XX съезд КПСС (14-25 февраля 1956 года). На съезде первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев выступил с закрытым докладом «О культе личности и его последствиях»
Я коренной москвич, причем в нескольких поколениях. И это такая классическая семья небогатых интеллигентов. То есть мой папа всю жизнь проработал в Московском институте связи преподавателем, а мама была библиотекарем в библиотеке МГУ. И я помню, что основные крупные по тем временам приобретения, типа там холодильника или телевизора, — они делались на бабушкины гонорары, которая была очень известной учительницей, и она писала статьи, и вот мы сами были как-то не в состоянии это осилить. И это была московская коммуналка в Таганке, где я несколько десятилетий прожил. Но, правда, коммуналка образовалась своеобразным образом. То есть вообще это была квартира моего дедушки до революции, а после революции, когда, значит, большевики стали уплотнять буржуев, хотя, собственно, дедушка таковым не был, — он вообще учился в медицинском институте в тот момент, — то чтобы, значит, не подселили там – это семейная история…, — извините, проституток из ближайшего подвала, значит, он выписал свою сестру с мужем. Ну а потом поколения плодились, плодились, и в итоге… в итоге получилась коммуналка. Но все-таки мы все были дальними родственниками, и с Таганкой у меня связано много воспоминаний.
Андрей Нечаев о своем образовании
Ну а дальше была, соответственно, немецкая спецшкола, потом я поступил — при экономическом факультете МГУ была такая экономико-математическая школа, вечерняя. И она мне привила, в общем-то, вкус к экономике, потому что я старшеклассником колебался, кем мне стать – то ли историком, то ли журналистом. В итоге я стал членом Союза журналистов примерно 12 лет назад, когда вел передачу на телевидении. Вот. Ну, вот благодаря экономико-математической школе я пошел на экономический факультет, кончил его с красным дипломом. Потом аспирантура. Потом было мое первое столкновение с политической действительностью. Мой ближайший друг — Миша Алексеев, сын Людмилы Михайловны АлексеевойЛюдмила Алексеева — общественный деятель, правозащитница, председатель Московской Хельсинкской группы (1996 – н.в.), руководителя Московской Хельсинкской группы, их выслали, как известно, из страны в семьдесят, по-моему, шестом или седьмом году, не помню точно. Вот. Я, естественно, пришел проводить своего друга, ну, мы там устраивали такую небольшую вечеринку, проводы. А через пару дней меня вызвали в партком, потому что кто-то, конечно, тут же сообщил об этом. Дальше были большие разбирательства, вот. И кончилось тем, что я уже после аспирантуры… — так как я был почти гением, — значит, уже подписал распределение остаться преподавать в МГУ, но партком меня не пропустил. Причем два в тот момент членкора, а потом академика, оба покойные, Александр Иванович АнчишкинАлександр Анчишкин — экономист, академик АН СССР и Станислав Сергеевич ШаталинСтанислав Шаталин — экономист, академик АН СССР, руководитель рабочей группы по разработке программы «500 дней», мой руководитель в аспирантуре, ходили там к декану — кстати, Гавриил Харитонович ПоповГавриил Попов — экономист, народный депутат СССР, сопредседатель Межрегиональной депутатской группы, мэр Москвы (1991 – 1992) , большой демократ, как потом оказалось, — и просили оставить меня все-таки в университете, но Гавриил Харитонович и председатель парткома сказали, что, конечно, вот с точки зрения науки, ну, никаких вопросов, безусловно, его там ждет большое будущее, но мы не можем доверить ему воспитывать молодое поколение. И так я попал почти в диссиденты.
