Ельцин Центр

 

 Андрей Нечаев о взаимоотношениях Бориса Ельцина и правительства Гайдара

И он, в общем, все-таки ощущал себя отцом нации и поэтому долго не решался на создание проправительственной партии или там президентской партии. То есть он очень долго вот пребывал в иллюзии, что он сможет найти компромисс между всеми. Но по мере усиления оппозиции, по мере падения его популярности в общем становилось все более ясно, что это, конечно, иллюзия. И надо сказать, что первый раз вот так птенец открыл рот и что-то пискнул, это было на Шестом съездеVI съезд народных депутатов РФ проходил в Москве 6 – 21 апреля 1992 г., когда в знак протеста против той политики, которую пытался навязать правительству Съезд, правительство подавало в отставку. Это была наша инициатива, абсолютно, и… Причем ее поддержали, что удивительно, даже силовики. Я помню, там я был один из тех, кто писал заявление об отставке, и его обсуждали, и, скажем, Виктор Федорович ЕринВиктор Ерин — министр внутренних дел РФ (1992 – 1995), министр внутренних дел, принимал в этом активное участие. И, надо сказать, Борис Николаевич был в общем немножко шокирован, что вот эти мальчики, которых он, в общем, считал там в каком-то смысле своими почти воспитанниками, и вдруг они подают в отставку, не спросив его. Для него это был, конечно, некоторый… некоторый такой шок. К счастью, это еще большим шоком оказалось для Съезда, который долбил правительство справа, слева, сверху и снизу, но оказался абсолютно не готов взять власть. Вот желающих, собственно, дальше разгребать все это в общем не оказалось. Чуть позже оказалось очень много желающих прийти в правительство и возглавить правительство, когда в общем ситуация нормализовалась, когда ясно, что… стало, что угроза голода, которую нам предрекали, миновала, хаоса не случилось, ну все, что писали и наши газеты, и западные, предрекая то, что Россия не переживет зиму. А в общем, слава богу, все это удалось как-то преодолеть, появились товары, даже начали снижаться цены на каком-то этапе. Вот тут вдруг появилось огромное количество желающих порулить, которых в ноябре не было. Да еще и в феврале не было. И в марте, когда мы подавали в отставку. Вот. И Съезд тогда пошел на попятную, и, значит, там удалось найти… удалось найти компромисс. И вот тогда, конечно, конечно, Ельцину надо было заняться не просто политикой вообще, а вот созданием какой-то такой пропрезидентской политической силы, без которой совершенно невозможно. Это вот, анализируя задним числом как бы ошибки, это была, конечно, серьезная, серьезная ошибка — не опереться на какую-то конкретную, достаточно мощную политическую, которая была, и были люди, при всех тяготах реформы, которые поддерживали не… не просто Ельцина лично как лидера, а ту политику, которую он проводил. И референдум уже 1993 года показал, то, несмотря на все тяготы реформы, даже в экономической части, я напомню: по-моему, 53 процента сказали «да» той политике, которую проводил президент и правительство.

 

