Ельцин Центр

Понимаете, не просто была возможность провести закон, но его можно было придумать. Потому что я не уверен, что сейчас... Ну, хотя, может быть, будет следующий виток, когда возникнет ко... какой-нибудь аутсорсинг в интернете, когда будет... Но есть вот знаменитая история о том, что новая исландская конституция написана была в режиме «Википедии». Конституцию просто сидели и написали люди в интернете, и она — действующая конституция страны. Но это в будущем, может, и у нас какие-то такие вещи появятся, хотя все-таки Исландия маленькая, а Россия до... пока еще довольно большая. Поэтому я не уверен, что и придумывание закона так, как это было в конце во... 80-х — начале 90-х, и даже в середине 90-х, сейчас это маловероятно.

Должны были собраться несколько лиц, которые в этом заинтересованы, и желательно, чтобы один, по крайней мере, из них был юрист, который понимает, как устроено право. И все. А еще важно, чтобы не поругались юрист с неюристами. Поэтому я считаю, что одной из важных задач, которую мы решили, — мы научили кошку с собакой жить вместе — юристы и экономисты в Конфедерации потребителейМеждународная конфедерация обществ потребителей (КонфОП) образована в 1992 г. на базе Федерации обществ потребителей СССР, в нее включены потребительские общества ряда стран, в том числе Союз потребителей России, в обществах потребителей, они работали вместе, дружно. Юристы с социологами, с экономистами и так далее. Это редкий случай, потому что в принципе, это правда, это не от дурного характера, у юристов и у экономистов очень разное воспитание и разные представления о том, что хорошо, что плохо, как все должно быть устроено.

 

Более того, при том что мы, повторяю, не очень общались и с... в этот момент с Егором, я, правда, один раз позвонил, это было начало 1992-го, наверное, весна 1992 года, я звонил Улюкаеву, а трубку взял Егор, когда они сидели на даче и что-то писали. И я сказал: «Егор, держись, я тебя очень прошу. Я понимаю, как вам трудно, ты держись». А... Потому что я считаю, да, что реформы были не просто... Вот дайте, я объясню так, что поскольку круг общения-то был довольно узкий, я знал половину членов гайдаровского правительства по... прежде всего по экономическому факультету МГУ, более того, другую половину я знал знаете откуда? Когда Егор Гайдар был завотделом, а потом, по-моему, зам. главного редактора в «Коммунисте», а я там публиковал свои статьи. А он был, он и Алеша Улюкаев, редакторами моих статей. И Егор достал тетрадку, такую большую, и он говорит: «А кого ты знаешь толковых... из толковых экономистов из других городов?» Я говорю: «Ну, Ленинград — это Сережа ВасильевСергей Васильев — руководитель Рабочего центра экономических реформ при Правительстве РФ (1991 – 1994), заместитель министра экономики РФ (1994 – 1997), первый заместитель руководителя Аппарата Правительства РФ (1997 – 1998)...» Он говорит: «Ну, Сережа-то Васильев у меня записан». Я говорю: «Егор, а зачем ты их всех записываешь?» Это был год, наверное, 1988-й какой-нибудь, 1989-й. Это легко восстановить, там же он потом в «Правду» перешел, Егор, да. Он говорит: «Ну, вот, мне кажется важным вести перечень толковых людей». А потом я обнаружил, что... я видел этот перечень... что он сильно совпадает с составом правительства РСФСР, которое сложилось в конце 1991 года и расширялось далее. Вот. Поэтому этих людей я знал, мы с ними в разных вариантах общались, и то, что ситуация 1991 года была ситуацией цугцванга, для меня совершенно очевидно. Я приведу пример не про экономистов, а как раз про Ленинград и про Собчака. Это был де... декабрь, наверное, 1991 года. Поскольку Федерация обществ потребителей СССР продолжала активную деятельность, а Собчак работал в Ленинграде, то мы периодически проводили заседания у него. Это было в Мариинском дворце, в кабинете у Собчака. И мы обсуждаем наши дела, а Собчак периодически говорит: «Вводить или не вводить?..» Я говорю: «Что вводить?» Он говорит: «У меня в приемной сидит адъютант командующего округом, в городе продовольствия на три дня. Войска вводить в город или не вводить? Он ждет решения гражданских властей». Это был декабрь, по-моему, начало декабря 1991 года. Степень катастрофичности мало кто понимает, конечно, но есть простое доказательство этого. Насколько я знаю, предложения о премьерстве были Ельциным сделаны осенью многим людям. Отказались все. А Егор согласился на условиях, что он не премьер, а премьер — Ельцин, да, ну и так далее, это уже известно. Почему отказывались все, кто понимал ситуацию? Потому что ситуация была катастрофическая. Потому что быть главой российского правительства, когда корабль несет на скалы... Они все полагали, что вот сейчас его ударит об скалы, а после этого надо приходить и возглавлять правительство. Егор совершил решительный шаг, он пришел на корабль, который несло на скалы. Были ли ошибки? Да были, конечно! Я бы сказал, что некоторые были осознаны потом самим Егором и его коллегами и друзьями, некоторые существенно позже проявились, но я бы сказал, что ошибок было не так много, как можно предположить. Вот не так много. Почему? Потому что, кроме всего прочего, ошибка в представлении о том, как тогда принимались решения, то, что ресурсов не было, и то, что страна разваливалась, — это факт, описанный многократно, а вот что не описано?