Андрей Нечаев о своей работе в Институте экономической политики
Ну и слава богу, что так получилось. В итоге Анчишкин взял меня в Академию наук. А так, может быть, я бы до сих пор так и сидел профессором МГУ, а так все-таки получилась какая-то довольно интересная биография. И я 15 лет проработал в Академии наук. Последняя, собственно, моя академическая должность — я был заместителем директора по науке Института экономики переходного периода, директором которого был Егор Тимурович Гайдар, мой покойный друг. И, собственно, вот как известно, этот институт и предложил программу экономических реформ, которую акцептовал Борис Николаевич Ельцин. И потом в результате сложных политических коллизий, в общем, мы оказались в правительстве, которое эту программу и стало реализовывать. Ну и тогда, в 1991 году, события развивались очень бурно. Сначала был… Сначала все было… было хорошо. Мы делали там… ну, на мой взгляд, неплохие такие аналитические обзоры российской экономики в институте, а институт создали всего за несколько месяцев до этого, после того как Гайдар удачно написал Горбачеву какое-то его программное выступление, и он в качестве, так сказать, вот благодарности, а может быть, имея в виду создать какой-то вот такой, как говорят на Западе, синктенк, мозговой центр, создал вот этот институт. Тогда он назывался Институт экономической политики еще, это сейчас он называется Институт экономики переходного периода, а тогда он назывался Институт экономической политики. Но реально получилось, что, собственно, Горбачев его создал под Ельцина, вот. И мы посылали эти обзоры в том числе Борису Николаевичу, вообще высшему… высшему руководству.
Андрей Нечаев о путче 1991 г.
Потом был путч. Я жил тогда на Земляном валу, в доме, где академик СахаровАндрей Сахаров — физик, академик АН СССР, диссидент, народный депутат СССР (1989), сопредседатель Межрегиональной депутатской группы жил. Ну, тогда мы с ним, конечно, не были знакомы, мы познакомились… Нет, тогда мы уже были знакомы. Тогда… Ну так, на уровне «здравствуйте», потому что Сахаров был Сахаров, а я был, собственно… Поэтому я потом больше с Еленой Георгиевной БоннэрЕлена Боннэр — правозащитница, супруга академика Сахарова общался. Вот. И вот эти вот танки, бронетранспортеры на улицах Москвы. А мы сидели на Юго-западе, в Академии народного хозяйства. Я ехал на своих «Жигулях». Приехал, мы собрались в кабинете у ГайдараЕгор Гайдар — заместитель, затем первый заместитель председателя Правительства РФ (1991 – 1992), и.о. премьер-министра РФ (июнь — декабрь 1992 г.), автор российской экономической реформы , стали куда-то дозваниваться, чтобы вообще понять, что происходит, арестовывают, не арестовывают, кого уже арестовали, кого нет. И тут же написали документ, за который мне… Вот я некоторое время назад выпустил книжку как раз об этом времени, но… и поэтому поднимал какие-то архивы. И в общем, мне за этот документ до сих пор не стыдно. Он назывался «Экономическая программа хунты», где мы разбирали вот, собственно, заявления ГКЧП, их обещания, показывали их абсолютно демагогический характер, их нереализуемость, их, в общем, некоторый такой политический цинизм, когда они обещали людям все то, чего не делали до этого, потому что в ГКЧП входили, кроме Горбачева, собственно, высшие руководители страны, и было совершенно непонятно, ну а почему же они этого не делали раньше, почему для этого понадобился государственный переворот. Ну вот буквально на одном дыхании этот документ был написан, мы подписали его, все руководители института, тоже отправили в Белый дом, отправили в прессу. Издали приказ по институту — не подчиняться ГКЧП, ну, во исполнение указа Ельцина, и оказывать всемерное содействие законно избранным властям Российской Федерации. Я две ночи провел около… около Белого дома. Да, еще мы провели партсобрание, все вышли из партии, кроме Павла Григорьевича БуничаПавел Бунич — экономист, народный депутат СССР (1989 – 1991), член Межрегиональной депутатской группы, который числился в нашей парторганизации по Академии народного хозяйства, он сказался больным и, значит, из партии поэтому не вышел. Вот. А я так даже до сих пор помню текст своего заявления, что в связи с тем, что ЦК КПСС не осудил антинародный путч и тем самым с ним солидаризовался, не считаю для себя возможным оставаться в рядах этой партии. Куда я вступил при, собственно, Горбачеве в надежде на какие-то изменения. Просто тогда это было действительно, ну достаточно принципиальное решение, потому что многие, наоборот, доставали партбилет, сдували пыль там, бежали проставлять членские взносы. Вот.. Ну, и после партсобрания мы пошли защищать Белый дом, значит, строили… строили баррикады. И вот эта ночь, когда ожидали штурма. В итоге у меня один сотрудник сошел с ума в прямом смысле этого слова, он так испугался, вот, и просто заболел. Ну, мы действительно, это сейчас говорят, что это был там вовсе и не путч, и вообще все это там был какой-то спектакль, а когда мы ночью стояли под дождем и видели всполохи пламени там в 500 метрах, на Калининском проспекте, на пересечении, и слышали стрельбу, и видели трассирующие пули, нам совсем не казалось это каким-топостановочным спектаклем. И я думаю, что тем трем ребятамДмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов погибли в ночь с 20 на 21 августа 1991 г. в Чайковском тоннеле на Садовом кольце г. Москвы, защищая Белый дом во время путча , которые там погибли, тоже.
