ЗНАМЯ/05/14

6

  

|  

ГОВОРЯТ ФИНАЛИСТЫ ПРЕМИИ БЕЛКИНА

Кони мчатся по буграм,
Топчут снег глубокой...
Вот в сторонке божий храм
Виден одинокой…

То есть не декорации строит стихотворение Жуковского, а отсылает к запре

дельному, которое прорывается в наш мир разве что через иконы — окна, глядящие
в инобытие.

Вообще, в пушкинское время заблудиться в метели и ошибиться деревенькой

было делом обычным, дороги российской империи пребывали в столь плачевном
состоянии, что за путешествующих действительно оставалось только молиться:
чуть отъехав от населенного пункта, они погружались в первобытный хаос, испол
ненный колдобин, ям, рухнувших деревьев, алчущих волков… А если к неизбеж
ным реалиям поездки присовокуплялась еще и метель, — все, пиши пропало. Зак
рутит тебя вместе с конями, и знать не будешь, где вынырнешь из этой ледяной
круговерти, подобной дантевскому ледяному аду. Да и вынырнешь ли вообще?

Метель — аллегория человеческой жизни, которая кажется нам простой и по

нятной только на расстоянии столетия, когда именно утихнут, улягутся страсти, и
дорога прояснится, и путь человеческий будет виден вплоть до мелочей. Но пока мы
вынуждены брести вперед внутри этой бесконечной метели. И вот, остановившись,
чтобы передохнуть, мы невольно спрашиваем себя: «Но ведь это ничего, не так и
страшно, да?». Не страшно — если ты знаешь, что твой путь пролагает само Прови
дение. И останавливаться нельзя, а надо идти вперед, даже если не видишь ясной
цели…

Мне представляется так, что и музыка Свиридова спускается откуда изза пре

дельности, она и призвана уводить нас за собой в пространство невидимого бытия,
платониума, чтобы здесь, на земле, нам было не так страшно. Пронизанная той же
легкой глубиной, что и пушкинская строка, она увлекает нас в то пространство веч
ности, где Пушкин и Свиридов пребывают теперь поблизости.

Петрозаводск

Александр Киров

Номинация «Выстрел»

Выстрелы и лица

1.
О выстреле, который сделал Жорж Дантес, а может быть, и не Жорж Дантес

написано и сказано очень много. Чуть меньше, но тоже изрядно сказано и о выст
реле, который сначала не сделал, после опять не сделал, а потом всетаки сделал
Сильвио.

Между тем представляется, что выстрел у Черной Речки — это не главное собы

тия в жизни Пушкина. Главное в его жизни произошло до и после этого выстрела.
Между выстрелами происходит и главное в жизни графа и Сильвио. А главное в жизни
Маши с выстрелами вообще ни коим образом не связано. Маша терпеть не может
выстрелов. Это абсолютно не ее музыка.

Повесть «Выстрел» только на самом поверхностном уровне воспринимается

произведением о том, как человек не сделал выстрел, на который имел право.

Главное в повести Пушкина — сама повесть, жгучее, пьянящее ощущение жиз

ни на пороге смерти. Эта история и косвенное участие в ней становится одним из
самых ярких впечатлений в жизни самого рассказчика. Как отверстие от пули в пор
трете на стене. Лекарство от уныния и горького пьянства.