Ну, вот, как ни странно, по мере того, как нормализовывалась ситуация в экономике, я сказал, что все больше желающих появлялось войти во власть и, собственно, возглавить правительство, и соответственно очень активизировалась оппозиция, и коммунистическая, и Гражданский союз«Гражданский союз» — политический блок, созданный в июне 1992 г. во главе с ВольскимАркадий Вольский — глава Российского союза промышленников и предпринимателей (1990 – 2005), который, в общем, реально был, конечно, мыльным пузырем, но он умел вот такой создать какой-то антураж. Там Ельцин выступал на Съезде, директора топали ногами, свистели, там покойный Аркадий Иванович их успокаивал. И конечно, на Бориса Николаевича это все влияло очень отрицательно, и он стал искать компромиссы. И это было, конечно, величайшей ошибкой. Потому что эти компромиссы в итоге выродились в изменения экономической политики, когда направо-налево стали раздаваться кредиты, под давлением РуцкогоАлександр Руцкой — вице-президент РСФСР/РФ (1991 – 1993), которого пихнули тогда на сельское хозяйство, чтобы как-то его там…ну, как в традициях Политбюро ЦК КПСС — на сельское хозяйство сажали как на самое провальное место, надеясь, что он там… Вот. Но мужчина оказался крепким и активным. Вот. И он бесконечно лоббировал какие-то бессмысленные и явно коррупционные проекты. А меня лично он просто обещал расстрелять. Значит… причем сделать это именно лично. Потому что он… Я тогда среди прочего отвечал за выдачу квот на экспорт нефти, а это, конечно, в общем, делало людей там миллионерами в течение нескольких дней за счет разницы внутренней цены и внешней. И поэтому как раз Гайдару очень важно было, чтобы там на этом месте сидел, так сказать, проверенный человек, которому он верит и который, в общем, не будет предавать там соблазнам мздоимства. Ну, в общем, в данном случае он не ошибся. Я помню, я давал какое-то интервью про коррупцию, там как с ней бороться. Журналистка выключает диктофон и говорит: «Андрей Алексеевич, ну, вот теперь уже «оф рекорд» скажите, ну хоть раз был все-таки грех?». — «Вы знаете, ни... ни разу. И теперь так об этом жалею!». Она очень долго хохотала и сказала: «Теперь верю». Ну просто мы были академические ученые с совершенно другим менталитетом, и было, конечно, абсолютно… просто по каким-то этическим соображениям немыслимо. Хотя, увы, и некоторые наши товарищи позже тоже вступили на эту, в общем, опасную для репутации тропу. Ну, вот в ком я абсолютно уверен там, это в Гайдаре, что там ну просто пылинки, что называется, не пристало. Потому что я помню такую трагикомическую историю: тоже мы с ним сидим, что-то обсуждаем, входит его помощник Коля Головнин, а он был до этого в Якутии, и говорит: «Егор Тимурович, вам вот из Якутии шапочку прислали». Егор покраснел; я говорил, он очень редко кричал, а тут: «Какую к чертовой матери шапочку! Немедленно вон отсюда! Пошлите обратно и скажите, чтобы, значит, просто в помине…» Вот. Значит, Коля там не знает, что ему делать, говорит… А они друзья были, поэтому так в узком кругу он мог себе позволить на «ты». Он говорит: «Егор…» Достает из-за спины, а это лыжная шапочка. Потому что Гайдар, он лысел, а там он боялся, что будет холодно, и он ее одевал на ночь и забыл. А, значит, люди из уважения эту лыжную шапочку, значит, вернули из Якутска, и он, собственно… 

 