Когда говорят: можно было этот вариант рассмотреть, тот вариант рассмотреть, пятое, десятое, он говорит: это к кому обращаетесь-то? А были люди, которые способны рассмотреть? Он говорит: у нас в правительстве было три человека, которые умели читать на английском. Из этого совершенно не следует, что они читали то, что нужно читать. Не детективы, а там материалы Всемирного банка и Международного валютного фонда. Три человека всего! И это не то что члены правительства, а всего, вот вокруг, во всей команде. Он говорит: мы просто не знали, как надо действовать. Поэтому кто должен решить-то? Не было в стране таких людей в принципе! Это правда. Это правда. Ну, то есть, может, где-то можно было найти таких людей, но где их найти? Нельзя сказать, что это прямо публиковалось в газетах, что надо действовать так, сяк, пятое, десятое. Споров было много, но они носили довольно голословный характер. Поэтому я считаю, что, да, реформы во многом были по Экзюпери — «солнце, всходи», потому что цены прорвались еще до того, как им разрешили прорваться, коммерческие цены. В этом смысле я полагаю, что шокотерапия была неизбежна, либо надо было этим заниматься сильно раньше. Поэтому я, конечно, поражаюсь, когда, скажем, Николай Иванович РыжковНиколай Рыжков — председатель Совета министров СССР (1985 – 1990) поучает, как надо было действовать, вот это тот самый человек, из-за которого мы... Корабль несло на скалы, потому что чем занимался этот неплохой человек в качестве премьера СССР, это фантастика! Возникли колоссальные долги страны, и при этом мы никуда не двигались. Вот тогда было потеряно время, и шокотерапия, на мой взгляд, была неизбежна. Насколько это все перекашивается в мозгах, и почему может быть такое 20 лет спустя, когда ровно тот человек, который в этом виноват, учит, как должны были действовать те, кто попал в эту ситуацию, это... я вообще не знаю! Горбачева поучает, что надо делать. Кто за экономику-то отвечал: генсек или председатель Совмина СССР? Вот. Поэтому я не люблю о людях говорить плохо, но уж вот когда такие перекосы, ну, просто... ну, ничего не поделаешь. И если говорить о нашем отношении тогда, не моем мнении экономиста, а нашем отношении, мы понимали, что шоковые реформы были неизбежны, но мы пытались сделать другое — мы тогда сделали документ под названием «26 уколов против бешенства цен». Это был февраль 1992 года. На... на как раз том конгрессе организации, где я был избран президентом, вот была такая наша экономическая программа, где мы говорили о всяких разных действиях, которые нужно предпринимать в условиях шоковой... шоковых реформ, для того чтобы облегчить положение потребителя. Что-то из этого, наверное, срабатывало, что-то нет.

 

- Как были связаны советский дефицит, а затем либерализация цен и политическая активность населения?