- Что вы делали у Белого дома в дни путча?
И вот тогда я… ну, через Гайдара, потому что Гайдара пустили внутрь, а мы-то все были на улице. Значит, тогда вот получил, собственно, свое первое задание от Ельцина. Значит, он попросил Гайдара подумать, как выкурить ГКЧПистов из Кремля. А поскольку я считался в институте все как бы таким специалистом по реальной экономике, то Гайдар перепоручил это мне. Когда мы уходили рано утром от Белого дома, и… Ну, я, собственно, не мудрствуя лукаво, там предложил им, понятное дело, отключить телефоны, электричество и так далее, но главное — отключить канализацию, и тогда, значит, они очень быстро сами покинут. Но к счастью, путч провалился, и мой рецепт не пригодился, но его использовали в 1993 году, только уже по отношению к Белому дому. Вот просто… вот просто все мои предложения были реализованы один в один. Я уж не знаю, сохранилась ли моя бумажка где-то или идея висела в воздухе, но, тем не менее, это так.
Ну вот, собственно, мы вернулись в институт, продолжали свою работу, и в этот момент Геннадий Эдуардович БурбулисГеннадий Бурбулис — государственный секретарь РСФСР/РФ (1991 – 1992), он, ну, по согласованию с Ельциным, попросил нас написать программу реформ. Потому что уже было ясно, что так дальше дело оставлять нельзя, и это, конечно, большая ошибка Горбачева и трагедия для страны, что, очень сильно продвинувшись в политических реформах, он, конечно, не решился на абсолютно необходимые экономические реформы. Потому что, начни он их в 1987 году, даже в 1989 году, еще даже в 1990 году, там даже не важно, программа «500 дней»«500 дней» — программа реформирования экономики СССР, предусматривавшая отказ от плановых методов управления экономикой в пользу рыночных. Разработана в 1990 г. или… — идеи более-менее висели в воздухе, — конечно, они прошли бы гораздо менее болезненно, и… и, может быть, СССР бы существовал. Но вот тогда политической воли не хватило, а его сподвижники, конечно, творили бог весь что. И экономика разваливалась просто на глазах. А после путча, когда союзная власть де-факто была просто парализована, а российская не имела реальных рычагов управления, ну просто ситуация стала сыпаться каждый день. Там вот в книжке ГайдараАндрей Нечаев имеет в виду книгу Егора Гайдара «Гибель империи: уроки для современной России» (2006) — он много работал в архивах — просто приведены очень, на мой взгляд, красноречивые архивные материалы, там справки КГБ, довольно информированная была организация в то время, для высшего руководства о том, что там запасов продовольственного зерна осталось в крупных городах на 2-3 дня, там запасов топлива на электростанциях — на несколько дней. То есть дело откровенно шло просто к… коллапсу. Но это уже ближе, ближе к зиме, но… но и в начале осени уже было ясно, что ситуация катастрофическая. Вот. Надо сказать, что мы к этой затее отнеслись так достаточно скептически. Потому что программ уже к этому времени было написано несколько, и это все превратилось в такое академическое занятие, никто не готов был их реализовывать реально, политической воли не было. И в основном мы согласились на это по очень утилитарным соображениям. Дело в том, что Гавриил Попов, который к тому времени, значит, стал уже мэром Москвы, он пытался отобрать у АганбегянаАбел Аганбегян — академик АН СССР, советник Михаила Горбачева, ректор Академии народного хозяйства (1989 – 2002) здание Академии народного хозяйства, где сидел наш институт. И Абел Гезевич попросил нас просто помочь ему в отстаивании здания, и мы решили, что, так сказать, вступив в непосредственный диалог с новой российской властью или, точнее, с усилившейся российской властью, мы как-то вот отстоим здание, это был такой сильный побудительный мотив согласиться писать эту программу. При этом было две конкурирующие команды, хотя мы сидели на соседних дачах в Архангельском, где тогда жило российское ру… не большое Архангельское, которое вот теперь Минобороны дербанит, а Архангельское, которое по Калужской дороге, где были дачи, предельно скромные по даже советским меркам, поскольку все-таки российское руководство