Ну, вот так, так это было. И мы даже приняли специальное решение правительства не покупать машины, не получать квартиры. В итоге вот лично я вышел из министерства гораздо беднее, чем я в него вошел. Потому что зарплата… зарплаты индексировали очень… мы в последнюю очередь государственным чиновникам. Хотя у меня была самая высокая зарплата среди министров, потому что Ельцин мне установил персональную надбавку — 25 процентов — за то, что я… я утверждал оборонный заказ, ну и соответственно, за секретность совсем… самую страшную, которая была, потому что я не только утверждал оборонный заказ, но и легенду к оборонному заказу. Для тех, кто не знает, например, там разрабатывается биологическое оружие, а в… официально по документам это проходит, что там какой-то корм для лягушек разрабатывается. Ну, я уж утрирую. Ну и… и это знали там пять человек в стране. К сожалению, мне вот довелось быть среди них. Поэтому когда я, уйдя в отставку, пошел получать паспорт, обычный такой… У меня было семь диппаспортов, потому что я очень много ездил там, отвечая за иностранные кредиты. А там был начальником этой службы ОВИР, такой легендарный человек — Кузнецов, который там диссидентов наших гнобил, вот. Значит, он меня прекрасно принял, там налил коньячку, всяческое уважение высказал, показал мне паспорт Светланы Аллилуевой, из сейфа там, паспорт Сахарова, еще, которые он там держал. Вот, говорит, а вам мы паспорт никогда не дадим. — «А что так?». Он говорит: «Ну… ну, уж 10 лет точно. За секретность. Если только не будет специального распоряжения правительства». Но на мое счастье тут Гайдар вернулся, и издали специальное распоряжение правительства, что можно Нечаеву дать паспорт. Я говорю: «Подожди, у меня же семь… семь диппаспортов». — «Ну, — говорит, это вот дип. А простой-то мы тебе не дадим». Как-то я перескочил. Да, так вот. Так вот, такое было принято… принято решение правительством, и я помню, Андрей КозыревАндрей Козырев — министр иностранных дел РСФСР/РФ (1991 – 1996), который тогда был министром иностранных дел, на этом заседании встает и говорит: «Борис Николаевич, ну а как мне быть? Я вот с мамой съезжаюсь. Мы просто меняем квартиры, она старенькая, я с ней съезжаюсь». Ну а Борис Николаевич, он так любил некоторое такое позерство, внешние формы. Говорит: «Ну, Андрей Владимирович, вы уж теперь решайте. Вам в правительстве реформ работать и Россию спасать или с мамой съезжаться». И Козырев, совершенно поникший, сел, значит. Потом он все равно с мамой съез… съехался.

 

 

 - В чем была суть вашего конфликта с вице-президентом Александром Руцким?

А от Александра Владимировича, к сожалению, шли проекты такие, очень экзотические. Иногда, например, он, в связи с чем я это все вспомнил, историю про квоты, — он требовал, чтобы я какому-то Кочубеевскому сахарному заводу дал квоту на экспорт нефти. И тем самым он бы заработал деньги. На что я ответил, что соответствующим указом президента квоты на экспорт нефти получают только нефтедобывающие регионы или предприятия. Поэтому Кочубеевский сахарный завод никак не может получить. Вот. И дальше, я помню, очень смешная была история. У меня совещание в кабинете. Он звонит там по самой такой страшной связи, которая была тогда, правительственная, значит, и говорит: «Что ты себе позволяешь? Вот я же дал указание». Я ему объясняю, значит, почему я не могу эту квоту выдать. И дальше он там буквально орет в трубку, а он тогда еще комиссию по борьбе с коррупцией воз… возглавил: «Я тебя вот подведу под эту комиссию и лично расстреляю!». Я все это слушал, слушал и потом, значит, сказал: «Александр Владимирович, идите…». И положил трубку. Совещание было скомкано. Ну потому что это госплановские старые кадры и там председатель Госплана, ну не последний человек в советской иерархии, но все же. Собственно, в их представлении послал на хер второго секретаря ЦК КПСС. Значит, два дня я ходил по министерству, там люди старались… как-то они там забегали в комнаты. Там раньше, когда я ходил в общую столовую… — ну не в общую, а там такая была, для широкого руководства, — и все, кому надо было что-то со мной решить, они стали… узнавали у секретаря, когда я пойду обедать, и старались в это время тоже там, чтобы как-то со мной неформально перемолвиться. Тут я прихожу — прямо пустая столовая, я один обедаю. Ну, все твердо решили, что жить ему осталось там… День проходит, два проходит, три проходит — ничего не происходит. И тут вот министерство возликовало. Что уже такую силу министр набрал, что, если он может публично послать, значит, второго секретаря ЦК… это значит вот… это, значит, мужчина знает себе цену и у него есть для этого основания. Это был такой мой локальный звездный час.