Сейчас трудно себе представить, какой был разброс цен в магазинах. Дело в том, что чем менее развит рынок, тем выше разброс цен в одинаковых магазинах на одинаковые товары. Поэтому плачущие женщины в... в январе-феврале 1992 года — это женщины, которые вот ходили-ходили, купили, а потом выяснилось, что за углом было не... не на... не на 20 процентов дешевле, а в 20 раз дешевле! И вот это вот, как при резко таких похудевших семейных бюджетах, вот это драма и трагедия, и удар именно такого неразвитого рынка. Не говоря уже о том, что там можно еще про качество говорить. Потому что волна... первая волна изобилия, которая ударила в страну, она, конечно, была естественно очень странной, потому что поку... при истощенных долларовых запасах, при низкой покупательной способности и так далее, и так далее. Но, с другой стороны, конечно, в... в месяцы от дефицитной экономики ушли. Это на глазах изменилось. Произошло что-то похожее на НЭП, на 1921 год, когда страна, почти умирающая, вдруг заполнилась, ну, не сильно качественными товарами, по странным ценам и прочее, но она вся переполнилась. И хочу сказать, что у меня нет... вообще, есть впечатление, что гипотеза такая, которую я высказывал, тогда ее у меня не было, это 20 лет спустя она возникла, что вообще мы неправильно понимаем характер той революции, которая случилась в стране в конце 80-х — начале 90-х. С моей точки зрения теперешней, она не была ни либеральной, ни демократической, и поэтому мы неправильно оцениваем ее долгосрочные последствия, когда говорим: а где демократия, которая... ради которой это делалось, а где вот свобода, а где то-се, пятое-десятое? Я полагаю, что она была потребительской. Что это была антидефицитная революция. Просто поскольку люди полагали, что для того, чтобы уйти от дефицита, нужно... нужен рынок, нужна демократия, нужна многопартийность, нужно еще что-то, — хорошо, давайте все в пакете. Но главное... И поддержку политическую получал тот человек, сила и так далее, который обеспечивал продвижение именно по этому вектору. Горбачева поддерживали до тех пор, пока он, не поверите, решал проблему дефицита. Он ведь решил проблему дефицита информации, что было очень важно для интеллигенции. Потому что такого изобилия литературы и вообще любой информации, как в перестройку, позднее уже не было. Сейчас этого нет, вот такого изобилия, это максимум. Но он решил проблему дефицита только интеллектуального и пользовался поддержкой, пока это вот осознавалось, говорили: как хорошо, а теперь не худо бы перейти еще и к колбасе. Да. А вот с колбасой решил Ельцин. И до тех пор, пока это решалось, при болезненности... Заметьте, Ельцин рейтинги-то имел. Так же как я полагаю, что рейтинги Путина в 2000-е годы были связаны с тем, что эта же потребительская революция шагала по областным центрам вместе с торговыми сетями, мобильной телефонией и так далее, выходила за пределы столиц. Вот. Поэтому думаю, что тренд основной, он вот такой. А теперь гипотеза.

 

 