было всего лишь там руководством одной из республик, пусть и главной, вот, поэтому поселок был предельно скромный, но вот там жило российское руководство. И было две дачи, которые использовались в качестве служебных вот для писания всяких программ. На одной сидели мы, а на другой — официальная группа, которой тоже поручили готовить программу, во главе с покойным ныне Женей СабуровымЕвгений Сабуров — министр экономики РСФСР (август — ноябрь 1991 г.). Вот. Но так как мы ходили друг к другу в гости, в общем, было… было много знакомых, но формально… Но в итоге они так со своей задачей и не справились, программу они не успели подготовить. Мы ее сделали, отдали Ельцину, он ее акцептовал. И я помню, что… Ну непонятно было, как дальше будут развиваться события, какова будет судьба этой программы, вот. И мы там в очень каком-то малом количестве сидим на этой даче, 15-ой. Приезжает Бурбулис и говорит: «Ельцин дал команду писать ему доклад на Съезд, вам. То есть исходя из той программы, которую вы предложили». Причем там буквально чуть ли не в течение нескольких часов это нужно было проделать. Значит, ну, мы стали готовить этот доклад. Борис Николаевич с ним выступил на Съезде, на Пятом съезде народных депутатовV Cъезд народных депутатов РСФСР проходил в Москве 28 октября — 2 ноября 1991 г., который дал ему карт-бланш, как мы помним, на проведение экономических реформ, наделил особыми полномочиями, когда его указы могли подменять законы, если они не будут оспорены потом Верховным Советом, указы в рамках вот проведения экономической политики. А…
Андрей Нечаев о формировании правительства Ельцина – Гайдара
И возникла очень интересная пауза. Собственно, Съезд программу принял, надо начинать практическое реформирование экономики, но совершенно ясно, что правительство ЛобоваОлег Лобов — и.о. председателя Совета министров РСФСР (26 сентября — 15 ноября 1991 г.), которое формально уже было отправлено Верховным Советом в отставку, и они были просто исполняющими обязанностями… По воспоминаниям Сабурова, всерьез на заседаниях обсуждали заготовку хвойной муки, тамяйценоскость кур. Ну просто надо понимать, момент, когда страна разваливается на глазах и нужны какие-то радикальные меры. Понятно, что это правительство ни с какими реформами, конечно, справиться было не в состоянии. И тогда стали возникать всякие экзотические варианты — там, например, позвать ЯвлинскогоГригорий Явлинский — экономист, заместитель председателя Совета министров РСФСР (1990), соавтор программы экономических реформ «500 дней», основатель партии «Яблоко». Но при этом, значит, поставить перед ним условие, что вот он не лезет в политику, занимается только экономикой. А Явлинский всерьез тогда еще работал с Горбачевым и рассчитывал стать союзным премьером. И я помню, что Бурбулис приехал с нам сове… к нам советоваться относительно этой идеи, а мы уже такие уставшие. И Костя КагаловскийКонстантин Кагаловский — экономист, предприниматель, сотрудник ЦЭМИ АН СССР в середине 1980-х гг., полномочный представитель России по взаимодействию с МВФ и Всемирным банком (1990 – 1991), исполнительный директор МВФ от РФ (1992 – 1994), который потом был представителем в Международном валютном фонде, говорит: «Знаете, Геннадий Эдуардович, конечно, с волком можно договориться о том, что он белых зайчиков кушает, а серых нет, но боюсь, что эта договоренность действует только до момента открытия клетки». Ну и в общем, в итоге так Бурбулис уехал ни с чем. Но Явлинский ставил заведомо неприемлемые условия, там чуть ли не наделение его там диктаторскими полномочиями. На самом деле, он, конечно, не хотел этим заниматься. Как любил говорить Гайдар, что тогда власть была как горячая картошка, ее там перекидывали с рук на руки, и в общем никто не хотел браться. Потому что, ну все прекрасно понимали, что надо провести очень непопулярные меры, абсолютно необходимые, запоздавшие, такие, как либерализация цен в первую очередь, которая, конечно, била по населению, делала просто тайные… тайную инфляцию, скрытую инфляцию в форме тотального дефицита явно, когда цены вырастали в несколько раз.