 

Да, но тем не менее, он, конечно, выдавил огромное количество тогда вот кредитов на сельское хозяйство. Потом ГеращенкоВиктор Геращенко — председатель Центробанка России (1992 – 1994, 1998 – 2002) со своим взаимозачетом, это большая отдельная история. Короче говоря, вакханалия с раздачей денег в… летом шла полная. И в общем, это в значительной степени… И это, конечно, в значительной степени в общем нивелировало те позитивные результаты реформ, которые к этому времени были. Опять начался очередной виток роста цен, и вот усилия по финансовой стабилизации, которые так дорого обошлись и правительству, и, главное, людям, они, конечно, вот были в значительной степени скомканы. Потому что вот Борис Николаевич вот решился на эти компромиссы. Может быть, мы должны были подать в отставку тогда, конечно, и… и не реализовывать это. Но… но боюсь, что стало бы еще хуже тогда. И в общем, осенью уже пришлось заново как бы пытаться закручивать финансовые гайки, а это, конечно, всегда сложнее. Когда джинн уже, так сказать, выр… джинн раздачи вырвался из бутылки. И поэтому вот такая политическая ситуация, она все время ухудшалась, и давление на правительство росло. Ну, и кончилось все, собственно,Седьмым съездомVII съезд народных депутатов РФ проходил в Москве 1 – 14 декабря 1992 г.. Эта история известна, когда Борис Николаевич попытался переломить ход Съезда… А наверное, вот вначале я все-таки расскажу, он пытался… пытался, конечно, идти на какие-то компромиссы и в кадровой политике. Вот. Так появились вот «красные» директора в правительстве — ХижаГеоргий Хижа — заместитель председателя Правительства РФ (1992 – 1993), ШумейкоВладимир Шумейко — первый заместитель председателя Правительства РФ (1992 – 1994)… Ну, как-то Шумейко довольно быстро занял нашу линию, а Хижа, конечно, был такой пятой колонной просто. Тогда вот уволили Володю ЛопухинаВладимир Лопухин — министр топлива и энергетики РСФСР/РФ (1991 – 1992), появился ЧерномырдинВиктор Черномырдин — заместитель председателя Правительства РФ по топливно-энергетическому комплексу (май — декабрь 1992 г.), премьер-министр РФ (1992 – 1998) , собственно, в роли вице-премьера по ТЭКу. Но на самом деле эти уступки, они только раззадоривали аппетит оппозиции, и требования росли и росли. Потом было где-то осенью, незадолго до Съезда, его такое программное выступление в Верховном Совете, где он так очень жестко критиковал, значит, АвенаПетр Авен — министр внешних экономических связей РФ (1992 – 1993), ТиткинаАлександр Титкин — министр промышленности РСФСР/РФ (1991 – 1992) и меня. И я помню, что я потом, собственно, к нему подхожу и говорю: «Борис Николаевич, мне что, писать заявление об отставке?» — Типа глупый ты, глупый, если бы… Хорошо, что я тебя покритиковал, гораздо хуже, если бы это делала там… делал ХасбулатовРуслан Хасбулатов — председатель Верховного Совета РСФСР/ РФ (1991 – 1993), Верховный Совет и… и оппозиция. Вот. А причем произошло это выяснение отношений публично, значит, мы летали в Бишкек, на саммит глав СНГ, ну и вся делегация стоит, прилетает… приезжает уже, собственно, Борис Николаевич выходит. Увидел меня, значит, мы с ним так поговорили, и он говорит: «Ну вот, а ты вот обиделся». И пошел, значит… И так он имитировал мою походку, немножко такую покачивающуюся. Он говорит: «И вот пошел своей утиной походкой». Это был мой второй звездный час, потому что вся челядь решила, что вот это теперь любимец. Видя, что, значит, меня президент там публично приласкал. И почему-то они решили, что вот это… вот это вот просто новый… новый фаворит президента. Там месяца полтора я… я мог позволять себе делать просто все что угодно. Там всех вице-премьеров я посылал просто сразу, до обращения еще. Это был такой мой звездный час. Потому что они просто решили, что… там что чуть ли не преемник. Вот. Но потом это все закончилось, к счастью или к сожалению. И вот так мы пришли… пришли к Седьмому съезду, где Борис Николаевич пытался переломить ситуацию, тогда подписав соответствующие указы. И главное, на Съезде предложив поддерживающим его депутатам уйти, и, в общем, ушло, конечно, меньшинство. И Съезд закусил удила. Но все-таки в качестве компромисса ему удалось тогда вот — ну, это, в общем, известная история — добиться, что он выдвигает несколько кандидатур и дальше там рейтинг… Потому что он выдвинул Гайдара сначала, Съезд его не утвердил в качестве премьера. И дальше было вот это рейтинговое голосование, где Гайдар занял третье место, что давало шансы опять его выдвинуть. Но дальше, собственно, сам Егор Ельцину предложил не идти на обострение и им пожертвовать. И только просил его не выдвигать СкоковаЮрий Скоков — секретарь Совета безопасности РФ (1992 – 1993), а выдвинуть Черномырдина. Мы тогда этого еще не знали, и вдруг нас Борис Николаевич, чего он никогда не делал, все правительство приглашает на вечеринку. Это было на секретном объекте в Ясенево — Служба внешней разведки, где кстати ГКЧП собиралось. Там есть такой особнячок, очень закрытый, никто не знает о его существовании. 

