ЗНАМЯ/05/14
2
|
ГОВОРЯТ ФИНАЛИСТЫ ПРЕМИИ БЕЛКИНА
В «Выстреле» такой деталью, разумеется, становятся косточки черешни, кото
рые во время подготовки к дуэли выплевывает противник Сильвио. В детстве я жа
лел, что для последнего выстрела Сильвио зарядил свой пистолет свинцовой пулей,
а не черешневой косточкой: с косточкой месть была бы слаще.
В «Метели», я думаю, это «дветри свечи», которые не столько освещают, сколь
ко сгущают тьму в деревенской церквушке, благодаря чему и оживает весь этот не
суразнотеатральный сюжет.
В «Гробовщике» — это сосновый гроб, который в 1799 году жулик Адриан Про
хоров продал за дубовый родственникам отставного сержанта гвардии Петра Пет
ровича Курилкина, явившегося на сборище мертвецов.
В «Станционном смотрителе» — это душераздирающая сцена, когда бедняк Сам
сон Вырин швыряет на землю деньги, которыми соблазнитель его дочери пытался
откупиться от несчастного отца, а потом возвращается за деньгами, но тут «хорошо
одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закри
чал: «пошел!..» Сегодня многие писатели выделили бы курсивом ключевые слова
«хорошо одетый», но выразительность этой достоевской сценки такова, что в ней
каждое слово — курсивом.
Наконец в «Барышнекрестьянке», когда дело доходит до свиданий молодого
барина и ЛизыАкулины, Пушкин пишет: «Если бы слушался я одной своей охоты, то
непременно и во всей подробности стал бы описывать свидания молодых людей,
возрастающую взаимную склонность и доверчивость, занятия, разговоры; но знаю,
что большая часть моих читателей не разделила бы со мною моего удовольствия.
Эти подробности вообще должны казаться приторными, итак я пропущу их...» А за
вершает повесть такими словами: «Читатели избавят меня от излишней обязаннос
ти описывать развязку».
Тут, конечно, можно спорить, была ли на самом деле у Пушкина охота описы
вать все это и готов ли он был сделать в прозе то, что пришло в русскую литературу
позже — с Тургеневым, Достоевским, Гончаровым и Львом Толстым, которые уже
не ведали страха перед подробностями и приторностью. Но это и не важно. А важен
сам факт прямого обращения к житейскому и литературному опыту читателя, спо
собного легко вообразить, восстановить, «дописать» недостающие детали, опущен
ные автором.
Точно так же, например, Шекспир не стал развивать сюжет о попытке Клавдия
убить Гамлета руками Британца: все эти страстимордасти даже неискушенный зри
тель мог представить себе сам, вырастив дерево из зерна, брошенного драматургом.
Читатели и зрители не хуже Шекспира и Пушкина знают: если роза — цветок, то
смерть неизбежна.
Звон стрел в колчане разгневанного Аполлона, стук в ворота замка после убий
ства Дункана, косточки черешни, превратившие Сильвио в мстителя, — все это де
тали, позволяющие нам не только лучше понять, но и принять и Гомера, и Шекспи
ра, и Пушкина. Хорошая деталь, впрочем, — это не всегда хорошая литература, но
вот хорошая литература — это всегда хорошая деталь.
Илья Бояшов
С Белкиным меня роднит только первая буква фамилии.
С грустью констатирую — во всем остальном между нами пропасть.
Он — мировая знаменитость.
У меня от силы — несколько десятков почитателей.
Он — гений.
Мой скромный литературный дар можно назвать, скорее, талантиком...
Он — бессмертен.
Я — нет...
Белкин — дух, воображение,нечто эфемерное, летающее в пространстве...
Я — плоть тленная.
То, что он меня заметил — чудо.