Андрей Нечаев о том, как решился вопрос о формировании правительства Ельцина – Гайдара
Я говорил о том, что долго никто просто не мог проявить политическую волю, потому что это еще в программе «500 дней» предлагалось. Ельцин на это решился, но это же должен был кто-то конкретно проделать. И понятно, что этот кто-то конкретно вряд ли мог претендовать на лавры и на любовь народа. И собственно, вот Гайдар, который реально все это возглавил, он был не по годам человеком мудрым, и он прекрасно понимал, на что он себя обрекает. И, собственно, потом всю жизнь нес этот крест и поэтому так рано ушел, как мне кажется. Хотя он очень стоически выносил этот груз, в общем величайшего уважения и поклонения своих ближайших соратников, тех, кто вообще его знал, и вот абсолютно необоснованный, неправильный, просто от непонимания, от незнания… ненависть толпы. Ну, интрига продолжалась. Тут возник такой вариант Михаила Никифоровича ПолторанинаМихаил Полторанин — министр печати и информации РСФСР/РФ (1990 – 1992), вице-премьер Правительства РФ (февраль – ноябрь 1992 г.), руководитель Федерального информационного центра РФ (1992 – 1993), значит, который выглядел примерно так, что вот, значит, Бурбулис — и.о. премьера, министр-координатор — Полторанин, который реально всем, собственно, рулит, а мы, разработчики плана, внизу там где-то в роли помощников, советников там, председателей каких-то комитетиков. И тут произошла смешная история. Правительство подало в отставку, собственно не будучи назначенным. Мы сказали, что нет, спасибо, эта нам роль совершенно не подходит. Мы программу разработали, если… Мы готовы ее реализовывать, но не… но не в роли мальчиков на побегушках, без всяких полномочий. И мы готовы взять на себя ответственность, но… но мы и требуем тогда соответствующих возможностей и полномочий. И я помню, что мы по этому поводу даже устроили там некий выпивон, на этой нашей 15-й даче, ну, решив, что все, история завершилась, мы возвращаемся в институт. Мы сказали, что мы готовы там оставаться коллективным советником Бориса Николаевича. Он еще до этого предложил Гайдару стать его экономическим советником, собственно, тогда они познакомились лично впервые. Но вот такую странную роль мы, конечно, играть не будем. И возникла опять пауза, которая длится дни, там часы. Ну, вот дальше есть разные истории, как это все случилось. Свечку не держал, поэтому могу только… только их передавать. Одна версия, что Бурбулис в Сочи уговорил Бориса Николаевича в бане решиться на этот вариант и все-таки доверить нам там. Другая версияПереговоры состоялись 6 ноября 1991 г. — мне она кажется более правдоподобной, зная характер Бориса Николаевича, а может быть, и та и другая верны, — что 6-го приехал Кравчук у него были переговоры, и Кравчук, собственно, Борису Николаевичу попенял: ну, как же ты вот, Борис, программу объявил, а время идет, мы все в ожидании, а правительства-то нет. И когда, значит, в переговорах была пауза, Ельцин ушел в свой кабинет и потом, когда вернулся уже к обеду с Кравчуком, сказал: «Леня, у тебя плохие информаторы, в России есть правительство». И в это время подписал указы о назначении Бурбулиса… сам возглавил правительство, потому что понятно было, что затея найти премьера не удастся. Бурбулиса — первым вице-премьером и фактически как бы исполняющим обязанности премьера, Гайдара — заместителем председателя Правительства по… по экономике и Шохина — по социальным вопросам. Почему вот… почему так, Явлинский такую игру играл, многие другие… Тогда как-то считалось, что… Мы и сами себя, собственно, не называли, это потом журналисты придумали — правительство камикадзе, но мы считали, что мы придем, ну на полтора, ну на два месяца, вот разгребем всю эту грязь, реализуем непопулярные меры, ну, и потом нас просто выгонят, принеся, так сказать, в качестве политической жертвы. И… А Григорий Алексеевич, собственно, рассчитывал на то, что вот… вот сейчас кто-то эту грязь раз… а потом он, весь в белом, придет делать экономические, собственно… создавать ры… строить рынок в России. Но как можно строить рынок, не либерализовав цены, которые основа основ рыночной экономики, это уж там вопрос второй. Ну вот, тем не менее, все считали, что вот… вот все эти первые — они все равно обречены. Но так получилось, что как-то реформы в итоге пошли удачно, и там для меня эта история затянулась на полтора года, для Гайдара — на год, но вот с учетом возвращения тоже где-то на полтора года, но вот Чубайс до сих пор еще так или иначе как-то принадлежит к властной элите. Вот так, собственно, возникло правительство реформ, которое будет в этом году отмечать свое 20-летие. Я думаю, что… мы каждый год встречаемся, но я думаю, что в этот раз мы как-то, может быть, более широко встретимся. И, конечно, помянем Бориса Николаевича и Гайдара теперь.
