, слово было емким, чтобы действительно было мощно, сильно, ярко, как он хочет, чтобы его понимали, чтобы его поддерживали. Подбирали слова, старались всячески.