Противоречиво. Сейчас скажу почему. Опять-таки я знаю разных авторов и разные позиции, которые существовали по этому поводу. Потому что, скажем, у Леонида ГригорьеваЛеонид Григорьев — заместитель министра экономики и финансов РФ, председатель Комитета по иностранным инвестициям при Министерстве экономики и финансов РФ (1991 – 1992), который тогда был замминистра экономики и главой Комитета по иностранным инвестициям, и у Анатолия ЧубайсаАнатолий Чубайс — председатель Госкомимущества РСФСР/РФ (1991 – 1994), автор российской модели приватизации, первый вице-премьер правительства РФ (1994 – 1996, 1997 – 1998), руководитель Администрации президента РФ (1996 – 1997) были разные предложения, как делать приватизацию. Я... Ну, известно, что Виталий Найшуль Виталий Найшуль — экономист, директор Института национальной модели экономики (1992 – н.в.)был автором идеи русского ваучера. И Найшуль ведь как обосновывал это переход? Он говорил, что идеально было бы сделать так, чтобы тот, кто фактически имеет эту собственность, получил ее легально: завскладом стал собственником склада, директор завода стал собственником завода. Но не очень понятно, как это сделать, если не прибегать к ваучерной схеме. На мой взгляд, это и было практически сделано. Сделано это было, конечно... техника была сделана Чубайсом. А хорошо это или плохо? Да, причем хочу заметить, что сделано это было... Ведь в основном пошли по той схеме, когда трудовые коллективы получали большие куски собственности. Нигде не было такого, что сразу директор — и все. Руководители получали значительную долю, но не получали контроля. Просто довольно быстро коллективы расставались со своими долями. Плюс были люди, возникшие из ниоткуда, как Каха БендукидзеКаха Бендукидзе — предприниматель, создатель холдинга «Объединенные машиностроительные заводы» и с вар... из самого факта ваучерных операций. Теперь, если говорить о том, как это все проводилось, то, собственно, мы вторглись в этот процесс ровно в 1993 году, во время ваучерной приватизации. Мы, я имею в виду общества потребителей, мы в «Известиях» стали публиковать статьи с Михаилом Бергером, тогда «Известия» были совсем другие, по поводу того, как бы сказать... что так не играют. Потому что люди не в курсе, они не знают того, не знают этого, они не знают правил, они не могу добраться до информации, что ваучер... ваучерные фонды неправильно себя ведут. Мы провели операцию, что и было в номерах «Известий», у нас она называлась «Молодая пара». Значит, два молодых человека, ну, девушка и парень, обычно один экономист, один юрист, шли в ваучерный фонд под видом клиентов, а дальше... и они задавали все очень правильные вопросы. А дальше выяснялось, что информация ложная, что там не предоставляют того, что должно быть по закону, и прочее. Вот вся эта операция «Молодая пара», мы все это вывернули на страницах «Известий», что идет с населением игра втемную. Должен заметить, что война наша с Чубайсом, который проводил эту операцию, продолжалась, наверное, месяца два, потому что потом он позвонил и сказал: знаете что, давайте... давайте поймем, что нам делать. Я сказал: первое, что надо делать, надо, конечно, продлить еще там на полгода, на год сроки. Там обязательно кругом делать информацию, то-се, пятое-десятое. Вот начался такой кооперативный период. Потому что Анатолий Борисович, конечно, в этом смысле... нет, ну, он вообще высокоталантливый человек, вообще высокоталантливый человек, и поэтому то, что пошли на преобразования, — это не поменяло принципиальной картины, но то, что некоторая чувствительность к тому, что происходит, была, это факт. Уве... убежден, что не... не все принимались такого рода сигналы, но когда они были реализуемы, они принимались. Вот. Поэтому, если возвращаться к... в целом к идее приватизации, во-первых, я считаю, что не бывает такого раздела собственности, который привел бы к удовлетворенности участников на последующей фазе, просто не бывает и все, не может быть. Я не знаю такого случая. Потому что потом люди выясняют, что, оказывается, вот они... они не так воспользовались или еще что-нибудь такое, и все надо переделать.  Поэтому я считаю, что корректирующие действия последующие и проблемы были совершенно неизбежны. И притом, что мы... скорее всего, можно было делать по другой схеме. Но все равно было бы недовольство. И поэтому уже с конца 90-х я поддерживал идею, что нужны там win for law, вот компенсирующие всякие выплаты и так далее, и так далее. Потому что мне были понятны мотивы с самыми грязными фазами, напри... это, конечно, залоговые аукционы. Это. Мотивы-то понятны, потому что если бы бы... это были честные денежные торги, то собственность была бы скуплена транснациональными компаниями, Россия была очень дешева тогда. Поэтому провели вот такую штуку, отняв это не только у населения, но и у транснациональных компаний.  Правильно или неправильно? Да бог его знает. Наверное, правильно. Но тогда, спрашивается, те, кто выиграл в этой игре несуразно много, с этим-то тоже что-то надо делать. Если она была разумно проделана для того, чтобы не дать скупить страну. И тогда возникает вопрос: хорошо, вот после того, как вы встали на ноги, теперь верните те деньги, которые вы... населению верните. Возникает идея компенсационного налога, конечно. Должен заметить, что мы этим... это было предметом драмы в тот период, который вас уже не интересует, в 2003 году, вокруг кризиса... кризис вокруг «ЮКОСа», переговоры там с Путиным, с ВолошинымАлександр Волошин — руководитель Администрации президента РФ (1999 – 2003) и так далее, и так далее. Мы пытались сделать вот эти варианты мирного решения того вопроса, который был заложен в начале 90-х. Причем ПутинВладимир Путин — президент РФ (2000 – 2008, 2012 – н.в.), премьер-министр РФ (2008 – 2012) написал на нашем письме: «Волошину. ИвановуВиктор Иванов — заместитель руководителя Администрации президента РФ (2000 – 2004), помощник президента РФ (2004 – 2008). Прошу поддержать». Это тоже очень интересно: он пишет борющимся частям администрации, не только главе администрации, но и Виктору Иванову, который выступал с совершенно другой позиции. Ну, и в итоге нас, конечно, кинули. Но это уже история другого периода.