Ну, я помню первое заседание правительства. Они тогда проходили в зале заседаний Политбюро ЦК КПСС, на Старой площади, на… дай бог памяти, на шестом этаже. Значит, мы сидим, заходит Борис Николаевич, там через дверь генерального секретаря, и говорит: «Да, давненько я здесь не бывал». Куда его там когда-то вызывали на ковер. Говорит: «Ну вот надо же, совсем другие лица». Ну, действительно, мне было 38 лет тогда, Гайдару 35, Шохину 39, там Чубайсу, по-моему, 36. Ну, то есть такой вот костяк правительства, который определял его работу… Там были, конечно, отраслевые министры, которые были поопытней и постарше, но вот костяк, который отвечал за экономическую реформу, был, конечно, по тем временам был просто… действительно какие-то мальчики. Ну, и вот он сказал, что, конечно, нас ждет очень тяжелая работа, и едва ли мы будем получать аплодисменты, вот, и спросил, ну, вот готовы ли мы к этому. Мы звонкими голосами, хотя там дрожащими от волнения, сказали, что готовы. Он говорит: «Ну что ж, очень, — говорит, — хорошо. По крайней мере, у меня смелое правительство. Со всем остальным мы потом разберемся, но вот я вижу, что… что вы действительно готовы работать, и я рад, что вы смелые люди и вы полны решимости».
Андрей Нечаев о начале работы в правительстве реформаторов
И работа была, конечно, фантастической. Я вот как-то тоже, когда книжку писалКнига Андрея Нечаева «Россия на переломе. Откровенные записки первого министра экономики» была издана в 2010 г. , посмотрел протокол заседания первого правительства, оно было совсем не торжественный, вот кроме того, что я сейчас рассказал. Мы рассмотрели там проекты указов и постановлений правительства, штук 15, причем не… не… там не о яйценосности кур, а которые действительно глобально меняли просто всю экономическую картину в стране. И режим был такой. То есть там, условно, Гайдару там и Шохину разработать такой-то указ, срок — 24 часа. И вот в таком режиме мы действительно работали. Но кстати, это было просто физически очень тяжело. Поскольку мы, в общем, затевались на два месяца, конечно, там ни о каких выходных вообще речь не шла, и… ну, по 16, по 17, по 18 часов в день. Причем мы были молодые ребята, но я помню, что вот где-то к… к январю, когда, собственно, все и началось-то, ну или уж к концу января точно, я засыпал, когда ехал в лифте. Вот Минэкономики, вот это здание Госплана, где теперь Госдума заседает, там министерский кабинет был на 6-м этаже, а лифт такой был вежливый, медленный. Так я вот доли секунды спал, пока я ехал с первого этажа на шестой, настолько вот была велика просто чисто физическая усталость, не говоря уже о… об эмоциональной. И я, кстати, потом смеялся очень, там на министерском… все кнопки были нормальные, а на министерском этаже такая большая вот, ну, видимо, потому что у прошлого председателя Госплана — там у них, в общем, тряслись руки, он не попадал в кнопку. А потом я понял, что, значит, в общем со мной происходило почти то же самое. Я просто там падал и головой нажимал эту кнопку, нельзя было промахнуться, и, значит, засыпая ехал до своего шестого этажа. И еще я помню, что мне же нужно было объединять два министерства — союзное и российское, и я, собственно, Гайдару сразу сказал, что, поскольку российское Министерство экономики, оно занималось там местной промышленностью, там немножко строительством… ну, то есть ничем, — вся… вся основная экономика была, конечно, в союзном Госплане, — и я Егору тогда сказал, что нам надо, что называется, брать Госплан. Потому что там вся информация, там лучшие кадры, и если… А еще был же Союз, еще был СССР. Потому что это было 6-7-е там… начало ноября, когда правительство формировалось. Причем в моем случае было очень смешно, потому что аппарат, конечно, был категорически против. Поэтому, например, постановление о моем назначении выпускали с третьего раза. Потому что сначала там «министр» написали с маленькой буквы, его, значит, аппарат не пропустил, потом там еще чего-то такое, вот тоже запятая не там стояла, вот. Ну, в общем, рано или поздно — все-таки уже деться было некуда — меня назначили. Но при этом мы сидели сначала в двух комнатках в Белом доме, там нам отвели, правительство. А уж все старые сидели на своих местах, в этих огромных кабинетах. Ну, я говорю, надо… надо брать Госплан, и это было действительно вот просто… такой комиссар Железняк. Значит, Гайдар позвонил, поскольку министры все были в отставке, союзные, были исполняющие