 

 

 - Вы надеялись, что Ельцин сможет отстоять Гайдара?

Ну, и вот на следующий день, собственно, случилось то, что случилось, был избран Виктор Степанович Черномырдин премьером на ура. Борис Николаевич очень… очень переживал. Он вообще не любил поражений, а такое глобальное поражение, и он очень тепло относился к Гайдару. Это, конечно, удивительно, как такие внешне абсолютно несхожие люди, вот они были очень близки. И Наина ИосифовнаНаина Ельцина — супруга Бориса Ельцина потом это не раз рассказывала, и ТатьянаТатьяна Юмашева (Дьяченко) — младшая дочь Бориса Ельцина, советник президента РФ (1996 – 1999) , что вот он к нему просто с какой-то величайшей нежностью относился и считал его просто гением. Коим Гайдар и был на самом деле, безусловно. Вот. Ну, может быть, потому, что Гайдар умел как-то очень четко и очень коротко формулировать предложения, мысли, и это Ельцину очень, очень импонировало. Ну и был достаточно решительным человеком, как и сам… как и сам Борис Николаевич. Это была, конечно, идеальная пара политиков во главе страны, но вот, увы, этот тандем просуществовал очень недолго, в итоге сменился совсем другим тандемом, где, к сожалению, ни тот ни другой не обладают достоинствами первых участников тандема. Вот.

 

И я помню, что мы… мне Борис ФедоровБорис Федоров — заместитель председателя Правительства РФ (1992 – 1994), министр финансов РФ (1993 – 1994), который тогда был назначен вице-премьером, звонил из Америки, где он там свои дела ука… улаживал, где он раньше работал, в Международном валютном фонде, просто в истерике: что вы там творите? А поскольку Комитет по ценам был подо мной и это он пропихнул, собственно, это постановление, которое действительно… действительно начало готовиться при Гайдаре, но там это была просто хитрость, что мы там на один-два товара вводим, просто чтобы оппозиция успокоилась там, никто не собирался его выполнять. А поскольку вот такой раздрай и непонятно… и тут Лира Ивановна Розенова, которая возглавляла комитет, она это, значит, постановление Черномырдину и подсунула. Ну и все сказали: ну, вот ты виноват, вот ты иди и Черномырдину объясняй. И я, помню, три часа сидел с Виктором Степановичем, значит, уговаривая его отменить… Ну, понимаете, да, мужчина только пришел, это одно из первых постановлений, которое он принял, и тут — отменить. Совершенно немыслимо. Вот. В общем, это стоило мне многих там шрамов на сердце, его убеждать. Вот. Но тут подсобил, конечно, Гайдар, который в этот момент отсыпался на Валдае там, вот в этом пансионате, где ельцинская дача тоже была. Значит, ему Чубайс позвонил, и он позвонил Ельцину и сказал, что, Борис Николаевич, мой уход — это еще не означает, что надо вообще перекраивать всю политику. Вот. И, так сказать, там мы снизу, используя меня в качестве тарана, а Борис Николаевич сверху — и, в общем, Виктор Степанович постановление отменил.