Это после ареста Лебедева была попытка... Была создана так на... так называемая антикризисная группа, ее создали союзы деловые с тогдашней комиссией по правам человека. А там ВольскийАркадий Вольский — глава Российского союза промышленников и предпринимателей (1990 – 2005)  и так далее, и так далее. И мы в этой группе выработали позицию, которая опубли... опубликовали, с одной стороны, в газете «Коммерсант», это было в июле 20-го года при... 2003 года, причем опубликовали, заметим, на правах рекламы. Потому что это было очень там болезненная штука. Поэтому сделали совместное заявление, и РСПП оплатила это на правах рекламы, чтобы «Коммерсант» не... не страдал. А мы написали закрытое письмо Путину от комиссии по правам человека, что ситуация очень непростая, что она касается далеко не только «ЮКОСа», что она... что есть варианты мирного решения, что реальная проблема стоит за олигархическими структурами, что есть вот такие и такие-то идеи, что мы хотим двигаться дальше вот так и так. И дальше Путин написал: «Поддержать». «Прошу поддержать». Да, он написал как-то в этом роде. Волошину и Иванову. Но решающий момент: должны были быть переговоры в октябре тре... 2003 года на Гражданском форуме в... это был Тольятти? Нет, это был Нижний Новгород, нижегородский, куда должен был прилететь ХодорковскийМихаил Ходорковский — совладелец и глава нефтяной компании «ЮКОС» (1997 – 2004). Он опоздал. Министры экономического блока вышли на переговоры, они... а представители силового блока не вышли. Причем я помню еще возмущенные слова Игоря ЮргенсаИгорь Юргенс — вице-президент, исполнительный секретарь Российского союза промышленников и предпринимателей (2001 – 2005), который тогда был первым вице-президентом РСПП, говорит: «Они там сидят, в вип-зоне, пьют наш коньяк и не приходят на переговоры с нами. В чем дело-то?» А дело было вот в чем. Решение-то уже было принято. Потому что когда мы поговорили, и после уже этого разговора прилетел Ходорковский, поговорили с Ходорковским, и попрощались, и Ходорковский улетел якобы в Иркутск, а дальше был посажен и арестован в Новосибирске, просто те, кто сидел и пил коньяк в вип-зоне, знали, что Ходорковский будет арестован в эту ночь. Что разговаривать-то? Вопрос решен по-другому. И надо заметить, что в декабре, 10 декабря 2003 года на встрече с Путиным я делал доклад о положении вокруг дела «ЮКОСа», там о воздействии дела «ЮКОСа» на... на ситуацию с малым и средним бизнесом в России. И я сказал: как же так, вот мы же при... готовили другие варианты. И Путин сказал, что... говорит: «У нас не было другого выхода. Я сам был возмущен, когда ко мне пришел генеральный прокурор...» А там сидели, УстиновВладимир Устинов — генеральный прокурор РФ (2000 – 2006) сидел, на этой встрече, ПатрушевНиколай Патрушев — директор ФСБ РФ (1999 – 2008), возглавлявший ФСБ. Он сказал: «Когда он ко мне пришел, — показывая на Устинова, сказал, — и сказал, что надо арестовывать, я сказал: вы с ума сошли! Он говорит: нет, они же бросились в регионы получать иммунитет и так далее, и так далее. У нас не было другого выхода, — сказал Путин, — мы вынуждены были на это пойти».  Но проблема осталась нерешенной. Та проблема, которая была заложена в приватизации, которая, на мой взгляд, подлежит решению. Хотя один из моих учителей, Евгений Григорьевич Ясин все время повторяет: «Саша, не чеши и никому не рассказывай. Она решит сама собой. А ты все время напоминаешь о том, что нужны компенсационные меры, действия». Но я по-прежнему полагаю, что от этого вопроса не уйти.