обязанности, он позвонил исполняющему обязанности союзного министра, сказал, что надо собрать коллегию, что вот мы придем. Александр Николаевич ТрошинАлександр Трошин — заместитель председателя Госплана СССР (1988 – 1991), который тогда эту функцию выполнял, согласился, как ни странно. Ну, у них был, конечно, развал полный в этот момент и такое состояние просто комы, в союзных органах. А у нас даже документов не было. Ну, были институтские удостоверения, еще ничего вот. Точнее, у Гайдара был указ просто о назначении, копия там, подписанная Ельциным, и все. Вот. И вот мы в таких курточках, ну как академические ученые ходили, — в общем совершенно это не было похоже на руководителей экономики великой державы. Значит, как-то нас все-таки охрана там пропустила, после некоторых колебаний, госплановская. Вот. Ну, значит, мы выступили, выступили на этой коллегии, призвали их к сотрудничеству, рассказали, что вот, собственно… что надо, конечно, реформировать экономику, какие-то общие идеи, как мы это будем делать. И… И дальше… И я, будучи человеком вообще от природы очень скромным, совершил совершенно немыслимый для себя поступок, я пришел к исполняющему обязанности министра, и там был такой зампред Госплана АнисимовПавел Анисимов — заместитель председателя Госплана СССР (1988 – 1991), от ЦК КПСС по кадрам там или от ГКБ, не знаю, или от того и другого, и сказал, что, будьте добры, дайте мне кабинет и помощника. Они, значит, на меня посмотрели и – то ли вот сейчас вызвать милицию, чтобы его прямо выкинули, а может быть, прям в окно. Но что-то, видимо, уже… уже власть разваливалась, и в итоге они сказали: хорошо. И они дали мне кабинет. Повторю, я-то был в России, а это-то союзный Госплан, который на Россию смотрел просто: какие-то недоумки там бегают. Мне дали самый заштатный кабинет, в котором лет пять уже никто не сидел, там паутина была, без туалета, что очень важно было в Госплане — у тебя с туалетом кабинет или без, там все было очень… очень прописано в бытовом смысле. И дальше… И дальше я, собственно, стал руководить несвоим министерством. Причем я кого-то знал, и я, значит, там им писал поручения, а кого-то я просто по телефонному справочнику. А там… А уже начала идти информация: мост рушится где-то на Дальнем Востоке, там из Германии надо войска выводить, Петербург с голоду помирает и так далее. То есть вот это все разваливалось на глазах. И я стал писать поручения. Но люди в основе своей законопослушные, и они какой-то… Какой-то человечишка пишет им поручения. Но самое смешное, что некоторые слабонервные стали их выполнять. Там, ну, кто-то отписывался, кто-то реально выполнял. Дальше ко мне приходит исполняющий обязанности этого союзного министра и говорит: «Что происходит? Вы тут сели самозванцем, вы даете моим сотрудникам поручения, и они их исполняют. Давайте как-то выясним наши отношения». Вот. Ну, он старше меня был лет на 20. И я говорю: «Знаете, мы вообще сейчас будем страну спасать и реформировать экономику или мериться вот…» Не могу в эфире сказать чем, скажем — амбициями. Значит… Ну в общем, как-то я его убедил, и он издал — это было что-то немыслимое — он издал приказ Госплану СССР, значит, выполнять указания первого заместителя министра экономики и финансов РСФСР. Ну, по… по тогдашней аппаратной логике это было уже на грани добра и зла. Вот. Ну а потом, собственно, уже СССР развалился и все как-то пошло… пошло быстрее. Но надо было объединять два министерства и сокращать огромное количество людей, конечно. И вот это человеческие судьбы, трагедии и так далее. И я помню, когда, значит, мне нужно было объяснить, что все-таки сократить можно кого-то, там был такой замечательный дедушка, потом выяснилось, что сын какого-то союзного замминистра, который был лифтером при министерском лифте. Вот. И я сказал, что, ну вот… вот, например, этот дедушка — вполне… ну, мне совершенно… я в состоянии сам нажимать кнопку лифта. Уберите дедушку, вот одну ставку я вам уже сэкономил. Вот. Ну, как-то… как-то его не убрали, не знаю, в силу каких причин, и потом я очень радовался, потому что, значит, во сколько бы я ни приехал в министерство там — в 7 утра, в 8 утра, в 11, — стоял этот дедушка и говорил: «Андрей Алексеевич, в министерстве все в порядке!» Это была, по-моему, его единственная фу… Но это было так здорово, значит, я входил, и он мне говорил: «В министерстве все в порядке!» И как-то я совершенно уже с другим настроением начинал жуткий рабочий день.