 

Андрей Нечаев о визите Гельмута Коля в Россию

И тогда же была очень интересная история, в общем, мне кажется, хорошо характеризующая Ельцина как политика. Вот эта… Ну, собственно, Черномырдин уже назначен, а мы еще не переназначены. Тут приезжает КольГельмут Коль — федеральный канцлер ФРГ (1982 – 1998), в то же вечер… То есть его должен был вообще встречать Гайдар, а встречает Черномырдин. Значит, ну и дальше, на следующий день, переговоры в Кремле. И они должны были потом лететь в Завидово вдвоем. Вдруг Коль говорит: со мной полетит, значит, КелерХорст Келер — шерпа (доверенное лицо руководителя страны – члена «Большой восьмерки») Гельмута Коля (1990 – 1993), президент Германии (2004 – 2010), тогдашний его советник по финансам, будущий президент ФРГ, Тео ВайгельТеодор Вайгель — министр финансов ФРГ (1989 – 1998), министр финансов, и министр иностранных дел — КинкельКлаус Кинкель — министр иностранных дел ФРГ (1992 – 1998), вице-канцлер Германии (1993 – 1998) был. Борис Николаевич, совершенно не поведя там бровью, говорит: а мы… а со мной полетят Шохин, Козырев и Нечаев. Там, начиная от практических вещей, у меня там ни сорочки запасной, ни бритвы, ничего, никто не собирался никуда лететь. А два вертолета уже стоят на площади, в Кремле, значит, мы садимся, поскольку там не предполагалось, что кто-то еще летит, я летел с охраной поэтому. Вот. Значит, летим в Завидово. Поскольку они должны были быть вдвоем, то переводчик был один. И дальше, значит, они говорят: ну, мы поехали на охоту, а вы тут ведите переговоры. И центральный пункт переговоров был, собственно, остатки денег, которые мы хо… пытались получить от Германии за вывод войск, чтобы не выводить их просто в… в поле фактически. Ну и была такая предварительная цифра, в общем, так согласована на рабочем уровне — 5 миллиардов марок. Вот. И они говорят: ну вот, вы, ребята, высшие руководители, садитесь, а мы охотиться. И уезжают, естественно, вместе с переводчиком. И вот это было, конечно, уникальное правительство. Мы вели переговоры на английском языке. Переговоры тоже были очень интересные. Значит, как-то мы довольно быстро добрались до 5,5 миллиардов, ну, объясняя, что вот войска в поле там, ну, в общем, всякие, все мыслимые аргументы. Дальше Вайгель уперся: у нас ГДР, у нас огромные затраты, вот ни пфеннига. А сидели мы в зимнем саду, и там довольно холодно было. Значит, я говорю: ну, давайте маленький перерыв; подзываю официанта: принеси водки нам. Он приносит, значит, водку там какую-то, огурчики - мы выпили. Значит, ну, после этого довольно быстро мы поднялись до 6 миллиардов. Дальше Вайгель опять уперся, все, ни пфеннига больше, вот все. Все, все, все. Значит… А я, я свободно говорю по-немецки и немножко понимаю швабский диалект. Это уникальный диалект, его не всякий немец вообще… В Германии же очень интересные диалекты, то есть если южный немец, вот шваб, будет говорить, например, с жителем Гамбурга, который говорит на плат дойче, они просто не будут понимать друг друга. От… откуда возник, собственно, хох дойч как вот объединяющий язык, когда Бисмарк объединял Германию. А я знал, что Тео Вайгель — он был председателем Христианско-социального союза Баварии, но при этом он шваб, что не всякий, в общем… как я это узнал — не помню, что не всякий немец знал. Ну, значит, опять перерыв, мы парочками расходимся, мне достается Вайгель, и я к нему обращаюсь по-швабски. Ну там, может быть, какие-то две фразы, может