 

Я считаю, что это конец 1991-го — начало 1992-го... да, 1992-й, это дело тянулось... Это дело «Люкса», акционерного общества «Люкс». Я напомню, в чем там суть. Это было первое громкое дело, не индивидуальное, а коллективное. Акционерное общество «Люкс» было одним из первых частных торговых предприятий в Москве, на «Юго-Западной» располагалось. Они продавали джинсы, и они продали 20 тысяч пар фальшивых джинсов. Это тоже понятно почему, потому что кто мог купить джинсы за реальные деньги тогда? Но, с другой стороны, их про... продавали как настоящий «Ливайс». И к нам в общество потребителей пришел... пришли представители производителя и сказали: вот такая история. Они показали, в чем подделка, вот по признакам, книжки такие специальные есть. Произведены они были в Китае, они знали, откуда подделка. Я у них просто вырвал эту книжку, они не хотели никак оставлять. Я говорю: мы... мы сейчас это просто перепубликуем в «Честном слове», у нас газета выходила. Тогда же газеты тиражами большими выходили еще. Они сказали: «Нет, ни в коем случае. Вот это секретные наши, закрытые материалы, иначе сразу подделка начнет тиражироваться». Но, говорит, вам можем оставить, просто для... если вы что-то будете предпринимать. Я говорю: будем, юридически будем предпринимать. Поэтому мы обратились к людям, которые купили это дело, для того чтобы они шли к нам, кто сохранил чек, того мы можем сопровождать в суде. И, надо сказать, таких людей набралось 600 человек из 20 тысяч. Почему? Да потому что люди чеки выкидывали. Поэтому мы это потом... тогда же стали называть «чековой революцией». Дело дошло до... а нас слушали в Арбитражном суде, причем день, когда нас слушалось, был первый день, когда судьи должны были быть в мантиях. Я был на этом процессе, и вот они так неловко себя чувствовали в мантиях и, по-моему, благословляли небо за то, что парики не надо надевать, да. Потому что вот эти женщины, которые надели на себя впервые в жизни судейские мантии и должны были решить это дело, они решили его в нашу пользу, и после этого во мно... на многих киосках по... магазинах появилась надпись: «Выдаем чеки». И вот, на мой взгляд, это было свидетельством сдвига, потому что люди... это означает, что люди стали спрашивать: а чем даете или не даете? И инструментом рекламы стало «выдаем чеки». Там были видимые еще какие-то, говорят, финансово-бухгалтерские соображения, но финансово-бухгалтерские мало у кого, а вот эти, что в случае чего назад там деньги, общество потребителей, суды... Поэтому я полагаю, что это произошло тогда, когда вот год продолжалось это дело, это... это 1992 год, по-моему, но это можно восстановить. По-моему, тогда произошел поворот, и после этого мы стали заметны. А после этого было дело Sony, Samsung и Panasonic. И это было уже громкое, и оно было международным. И прилетал глава европейской сети Sony на переговоры и так далее, и так далее. Причем там был анекдотический случай, потому что мы вели вот эту всю войну, а судебный иск не был подан. Об этом никто не знал! Потому что там была техническая проблема с подачей судебного иска, поскольку представительство Sony было это чистый реп-офис, а они не отвечают за действия. Поэтому суд бы не принял этот иск. Но Sony была страшна информационная война, они очень сильно теряли в этом деле, и они пошли на мирное соглашение. Причем у них в условиях было очень интересно. Они сказали... Три же компании еще были — Samsung и Panasonic. Вот глава европейский сети когда прилетел, обаятельный японец с музыкальным образованием, мы договорились за 20 минут, притом что дело тянулось до этого месяца три. Он сказал: у нас одно единственное условие — сначала с нами, а Samsung и Panasonic подождут. И мы выходим на пресс-конференцию с вами, что мы признаем свою вину, что мы любим своего потребителя, мы запускаем «Караван Sony» для компенсации, делаем бесплатные ремонты и прочее. Они сделали из этого рекламную акцию. А Samsung и Panasonic сидели в зале. То есть вот понятно, какое решение они нашли, притом что он сказал потом, когда мы все подписали, он сказал: мы очень переживали, у нас президент компании не спал четыре ночи, он не знал, что делать с этой ситуацией, потому что это наиболее бы... быстро растущие рынки — Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан. Тут единые нормы действовали, и у нас шли... шло падение продаж. Я говорю: видите, как просто все решилось. Решилось! С компенсацией для потребителей, с признанием вины, изменением правил обслуживания. Поэтому это де... дело было уже, о котором, конечно, вся пресса писала и так далее, и так далее. Потом была победа над правительством Москвы — эвакуаторы, блокираторы. Притом что члены Верховного суда проявили потрясающую принципиальность. В это время Лужков строил дом для членов Верховного суда, и он написал каждому члену Верховного суда письмо перед решением, он лично, Юрий Михайлович Лужков. Тем не мене... тем не менее, дело нами было выиграно, эвакуаторы, блокираторы были запрещены. А почему они были запрещены? Дело в том, что это же все делала частная фирма, которая не штраф взимала, а плату, это вот такой монопольный бизнес под государственным принуждением. Причем сам анекдот оказался в том, что потом оказалось, что одним из владельцев этого бизнеса был мой однокурсник, который через сколько-то лет подошел и сказал: ты не представляешь, какие ты мне ущербы нанес тогда! Говорит: а скажи, у вас какие сферы в следующих планах, чтобы я туда не заходил? (смеется) Вот. Поэтому вот переплетения историй были забавными. Но это была победа над правительством Москвы, которое там скалой стояло, тем более что ЛужковЮрий Лужков — мэр Москвы (1992 – 2010) переговоры не вел. Лужков никогда не вел переговоры! Это правда. Он всегда говорил: вот так было и так будет. Вот я ни... ни разу в жизни не видел Юрия Михайловича Лужкова, мы ни разу не встречались. Притом что, скажем, там знаю многих людей, которые выводили Лужкова в эту позицию или уводили его из этой позиции, но с ним никогда. Потому что для гражданских вещей Юрий Михайлович совершенно неподходящая персона. Он про другое.