- Какая экономическая ситуация сложилась в России к концу 1991 г.?
Ну, это просто, может быть, такая как зарисовка того, что нам реально приходилось делать. Потому что надо понимать ситуацию. Мало того что развалилась экономика, но и государства не было. Государства не было. В России отсутствовали практически основные элементы государственной машины. Не было таможни, не было границы, собственно, вообще. Российскую таможню мы создавали с нуля. Не было Центрального банка с его классическими функциями. Не было армии. Ну, собственно говоря, не было ничего, кроме… кроме, так сказать, вот правительства. То есть подавляющей части государственных институтов не было, и вот в этой ситуации нужно было начинать реформу экономики. Я к чему это говорю, что это во многом определяло и ход реформ; вот нас часто обвиняли в том, что там «чикагские мальчики», и что по каким-то рецептам там Милтона ФридманаМилтон Фридман — американский экономист, лауреат Нобелевской премии по экономике, сторонник классического либерализма, основатель Чикагской школы экономики мы все это делаем. Условно, есть какие-то азы рыночной экономики, там свободные цены, свободные связи между производителями и потребителями, что цены определяются спросом и предложением, ну и так далее. Но очень многие решения, они определялись просто ситуацией. Вот если у вас нет государства реально, какой китайский вариант мог быть? Китайский вариант — это площадь ТяньаньмэньСобытия на площади Тяньаньмэнь 1989 г. — серия демонстраций в КНР, продолжавшихся с 15 апреля по 4 июня 1989 г., главными участниками которых были студенты. Демонстрация 4 июня была разогнана армейскими подразделениями, в результате чего погибли сотни протестующих, где танками подавили студентов, установили жесточайшую диктатуру фактически. Или как генерал ПиночетАугусто Пиночет — генерал, глава военной хунты, которая захватила власть в Чили в 1973 г. Президент Чили (1974 – 1990), провел либеральные экономические реформы, во время его правления происходили массовые репрессии . И дальше проводили действительно либеральные экономические реформы, опираясь на мощь тоталитарного государства. У нас никакого государства, у нас была развалина.
Андрей Нечаев о мирном исходе распада СССР
И слава тебе господи, что удалось избежать югославского варианта, обеспечить сравнительно цивилизованный развод с бывшими советскими республиками. Потому что не забывайте, что была страна напичкана ядерным оружием. И угроза его применения — это не… не досужие фантазии. И я прекрасно помню, как я сидел у Гайдара в кабинете, на Старой площади, и входит… уже не помню сейчас фамилию, один из командующих Южным округом и говорит: как… Сразу, буквально сразу после распада СССР. «Как, — говорит, — мы что, хохлам Крым отдадим? Да я вот сейчас ядерные мины поставлю на Перекопе — пусть только сунутся!» Гайдар редко кричал, но тут он просто орал, там чуть ли не что он его лично расстреляет, если ты… Представляете, вот ядерная война в центре Европы фактически. А… И таких лихих полковников и генералов было чертова туча. Потому что там стратегические ракеты, да, Горбачев передал Ельцину чемоданчик, а тактическое ядерное, оно же было в полках. И там какой-нибудь, ну если не майор, то полковник, не дай бог, там с хорошего бодуна вполне мог решить какие-нибудь ядерные мины на Перекопе поставить. И вот это просто была ситуация, которая во многом, конечно, диктовала… диктовала ход… ход реформ.