быть, даже довольно бессмысленные. Вот на него это произвело впеча… Если бы, наверное, слон вошел в этот момент в этот зимний сад в Завидово, это произвело бы меньшее впечатление, чем, значит, русский министр, говорящий по-швабски. Был шок, что, значит, мы с 6 до 9 миллиардов поднялись буквально там, ну за пару минут потом. И уже потом, я уже был в отставке, был Совет директоров Европейского банка реконструкции и развития, и был, значит, прием, и он в центре этого приема, ну а я был просто приглашен, я вхожу — и вдруг он меня увидел и через весь зал, совершенно не обращая внимания на протокол, кричит мне, значит, ну фразу, которую я ему сказал в Завидово, так она ему запала в душу. Значит, дальше надо писать коммюнике. Ничего, секретарши нет, переводчика нет. И я своим корявым почерком, как единственный человек, который знал и русский и немецкий, царапал то, до чего мы там договорились. Возвращаются, значит, Ельцин с Колем с охоты. Я к ним бегу, такой радостный, просто вот: «Борис Николаевич, 9 миллиардов!» А у нас были, ну критические деньги тогда. И вот это был мой шок тогда первый от Ельцина, такой личный. Я говорю: «9, мы договорились, 9 миллиардов Вайгель дает». Он говорит: «Мальчишка. Большой политики не понимаешь. Мы уже с Колем договорились про 5,5». Я говорю: «Борис Николаевич, 9 и 5,5…» — «Отстань». Ну то есть он считал, что он с 5 до 5,5 поднял на охоте — это большая победа, значит. Ну и дальше не в его характере было вдруг соглашаться на что-то. Вот. Ну и дальше мы сидим там, выпиваем, значит, вшестером. И вдруг я не помню, кто-то, Коль… в общем кто-то… или Кинкель говорит: «А вот шампанского». И тут я, значит, все свое разочарование… отыгрался на начальнике ФСО, тогда был такой Барсуков Михаил ИвановичМихаил Барсуков — начальник Главного управления охраны РФ (1992 – 1995), директор ФСБ РФ (1995 – 1996). А я самый младший, значит, из всех шестерых, ну меня, соответственно, как младшего, послали за бутылкой. Это вообще руководители двух великих держав. Значит, меня за бутылкой, ну я, собственно вышел, там стоит челядь. Я говорю: Михаил Иванович, шампанского господа просят. Он говорит: «Андрей Алексеевич, какое шампанское в Завидове-то?» Ельцин вообще шампанское не пил. «У нас нету». Я говорю: «Ну, Миша, не знаю. Пять минут тебе. Дальше у тебя два варианта — или шампанское, или прямо погоны на стол и…» Через пять минут шампанское было. Где он… где он эту бутылку достал, я не знаю, какое-то такое плохенькое советское, у кого-то, видимо, стрельнул из служащих, но, значит, шампанское появилось, Миша был спасен в своей должности. Потом вот его уволили там вместе с КоржаковымАлександр Коржаков — начальник Службы безопасности президента РСФСР/РФ (1991 – 1996), уже во время выборов. И тогда… А правительство еще не назначено, новое. Значит, и я Колю, улучил момент, шепнул на ухо, я говорю: «Как-то вы Борису Николаевичу сказали бы, ну, мы в каком-то глупом положении: либо нас в шею, либо, значит, пусть назначает». Мы сидим — ни туда, ни сюда. Каждый день что-то происходит. Вот. И он ему говорит: «Борис, я очень надеюсь, что к моему следующему визиту вот эти трое, они мне очень понравились, они будут в правительстве». Борис Николаевич такой со своим пафосом говорит: «Гельмут, это мои лучшие! Я тебе обещаю». Там через три месяца ушел я, или через четыре, еще через год Козырев. Но вот Шохин, значит, как-то на каких-то ролях задержался. Ну вот так… так это было.