ЗНАМЯ/05/14

4

  

|  

ГОВОРЯТ ФИНАЛИСТЫ ПРЕМИИ БЕЛКИНА

Пригласил к себе в Болдино и отравил.
А чтоб никто не догадался, написал маленькую трагедию «Белкин и Сальери».
А уже царь велел переменить Белкина на Моцарта.
Потому что не любил весь этот постмодерн.
«Сегодня ты постмодернист,
А завтра — сволочьдекабрист!» — любил повторять Николай Первый, вышаги

вая по пустым залам Зимнего дворца

— Qui l’a йcrit, papa? — спрашивали императора великие княжны.
— Pouchkine! — смеялся государь.

Максим Осипов

Несколько слов — о повести «КейпКод», которая привела меня на эту сцену.

Повесть — о времени, о ходе жизни, незаметном, неслышном ее участникам. Еще —
об эмиграции и о родине. «Родина, она для чегото все же нужна. — Для чегото, да.
Для чего?» Гуляя по берегу, молодые люди, мальчик с девочкой, придумывают игру:
давать интересным камушкам имена лермонтовских героев. Потом оказываются в
эмиграции, проживают успешную, но стандартную жизнь, неотрефлексированную.
И в конце кроме привязанности друг к другу и камушков, подобранных у воды, ни
чего и не остается. Могли бы в свое время не лермонтовских, а пушкинских героев
вспомнить, больше у них действительно ничего нет.

Мы живем в большой, но сужающейся в культурном отношении стране, видим

разрушение и гибель всех общественных институтов и сами уже затрудняемся опре
делить, кто такие — мы. Выезд свободен, пока свободен, но чтото нас удерживает
от эмиграции. Инерция, разумеется, что еще? Наверное, самым простым и правиль
ным ответом будет: интенсивность человеческих отношений, понимание, возмож
ность чтото существенное объяснить. Так, отец моего героя, который занят мало—
как будто бы нужным делом — сочинением учебника по музыкальной гармонии —
умеет сказать сыну, почему не следует воевать в Афганистане, в следующем поколе
нии эта способность теряется.

Понимание обусловлено тем, что есть вещи, которые люди одной культуры де

лают с одинаковым выражением лица. Например, разбирают новогоднюю елку. Или
читают повести Белкина, еще детьми. Произнося это сочетание слов — «повести
Белкина» — мы становимся сразу моложе, переносимся в детство. Я думаю, все при
сутствующие (говорю в первую очередь о мальчиках) когдато огорчались по пово
ду Сильвио, жалели, что хладнокровие и искусство стрелять не обеспечило ему на
стоящего успеха, признания. Затем, когда мы сделались старше, нам стал симпатич
нее граф, который завтракает черешней. Это совместное переживание и формирует
ощущение родины. Было бы упрощением сказать, что повести Белкина, вообще
школьная классика и есть наша родина, но отчасти это всетаки так. Заметьте, даже
начальство, когда хочет понравиться, апеллирует, пускай и в курьезной форме, к
именам Пушкина, Лермонтова — вспомним о тех, кого посадили в президиум на
недавней, осенней встрече начальства с писателями.

А еще эта самая школьная классика возбудила в некоторых желание писать,

верней — дало понимание того, что хорошая повесть — очень ценная вещь. Мы, я
думаю, сознаем, что читателей у тех повестей, которые представлены на сегодняш
нем празднике, найдется от силы несколько тысяч, как в любой небольшой европей
ской стране, однако не оставляем этого, как нам кажется, правильного занятия.

Возвращаясь к нынешней нашей действительности: жизнь у нас сытая, по рос

сийским меркам даже довольно свободная, но все более темная, патологическая. Я
имею в виду не столько искусство, сколько положение всего нашего общества. Осо
бенно это заметно в провинции. Сегодня праздник, и не время говорить об угрозе
гибели, тем более, что подобные разговоры уже чуть ли не законодательно запреще
ны. Ясно одно: чем положение будет опаснее, тем сильнее будет у нас нужда в школь
ной классике, в первую очередь в Пушкине, который сам по себе — лучший учебник
гармонии. Можно гулять с ним, как Абрам Терц, можно, как Блок, клясться его весе