 

Александр Аузан о деле компании Sony

Дело Sony было вот в чем, суть. Закон «О защите прав потребителей» установил право потребителя выбирать, в случае если куплен некачественный товар, что делать: ремонтировать, заменять или получать денежную компенсацию. Это выбор потребителя. А правила компаний устанавливали, что сначала ремонтировать, а потом уже право на замену. Мы подождали два года, надо заметить, после вступления закона, мы обратили внимание антимонопольного ведомства, что транснациональные компании не поменяли. Мы опубликовали это дело в нашем журнале «Спрос», у нас уже был журнал с 1992 года, журнал «Спрос», который, кстати, закрылся в 2011 году, все, вот он прожил 19 лет. И ничего не менялось. Поэтому когда они кричали: что же вы нам не сказали?! Я говорю: во-первых, извините, я не обязан вам говорить о том, чего требует закон Российской Федерации. Тем более что он этого требует два года, а вы на это положили. А объясняли они как? Они говорят: первые переговоры были очень тяжелыми, с транснациональными компаниями, потому что они говорили: а у нас такие правила обслуживания на всю зону, что мы будем, для России специально исключение делать? Я говорю: будете. Я говорю: вы будете делать специально исключение для России. Кстати говоря, не забудьте, что мы действуем еще на Украине, в Казахстане, вы и там будете делать исключения. И конечно, вот... поэтому суть была в том, что... чтобы восстановить право потребителя на то, что никаких ремонтов, хочу — ремонтирую, не хочу — деньги назад и конец. Поэтому они должны были до... поменять содержание своего гарантийного талона. Поменяли. И в итоге признали, что был нанесен ущерб, что компенсация выглядела как? По стране ездил так называемый «Караван Sony», то есть это ремонтные службы, и любым желающим, которые приходили с аппаратурой Sony, это бесплатно там профилактика, ремонт, замена чего-то, того-то, там... Это несколько месяцев происходило.